ГЛАВА IV
МОСКВА В ТРИДЦАТИЛЕТНЮЮ ВОЙНУ

   Вестфальский мир 1648 г. (итог политики Густава Адольфа) — граница двух периодов в истории России от Смутного времени до Петра: первый период характеризуется забвением балтийской идеи; второй восстановлением ее. От призыва патриарха Гермогена к морю до основания морского флота в России проходит почти столетие; этот долгий срок можно разделить на два периода. Первый — до 1648 г. — года установления шведского доминанта над Балтийским морем; в это время Россия, лишенная берегов Финского залива, не участвует как самостоятельная сила в борьбе за Балтийское море по слабости своей и искупает недальновидность правительства Годунова, восстанавливая сильную единую власть. За это время она теряет морскую идею.
   Второй — с 1648 г., когда внешняя благоприятная политическая обстановка для создания флота и выступления во главе коалиции против Швеции создалась, но правительство медлит утвердиться на Балтийском море; вместо союза с Польшей обращается к войне с ней и к покорению Крыма, не укрепив своего тыла, каким является в этом продвижении на юг Балтийское море.
   Этот второй период, с точки зрения истории флота, выражается значением взглядов Ордина-Нащокина, являющегося носителем морской идеи и во всем, по выражению С.М.Соловьева, «предтечею Петра». Царствование Алексея Михайловича было «сочельником» русской славы. Торжеству государственной идеи мешали еще домашние дела, мешала давнишняя распря со славянским соседним народом, жадность соединиться с Малороссией, стремление уничтожить последний татарский оплот. Все эти причины были уважительные, но малый результат военной политики Алексея Михайловича указывает на ее несостоятельность.
   Тридцатилетняя война — война Европейского материка с торговыми посредниками. В первый из указанных нами периодов шла Тридцатилетняя война, на которой мы и должны остановить наше внимание.
   Борьба эта, в которой приняла участие вся Европа, разделила ее на две части: систему Императора (южную) и систему Густава Адольфа (северную).
   Прикрытая и отчасти вдохновленная религиозной распрей, Тридцатилетняя война велась и из-за торговых интересов. Военная борьба должна была, по мнению императора, защитить и укрепить испано-немецкую торговую компанию, ослабить влияние посреднической торговли на Немецком и Балтийском морях.
   Значение борьбы Испании с Голландией. После гибели великой Армады короли испанские обратили свои взоры на Немецкое и Балтийское моря, решили лишить Голландию балтийской торговли — «матери всех коммерции» для того, чтобы затем уничтожить это государство открытого моря, куда сходились все пути европейской торговли, все главные пути сношений через океан, уничтожить государство, основанное не на национальной самобытности, а на географическом положении центрального посредника между океаном и Европейским материком, каким являлась Голландия. Испания сама хотела быть центром европейской торговли, сама хотела иметь Европу своим тылом. Невозможность поражения Голландии Испанией прежде всего заключалась в том, что географическое положение Голландии, благодаря давнему развитию балтийской торговли, оказывалось ближе к европейскому экономическому центру. Этим же объясняется и сосредоточение борьбы на Балтийском море.
   Католические союзники рассчитывали привлечь на свою сторону ганзейские города, заманив их обещанием восстановления былого торгового могущества Ганзы. Тогда Испания и Империя считали возможным победить не только Голландию, но и Англию и Данию, а Польша главным образом должна была связывать Швецию. Но тот же расчет на Ганзу имел и противник.
   Все враги католического мира были сильны своим флотом, их можно было разбить только на море, а затем для победителя открывалось господство над океаном. Поэтому во время Тридцатилетней войны возникают и действуют флоты — императорский и польский.
   Политическая роль Франции и Дании. В эту общую главную борьбу вплетаются самые разнородные (династические, местные, народные) частные распри различных государств, которые воюют под флагом главной — религиозной — борьбы и под этим же флагом иногда преследуют свои частные интересы на Балтийском море. В то же время Франция весьма искусно пользуется борьбой за Балтийское море как одним из средств ослабить срединное европейское государство. Тот факт, что Зунд не принадлежит ни одному из противников, а Дании, которая существует исключительно Зундом, зундской пошлиной, ставит Данию в положение, враждебное к обеим воюющим сторонам, подобно Ганзе, и это вызывает ряд войн с Данией Швеции — короля Густава Адольфа, более деятельного, талантливого и заинтересованного во владычестве над Зундом.
   Мудрость Густава Адольфа. Густав Адольф, «Великий Северный Лев», которого враги австрийского императора стараются использовать для нанесения главного удара католической империи, сам в свою очередь пользуется всеевропейской борьбой для утверждения полного доминанта Швеции над Балтийским морем.
   Россия — объект борьбы. Россия не принадлежит по вероисповеданию ни к одной из двух враждующих половин Европы. Будучи страной главным образом добывающей промышленности, она вызывает одинаково вожделения всех. Как Ганзейский союз является чистым феноменом посредничества, так Россия представляет собою страну чисто трудовую, страну природных богатств и земледельческого труда.
   Упадок ее духа. Усталость после борьбы, затеянной Грозным, заставляет ее замкнуться во внутреннее существование и временно помириться с положением страны эксплуатируемой.
   Заключив в начале XVII столетия унизительные для себя миры со Швецией и Польшей, Россия на некоторое время выходит из европейской политики, чувствуя свое бессилие.
   Политическая роль России в Тридцатилетней войне. Но исчезновение из мировой системы такого огромного тела, как Россия, невозможно. Даже и не проявляя активности во внешней политике, Россия тем не менее все время остается пассивной участницей в великой европейской войне.
   И по симпатии к протестантской религии, и по политическому своему положению, и по духовной мощности соседа она в это время естественно примыкает к системе Густава Адольфа, что и выражается внешними нашими сношениями начала XVII века. Враг Польши — Швеция является нашим другом.
   Действительные взаимоотношения русского и шведского народов. Временная неудачливость русского правительства дала верх над Россией Швеции. Но действительное отношение народов шведского и русского продолжает оставаться тем же. Швеция и в лице королей своих (даже таких, как Густав Адольф и его отец Карл IX) чувствует свою малость, незначительность перед Московским государством.
   Чтобы убедиться в этом, достаточно припомнить страх Карла IX перед Россией даже в Смутное время. Когда его войска занимали Новгород, а у нас не было царя, Карл IX искал союза с королевою английскою против России, не рассчитывая на свои только силы в деле борьбы с Россией. "Русские - народ непостоянный, - пишет он королеве, а потому есть основание опасаться измены с его стороны; в союзе же с Англией Швеции легко будет побороть русских и отстоять свои права и права английских подданных, проживающих в России."
   Густав Адольф называл Столбовский мир "величайшим благодеянием Божием для Швеции".
   После Столбовского мира шведам не было проходу от русских в пограничных областях. Послы Густава жаловались царю Михаилу Федоровичу, что шведам нельзя ходить по улицам, потому что "над шведами все смеются, называют их салакушками и куриными ворами и другими позорными именами".
   Несмотря на условия Столбовского мира о беспошлинной для шведов торговле, русские самовольно продолжали брать со шведских купцов большой мыт. Русские помещики перешедших к Швеции областей, пользуясь мягкостью шведского правительства, зачастую продолжали считать себя подданными русского царя, с другой стороны, бывали и обратные случаи - службы помещиков в шведских войсках.
   Историческое значение борьбы Густава Адольфа для России. В то же время сам Густав Адольф через послов своих старался уверить царя в том, что он "со своим войском" только "передняя стена Московского государства, передовой полк, бьющийся в Германии за русское царство".
   И это было верно. Разбив Империю и Данию, Густав Адольф подготовил возможность новой коалиции против Швеции под предводительством России, облегчил возможность выхода России к Финскому заливу, создание Балтийского флота, приход России в Европу на правах первостепенной, если не главной, политической силы.
   Слова Густава Адольфа о службе его России хотя оказались верны, но в его устах были только способом обольщения России, способом закрыть ей глаза на Балтийское море; сознательно Швеция, конечно, боролась для себя, а не для России.
   Россия как объект испано-голландских и англо-голландских войн. Но не подлежит сомнению, что все войны этого времени на море сознательно велись и из-за России, из-за того, кому достанется русский рынок. Весьма иногда духовные и отвлеченные побуждения тридцатилетней борьбы народов Западной Европы между собою по отношению к Москве, одинаково всем им чуждой, ограничивались чисто торговою целью, желанием эксплуатировать русских в торговом смысле. И это ограничение экономическою стороною эксплуатации России вполне понятно после крушения иезуитских планов окатоличения России через Польшу в начале века.
   Во второй половине XVII века первенство в экономической эксплуатации России и досталось голландцам, после ряда морских побед над испанским и английским флотами, и между прочим, и на русских водах - в Ледовитом океане.
   На Ледовитом океане голландский торговый флот появился в конце XVI века; в 1596 г. открыт Шпицберген экспедицией из Амстердама, при поисках пути в Индию.
   В 1618 г., т.е. с началом Тридцатилетней войны, у Шпицбергена произошло столкновение голландского и английского военных флотов, конвоировавших промышленные свои суда, окончившееся полной победой Голландии. Влияние развития шпицбергенских иностранных промыслов на московскую политику выразилось в том, что еще в 1616 г., при первых расспросах голландцев у архангельских промышленников о пути в Карское море, по настоянию мангазейского воеводы, был совсем закрыт морской путь в Мангазею и запрещено, под страхом смертной казни, сообщать о нем иностранцам. Протест населения этому запрещению удобного пути сношения выразился в открытии в Мангазее новоявленного в 1652 г. святого Василия, покровителя морского пути в Сибирь, замученного по навету богатого купца мангазейским воеводою в конце царствования Михаила Федоровича.
   В продолжение XVII столетия с одного китоловного промысла в Белом море Голландия получала ежегодно свыше 2 миллионов рублей. Особенно интенсивны были голландские промыслы здесь с 1618 по 1635 г., т.е. в продолжение наиболее напряженной борьбы протестантов с католиками; в эти годы число голландских судов, приходивших летом в Ледовитый океан, доходило до 260, с экипажем до 18 000 человек. В то же время с каждым годом увеличивались торговые сношения Голландии с Москвой через Архангельск.
   Ввиду всего этого в 1628 г. был выработан в Испании грандиозный план для "прекращения сношений Голландии (и заодно Англии) с Москвою, как и для уничтожения голландского флота, дабы лищить Голландию лучшего и наиболее верного средства к жизни", чем испанцы надеялись вызвать "отчаяние, а может быть, и возмущение голландского населения", т.е. революцию в пользу Испании. (План этот не был приведен в исполнение ввиду полного разгара военных событий в следующем году на Немецком и Балтийском морях со вступлением в войну и Дании, а в 1630 г. вследствие начала войны с империей Густава Адольфа и появления его в Европе.) Приготовления к выполнению этого плана обрисовывают как торговый характер испано-голландской борьбы, так и значение в этой борьбе Москвы как ее объекта.
   По этому плану в Бискайском заливе «под такою тайною, как исповедь» готовилась эскадра в 15 кораблей сильно вооруженных, экипаж которой должен был состоять по меньшей мере из 3 500 человек; такой состав объясняется размерами голландского конвоя при беломорском торговом караване. Конвой этот состоял обыкновенно из 14—16 кораблей, носивших 4—12 «готелинген» — железных пушек, и имел незначительный личный состав; голландские рейсы совершались «с конца мая до конца июня, вследствие морозов и других неудобств» северного мореплавания.
   Первая статья проекта гласила так:
   «Самая большая торговля, которую голландцы ведут теперь и вели долгие годы и которую они считают наиболее обеспеченной, так как она совершается путем наименее известным и наименее доступным для королевских кораблей, — это торговля с севером и главным образом с Московией. В упомянутую Московию через Белое озеро, как называют Белое море, они ежегодно посылают большое количество сукон, как английских, так и приготовленных и выкрашенных у них же в Голландии, кроме того, изделий Гарлема, как — полотна, бумазеи и другие ткани, фабрикующиеся в Лейдене и других местах Голландии; разного рода пряности восточной Индии, шелк, шелковую, золотую и серебряную парчу, золотые и серебряные нитки и бесчисленное множество других товаров и большие суммы золотом и серебром. В прошлом (1627) году они из одного Амстердама вывезли как товарами, так и наличными деньгами, на сумму 10—20 бочек золота».
   «Сверх сего англичане посылают тем же путем в Московию до одного миллиона флоринов, и нельзя сомневаться, что теперь, когда торговля их в других местностях сделалась труднее и опаснее, английские обороты с Москвою увеличиваются (причина англо-голландских войн)».
   Испанский флот, выйдя из Бискайского залива не позже 1-го мая, должен был для соблюдения тайны пройти 150 миль к западу и тогда повернуть прямо к Белому морю. В пути флоту рекомендовалось подымать английские и голландские флаги и не останавливаться в датских гаванях; предполагалось уничтожать неприятельские суда или, если они годятся к выполнению предприятия, присоединять их к флоту, а также задерживать до конца предприятия все суда нейтральных и дружественных держав (т.е. только русские).
   У Кольского берега предполагалось задержать безоружную рыбацкую флотилию (fruytes), обыкновенно приходившую туда в половине апреля и возвращавшуюся в конце мая, и, захватив суда, рыбный улов и другие припасы рыбаков, узнать от них о намерениях голландских промышленников и торговцев в Белом море.
   Если ко времени прихода испанского флота Белое море еще оказалось бы во льдах, флот должен был остановиться у острова вблизи Колы (по имени Kildyn), «где гавань может вместить более ста кораблей», и отсюда ежедневно высылать яхту для выяснения состояния беломорских льдов.
   Русским рыбакам, которые могли встретиться в этих местах, предполагалось «выказывать расположение и услужливость, выдавая себя за голландцев, едущих торговать в Московию».
   Как только лед пройдет, флот немедленно должен был подойти к Архангельску и стать в одиннадцати милях от города, в местности Blau Wen Hoeck, имея три корабля на посту в устье Двины у самого города, для его блокады, и один корабль с двумя яхтами для задержания всех выходящих рыбацких судов при входе в Белое море, у острова Sywzem Wits, где ширина фарватера всего пять миль. Установив для наблюдения за приходящими судами посты на высокой горе этого острова и на берегу Blau Wen Hoeck, в полной боевой готовности испанский флот должен был ожидать в Архангельске обычного прихода голландцев и англичан, не ожидающих неприятеля у самой цели своего путешествия. Победив неприятеля и увеличив свой флот его кораблями, испанцы должны были заняться истреблением китоловной голландской флотилии у Шпицбергена, а оттуда направиться к берегам Шотландии для истребления шотландских рыбачьих судов во время ловли сельдей, сразившись с охраняющими их английскими военными кораблями.
   Все товары голландские должны были достаться испанцам и быть проданными в Москву, и на будущее время Испания предполагала использовать Москву как новый свой рынок.
   Россия как объект датско-шведских войн. Участие России как объекта войн между прибрежными Балтийскому морю государствами тем более неоспоримо.
   Вот, например, что говорит русский исследователь Балтийского вопроса в допетровскую эпоху, покойный профессор Форстен, о войне Карла IX в начале XVII века, окончившейся в 1612 г. восстановлением доминанта Дании на Балтийском море: «Сущность вражды Дании и Швеции заключалась в Зундском и Нарвском вопросах, иначе говоря, во взаимных отношениях обоих государств к России, будущее могущество которой на Балтийском море то и другое государство словно предугадывали и каждое по-своему желало воспользоваться им...»
   «Главный вопрос войны касался России и заключался в шведском запрещении плавания датчан в Нарву, сделавшимся действительным после занятия шведами Ливонии и устройства стапелей в Ревеле и Выборге».
   «К этому присоединялся вопрос об Архангельске, получивший значение с появлением надежды на проникновение Ледовитым океаном в Японию и Китай, и как единственный русский порт, через который, с разрешения датского правительства, западные европейцы доставляли в Россию военные снаряды и все нужное для войны».
   Этой войной дело не кончилось; нуждаясь в выходе из Балтийского моря и в монополии русской торговли, Швеция еще несколько раз вела войну с Данией, пока не отвоевала себе южного берега Скандинавского полуострова.
   Зависимость России от Швеции. Отношение России к Польше. В то время как Швеция воевала за Россию, в России искусною политикою Густава Адольфа раздувалась старинная вражда ее к Польше. В продолжение необходимого Швеции двухлетнего перемирия Густава с Польшей мы вели войну с нею в 1619—1621 годах.
   Конец польско-шведской борьбы. Решение ее на Балтийском море. В 1626 г. решен был вопрос о владении Ливонией и Курляндией. Все восточное побережье Балтийского моря до Риги, взятой с моря, сделалось шведским, несмотря на поражение десятитысячного шведского корпуса в Ливонии; победа Швеции в борьбе с Польшей решена была на море. Все усилия Густава в продолжение польской войны были направлены к завладению Ревелем, Ригою, Пиллау и Данцигом, с потерею которых Польша лишалась базы для своего флота на Балтийском море.
   Польский флот. Поляки запоздали с флотом. В 1627 г. польский флот, созданный на деньги католического союза, под командою адмирала Аппельмана с 9 кораблями выиграл сражение у Данцига против 11 шведских кораблей, захватив два в плен и потопив третий. Один корабль шведы взорвали сами, во избежание сдачи. При этом был убит начальник шведского флота адмирал Штерншильд.
   Однако было уже поздно отвоевывать Ливонию и сокрушать морское могущество Швеции. Молодой и немногочисленный флот польский не мог успешно бороться с флотом Густава, в конце войны достигшим 200 кораблей. Польский флот весь погиб вскоре в сражении под Висмаром и не возобновлялся до смерти Густава Адольфа.
   Отношение казаков и Московского государства к Балтийскому морю. Как относился русский народ к борьбе родственного народа за Балтийское море? Еще до этой победы польского флота, в конце 1626 г., запорожские казаки предложили польскому королю перевести свои суда в Балтийское море (по Днепру и Двине) и, переплыв море, атаковать шведский флот. Сигизмунд согласился на это смелое предприятие. Через некоторое время и Густав Адольф, с согласия Москвы, вошел в сношение с казаками, и те приняли его совет выполнить свой проект, но служить шведам против Польши.
   Вероятно, эта военная мечта не состоялась по чисто географическим трудностям. Но важно отметить эти факты только потому, что они являются доказательством против того мнения, будто в нашей истории народное сознание указывает лишь на борьбу с неверными — турками, только на борьбу на Черном море. Запорожское предложение Польше и Швеции происходило в разгар самых удачных действий казаков под Азовом и в Черном море, где они отвоевывали в это время целые города, удерживая их по нескольку лет (Трапезунд, Синоп и др.).
   Казакам, вероятно, было довольно безразлично, кому служить — Польше ли, Швеции ли, сущность их проекта заключалась в желании так или иначе погулять на Балтийском море. Это желание, при других обстоятельствах, могло бы быть использовано прежде всего Москвою (что и было сделано через 80 с лишком лет по мысли патриарха Никона). Но для московского правительства настало время, когда и «помыслить о флоте было невозможно»; выбрав себе более благородного и сильного врага в союзники, Москва задалась целью приготовить обученную сухопутную силу, чтобы уничтожить другого, когда придет пора. Это было бы большой военной ошибкой, как полагали тогда в Москве, если бы Московскому государству принадлежал тогда клочок морского берега.
   При существовавших же условиях было большой ошибкой для России не искать получить этого клочка морского берега. Москва не ставила себе иных задач, кроме сокрушения Польши. ¹ Москва считала, что на Балтийском море в русских интересах существует флот Густава Адольфа; шведский флот действовал притом весьма энергично; и, действительно, в этих условиях усилия русской одной только сухопутной армии при полном согласовании плана ее действия с планом действия на шведском флоте против Польши, конечно, могли бы быть вполне достаточными и без русского флота, если бы полное ослабление Польши в пользу России было бы выгодно и для Швеции. Но этого не было.
   Причина невозможности создать польский Балтийский флот. Зато поставленная себе русским правительством задача «покончить с Польшей» явилась вполне достаточным условием несбыточности всех польских надежд и предложений о создании союзного русскому польского флота.
   Так же тщетно молил Сигизмунд союзников своих прислать корабли в Эльфсборг и одновременно с действиями на Балтийском море сделать высадку в Швецию на запад, тщетно предлагал императору всю Пруссию за присылку ему флота в Балтийское море для борьбы со шведским. Помочь Польше в этом было и им невозможно.
   Оба морские государства, входившие в союз с Польшей против Швеции, были в то время неспособны для деятельной помощи полякам в деле создания флота: Испания была занята войной с Францией и с Голландией, пресловутая Ганза, как чисто купеческий союз, всегда была за мир и крайне неохотно давала деньги и корабли для военных целей, боясь кары сильнейшего, которым на Балтийском море был Густав Адольф.
   Христиан IV Датский, хотя и был врагом Швеции, но не желал ничьей победы на Балтийском море и гордый владением Зундом не был склонен пропустить в Балтийское море имперскую военную силу. Христиан понимал, что победы империи лишат его пошлины, уплачиваемой ему прибрежными торговыми городами; а впоследствии приведут Данию к необходимости сбавить зундскую пошлину, если не совсем лишат ее доходов.
   Враждебная Империи Франция, дружа и с Христианом и с Густавом Адольфом, зорко следила за тем, чтобы сепаративная борьба этих королей друг с другом не оказалась бы слишком на руку императору, и всячески старалась сохранить силы Густава Адольфа для борьбы с императором.
   Для этого ее агенты вместе со шведским резидентом поднимали и Москву против Польши, и в 1629 г. Польша после ряда тяжелых поражений заключила мир со Швецией на 10 лет при содействии Франции. В то же время результат польско-шведской борьбы выяснил невозможность для Польши без посторонней помощи стать морской державой. После того как она потеряла всю Ливонию и все гавани на Балтийском море, Данциг обязался не строить военных кораблей, не пускать в свою гавань военных судов, кроме шведских, и платить пошлины в 1 процент со стоимости товаров Густаву.
   Результат польско-шведской борьбы. Весь спорный восток Балтийского моря, из-за которого велись кровопролитные войны с половины XVI века, был теперь под властью Швеции. Ей оставалось только обеспечить за собою южное побережье его, для чего надо было вступить в борьбу с империей.
   Империя сама вступает в борьбу на море. Еще за год до заключения польско-шведского мира Империя уже видела крушение своего плана действий через Польшу и ввиду такого результата решила вступить сама в борьбу с Густавом Адольфом за Балтийский доминант. Император поручил Валленштейну занять главнейшие гавани Балтийского моря с тем, чтобы оттуда перебросить войска в самую Швецию. Валленштейн получил титул «генерала Океанского и Балтийского морей» и назначен был главнокомандующим над всеми морскими силами Империи. Но для того чтобы выполнить мечты императора немецкого, надо было прежде всего создать эти морские силы на Балтийском море. Надежды на приход испанского флота в Балтийское море были призрачны, по указанным причинам этого не допустил Христиан. Поэтому Валленштейн предназначил весь испанский флот к действиям только против Голландии, сосредоточив его по западную сторону Ютландии у устьев Эльбы и Везера. Для действия же в Балтийском море он стал строить флот в Висмаре, который был предназначен стать первой базой имперского флота на Балтийском море. Заняв войсками все гавани Померании и остров Рюген, всю Померанию и Мекленбург, Валленштейн содержал на средства этих государств свою армию. В то же время он собрал все оказавшиеся в гаванях корабли, все, что удалось собрать, но этот немногочисленный импровизированный флот вскоре же был разбит и уничтожен Христианом. Неожиданно король датский рискнул даже высадить свои войска в Померании, которую, однако же, удалось очистить от датских войск. Армия Валленштейна возвратила себе и все побережье, города, кроме Стральзунда, на завладении которым сосредоточилась начавшаяся вслед за тем война Империи со Швецией.
   План Валленштейна. В это время Валленштейн представил императору план дальнейшей борьбы, который предусматривал военные задачи, необходимые для полного господства империи на океане — сокрушение Голландии в Немецком море; а на Балтийском море план Валленштейна выражался в таких последовательных задачах: занятие Шлезвига и Гольштинии, тогда еще самостоятельных от Дании, а затем покорение Ютландии и датских островов (т.е. уничтожение Дании), и после завладения проливами разгром шведской морской силы (уничтожение Швеции как великой державы). Для выполнения всех этих задач необходим был Балтийский флот. Хотя ганзейские города Балтийского моря и согласились на постройку для императора флота, однако на успех этого дела Валленштейн не мог возлагать больших надежд. Сила на Балтийском море Густава Адольфа и Христиана могла каждую минуту смутить решение городов, вызванное страхом перед империей, и, действительно, при первых слухах о войне, ганзейские города (Любек, Бремен, Гамбург, Данциг, Стральзунд, Росток, Висмар, Лювенбург, Брауншвейг, Магдебург и Кельн) отказались от своего обещания, ссылаясь на бедность, и обнаружили склонность образовать враждебный Империи союз.
   Идея Кильского канала. Вот почему у Валленштейна явилась мысль использовать в Балтийском море предоставленный императору Испанией Дюнкирхенский флот численностью около 30 военных кораблей. Но как было провести его из Немецкого в Балтийское море? Для этого надо было или подчинить себе Данию, или изменить географические условия. Без флота легче было сделать последнее. Генерал Океании и Балтийского моря решился на это. Он потребовал прислать ему немедленно лучшего инженера, «который мог бы тотчас же начать прорытие канала из Киля в Немецкое море». Он полагал, что только после прорытия канала можно с уверенностью на успех начать борьбу с Данией и Густавом на Балтийском море. Он представлял императору все торговые выгоды этого предприятия, вычислил его стоимость (100000 талеров) и требовал присылки золота у Испании. ²
   Общее значение Тридцатилетней войны для морской стратегии. Вообще Тридцатилетняя война по отношении к Балтийскому морю в своих событиях заключает огромное богатство разных стратегических задач, конечно, не потерявших значение и в наше время. Но я не чувствую себя в силах представить с полной ясностью всю обстановку Тридцатилетней войны и только считаю своим долгом рекомендовать более подробное изучение этой первой борьбы Европейского материка с властью торговых государств открытого моря. Это изучение даст вполне определенные взгляды на значение русской военно-морской силы на Балтийском море и в океане, более удобных способов к успешному достижению цели русского исторического процесса.
   Политическое понимание Густавом Адольфом борьбы с Италией. Война была объявлена Империи Густавом Адольфом в 1630 году. Густав Адольф понимал значение войны так: «Цезарь желает занять Балтийское море. Все остальные счеты с ним — одни только фразы. Он метит в самое сердце Швеции. Борьба идет между Богом и дьяволом. Кто захочет быть с Богом — пусть соединяется со Швецией. Tertium non dabitur (нейтралитета не может быть)».
   План Густава Адольфа. План Густава Адольфа был тот же, что и план Валленштейна по отношению к Швеции. Как и Валленштейн, он считал необходимым обеспечить за собою Балтийское море с помощью сильного флота. Так же считал южный берег (Померанию) единственным надежным бастионом Швеции против императора.
   Он заключил договор с осажденным имперскими войсками Стральзундом, считая, что этот город мог быть тем же для Швеции в Германии, чем для нее был Ревель в Польше во время борьбы из-за ливонских земель.
   Мнение Густава Адольфа об оборонительном флоте. Напрасно удерживал Густава Адольфа от войны его осторожный канцлер Оксенштерн, предлагавший оборонительный образ действия, оборонительный флот. То, что король ответил канцлеру, не лишено значения во всякое время и для всякой приморской страны: «Мы всего слабее у себя в Швеции, потому театр войны должен быть перенесен в другое место. Кроме того, предупредить высадку в страну с длинной морской границей невозможно: никакого флота не хватит на то, чтобы защитить все многочисленные гавани ее. Вот почему следует наступление предпочесть обороне. Выгоды первого я покажу лучше на деле, чем на бумаге».
   Стратегическое значение Померании. Густав Адольф начал войну с того, что высадился в Померании и укрепился в ней. Положение шведов представляло большой четырехугольник, одной стороной которого было море, поперечными — берега Одера и Эльбы, впереди — берега Шпрее и Гавеля. По углам стояли готовые крепости: Штеттин, Франкфурт, Гамбург, а четвертую — Густав Адольф построил в месте впадения Гавеля в Эльбу. Всю эту позицию Густав называл «Большим Остзейским бастионом».
   Заняв его, Густав Адольф увеличил свою армию, получив много новобранцев из Финляндии. Существует известие, что царь московский оказал ему помощь не только продовольствием, но и людьми. Разбив имперскую армию у Брейтенфельда (Тилли) в 1633 г., Густав Адольф закрепил за собою берег Балтийского моря, а через год (после битвы у Лоха) завладел уже ключом к Дунаю — Аугсбургом.
   Помощь России Швеции (война 1632—1634 гг. с Польшей). В это время началась снова и наша война с Польшей, вызванная искусной политикой Густава Адольфа при московском дворе. Царь Михаил Федорович был вполне проникнут сознанием выгоды для России войны Густава «против папы». Ему постоянно внушалось жившими в Москве шведскими резидентами, а также послами голландскими, что «все внимание папы и императора занято мыслью захватить Швецию и Готланд, чтобы затем с двух сторон кинуться на Россию и православную апостольскую веру в ней заменить папежскою» и что Густав Адольф всегда выражал желание помочь нам и оружием и наемниками в случае нашей войны с Польшей. В свою очередь царь Михаил Федорович не раз выручал Густава Адольфа присылкой хлеба его армии. Ежегодно разрешалось продавать в Швецию от 50 до 75 тысяч пудов хлеба. В войсках Густава служило, кроме казаков, немало других русских, которые иногда достигали ³ командования крупными воинскими частями.
   Причины московской зависимости. «Густав Адольф со своей армией как передовое Московское войско в Европе» — так не раз писал царю шведский король. Это могло только льстить уязвленному русскому самолюбию, а если и не так, то обессиленная Москва поневоле должна была принимать это за правду, не рискуя помыслить о войне с Густавом Адольфом. И о войне-то с Польшей Москва думала с опасением. Шведский резидент в Москве доносил Густаву, что «хотя московские войска и стягиваются уже к польским границам, но в 1632 г. едва ли дойдет дело до открытой войны с Польшей: артиллерия у русских еще не в порядке, недостает у них полковников (иностранцев), да и вообще войска их еще недостаточно подготовлены к войне». Вообще же резидент вывел заключение, что «если бы Московский Царь мог как-либо мирным путем добиться Северской земли, то не стал бы и вовсе воевать с Польшей; по природе своей Московский Царь не воинственный государь и всего раз выходил в открытое поле». Этот отзыв подтверждается фактом казни в Москве за некоторое время перед тем нескольких сановных приверженцев войны с Польшей.
   Впечатление Брейтенфельдской победы в Москве. Но победы Густава Адольфа над Империей придавали Москве смелость. Получив известие от Густава Адольфа о Брейтенфельдской победе, царь Михаил Федорович, по донесению шведского резидента, «очень обрадовался и велел служить в церквах благодарственные молебны; затем он велел всем войскам своим собраться в несколько отрядов перед Москвою, выстроиться и палить из больших пушек и мушкетов в честь победы, одержанной шведским королем над его врагами. Никогда, — говорит резидент Миллер, — в Москве не праздновали так торжественно чьей-либо победы». (Насколько мне известно, раньше никогда не праздновали на Руси чужих побед, кроме ранее приведенного случая пальбы при Годунове в Ивангороде по случаю взятия шведами Нарвы.) В данном случае празднование означало подъем духа.
   Вскоре после Брейтенфельдской победы мы, вопреки приведенным сомнениям шведского посланника, начали войну против Польши, прекратившуюся в 1634 г. без земельных приобретений.
   Война 1632—1634 гг. с Польшей. За время этой войны окончили свое земное поприще Густав Адольф, государь-патриарх Филарет Никитич и король Сигизмунд.
   Шеин, его значение для русской военной силы. Начало военных действий было для нас удачно. Сторонник польской войны М.Ф. Шеин, ближайший сотрудник Филарета Никитича по введению в войска иноземного ратного строя, «брал города, как птичьи гнезда», как выражается хронограф, взял давно принадлежавший полякам Смоленск. Но не поддержанный, как говорят, из зависти медлительными воеводами, Шеин, не имея продовольствия в городе, при бунте гарнизона и измене немецких полковников, сдал Смоленск Владиславу, под условием свободного пропуска своего отряда на соединение с отставшей московской армией. Шеин был вызван в Москву и казнен, был казнен с ним и подручный воевода и друг его Измайлов за то, что будто бы говорил: «Как против такого великого государя-монарха нашему московскому плюгавству биться». Оба воеводы были обвинены в измене. На театре войны сдача Шеина произвела иное впечатление: воевода слабой крепости Белой, которую вслед за тем обложил Владислав, на требование о сдаче «подобно Шеину», отвечал: «Пример Шеина внушает мне отвагу, а не боязнь», — и сделал удачную вылазку.
   В бою пролилось столько крови, что поляки назвали с тех пор Белую крепость «Красной». Недостаток припасов заставил поляков отступить от Белой, а недостаток средств вообще — прекратить войну и предложить нам мир, который мы приняли.
   Несмотря на свою неудачу со Смоленском, Шеин был выдающийся русский воевода, весьма храбрый и благородный. В смертном приговоре ему поставлено в вину, что он перед объявлением войны «говорил с Государем с большою гордостью» (т.е. понимай: убеждал царя в возможности удачи), с похода «писал кратко» (но на театре войны и не след много писать), «велел стрелять в государевых людей во время приступов и много перебил» (это было во время прекращения бунта), «бил многих ратных людей, которые от великой скудости ездили в Смоленский уезд для своих кормов» (т.е. попросту воспрещал опустошать страну и мародерство). Шеин был военный русский человек нового для Москвы склада; новое понимание военное заставляет его и отдать голодный Смоленск королю, чтобы сохранить живую силу — гарнизон и соединиться со всей армией. Спешный переход Владислава тотчас же от Смоленска к Белой, объединяемый отсутствием в Смоленске провианта, неудача осады Белой, скорое предложение мира при бездействии с нашей стороны, — все это показывает, что взятие Смоленска не усилило польского короля.
   А это наводит на мысль, что, вероятно, Шеин и был прав, покинув Смоленск, который в случае продолжения войны под начальством Шеина еще мог бы вернуться к нам.
   Казнь Шеина говорит о том, как трудно было бороться с приверженцами старины, в каких тяжелых условиях был первый радетель нового ратного искусства, в таких, что уже и не мог совсем существовать, после того как лишился поддержки патриарха Филарета Никитича.
   Патриарх Филарет Никитич, его значение для русской военной силы. Государь-патриарх тоже «жаловал немецких людей нещадно и давал русских вольных людей в научение ратному строю», как выразился о нем неодобрительно один летописец. Патриарху не пришлось разочароваться в своих надеждах на иноземную выучку войск. Впрочем, при жизни его война, вероятно, продолжалась бы до более решительных результатов, несмотря на смерть гениального союзника и воцарение в Польше весьма талантливого врага.
   Патриарх хорошо знал, для чего он давал русских людей «немцам на выучку». Только не пришлось ему дожить до исполнения плана — сокрушения Польши.
   Последнее предложение Польши о союзном флоте. При заключении мира польские уполномоченные предлагали нам полный союз; среди статей проекта договора была такая: «Король и Великий Государь Московский должны вместе стараться, чтобы был у них наряд пушечный, корабли и люди на море Ливонском и на море Великом для расширения границ своих». На что и дан был такой ответ: «Государственных воинских кораблей на море Великом прежде не было и впредь быть негде да и не для чего, а если это понадобится королю, то пусть он обошлется с нашим государем».
   Это был вежливый отказ. Москва не считала выгодным для себя союз с Польшей, Польша казалась еще слишком сильной, и потому Москва не рисковала выйти из шведской системы. Гений Густава Адольфа еще витал над Балтийским морем.
   Столкновение Густава Адольфа с Францией; узел франко-прусской борьбы. В то время, когда велась русско-польская война (1632—1634), Ришелье, обеспокоившись всемирным военным успехом шведского короля, прекратил уплату ему субсидий от Франции. Ришелье рассчитывал воспользоваться успехом шведского оружия в Европе, чтобы под шумок занять Эльзас и Лотарингию, а здесь вдруг Густав с непобедимой армией сам появился на Рейне, вблизи французской границы.
   Выпущенный политическими ухищрениями Ришелье в Европу, гениальный полководец готовился нанести военный удар Франции. Французский король потребовал остановки движения шведов и угрожал выставить против них свою армию. «Пусть французский король не дает себе такого труда, — ответил Густав Адольф, — я сам явлюсь к нему в Париж во главе стотысячной армии и мы скоро сведем наши счеты».
   Как только великий человек почувствовал себя распорядителем судеб Германской империи, и он тотчас выражает желание обуздать исконного врага этой империи, лежащего на берегах океана.
   Смерть Густава Адольфа в Лютценской битве не дала осуществиться на деле борьбе Германской империи в лице шведского короля с Францией. ⁴
   Значение мирного проекта Густава Адольфа. Интересны мирные условия, какие предполагал Густав Адольф перед кончиной своей:
   1) Образование европейского союза евангелических князей со Швецией во главе (т.е. гегемония Швеции на Балтийском море вследствие слабости разделенной Германии). 2) Передача Голштинии — Дании, а Померании — Швеции.
   Последнее он считал необходимым для обеспечения влияния своего в Германском союзе и на Балтийском море. От Померании было всего 7 часов морского ходу до Дании, Польши и Пруссии. Этой прочной позиции в Европе Швеция лишилась в великую Северную войну после того, как русские войска по воле Петра заняли Померанию.
   Весьма поучительна также намеченная передача Голштинии — Дании. Это было зерно раздора между Германией и Данией. Бросив его, Густав Адольф втягивал Данию в вековую борьбу с Германской империей и этим отвлекал внимание немцев и датчан от Швеции, давая возможность своим потомкам постепенно укреплять свое господство на Балтийском море, стеречь Россию и пользоваться ею для своих целей.
   Такой план мира за смертью Густава Адольфа не состоялся.
   Смерть Густава Адольфа; результаты его военной борьбы в Европе. Эта смерть была сигналом к оживлению известных германских планов уничижения Дании и Швеции; Дания снова заявляет о своем первенстве на Балтийском море, Франция снова делается союзницей Швеции.
   Но со смертью Густава Адольфа впервые просыпается самостоятельная от императора политика государств южного Балтийского берега. Фридрих Вильгельм Бранденбургский (Гогенцоллерн) не пожелал более руководствоваться советами венского кабинета и вошел в непосредственные соглашения со Швецией о Померании, выставив в то же время против императора военную силу. Это было первое столкновение политики Габсбургов с Гогенцоллернами (1646). Авторитет Империи пошатнулся; Вильгельм думает только о своем герцогстве. Это было следствие идей и побед Густава Адольфа.
   Место упавшей Ганзы заняла Голландия, являясь посредницей между югом, севером и северо-востоком Европы. Половина кораблей, приходивших в это время в Балтийское море, была из Голландии (1640). Когда Христиан повысил зундскую пошлину, у голландцев также явилась идея канала между Немецким и Балтийским морем и попытка получать русский хлеб через Грецию. Окрепло и желание деятельного военного союза со Швецией с целью лишения Дании Зунда.
   Христиан IV первый выражает идею петровской коалиции против Швеции. В это время у Христиана явилась мысль, выполненная через 50 лет Петром Великим, противопоставить шведско-голландскому союзу союз Дании с Польшей и Россией.
   С этою целью он завел дипломатические сношения с обоими государствами (1642 ). Одновременно и король польский Владислав стал искать союза с Данией, встревоженный сепаративной политикой Бранденбурга, обещая в случае изгнания шведов из Померании предоставить Христиану часть этой провинции. Император, прослышав про эти отношения, отправил к Христиану своего посла с целью примкнуть к союзу.
   Что мешало образованию коалиции. Но между союзом Польши и Дании стоял коренной вопрос: и Христиан IV и Владислав оба одинаково страстно стремились к господству над Балтийским морем; между союзом Империи и Дании тоже стояло желание Христиана получить Померанию. Поэтому Христиан пытается заключить союз с Англией, но внутренние неурядицы в Англии делают невозможной эту комбинацию. Москва затягивает переговоры с Христианом.
   Главная причина невозможности коалиции. Нежелание Москвы, на мой взгляд, является главной причиной неудачи плана Христиана IV и соответствующего исхода Тридцатилетней войны. В деле борьбы со Швецией не могло не иметь значения само географическое положение московского могущества по соседству со Швецией в сухопутном с нею соединении.
   Разгромить Швецию могли и Дания и Польша, но для этого надо было победить шведский флот, который был сильнее обеих. Без полной морской победы над шведским флотом ни Дания, ни Польша не могли ничего сделать со Швецией. Россия тоже только тогда низвела Швецию с ее господствующего положения на Балтийском море, когда завела военный флот. Но молодому русскому флоту было все же легче, чем польскому или датскому, восстановиться и бороться со Швецией на море благодаря чисто географическим условиям — возможности постройки флота на Ладожском озере, узости Финского залива и Финляндским шхерам.
   Почему Москва не завела флот в 1631—1648 годах. Если это верно, то прежде всего является вопрос, почему же Россия не воспользовалась своим географическим преимуществом, не завела флота на Балтийском море тотчас же после смерти Густава Адольфа, не вышла ранее окончания Тридцатилетней войны из шведской комбинации.
   Выяснение этого вопроса возможно, если проследить, как отражались изменения политического положения Европы во время Тридцатилетней войны на дипломатических сношениях России.
   Что до смерти Густава внешняя русская политика не выходила из влияния Швеции — несомненно из приведенных военных фактов, и я не буду поэтому напоминать все мирные дипломатические сношения России с враждебными Швеции государствами за это время, которые носят тот же характер и доказывают ту же зависимость нашу от Швеции.
   Но только умер великий король, как Россия первая делает попытку сближения с Данией на почве вражды с Польшей. В 1632 г. царь Михаил Федорович просил короля датского не разрешать полякам набор в Дании наемных кнехтов и в то же время выражал желание нанять в Дании и других государствах «охочих людей пехоты солдат 5000 человек» и просил Христиана пропустить этих людей через Зунд «и на корабли посадить, чтобы им скорее прибыть в наше государство, и позволить бы им накупить кормового и всякого надобного запаса и мушкетов с зарядами в достойную цену». Царь просил также датского короля, чтобы он «и из своей казны велел бы нам продать мушкетов». Дело это не выполнилось, но тотчас же по окончании русско-польской войны дружеская переписка царя с Христианом возобновилась. С каждым днем Христиан жаждет все более тесного сближения с Россией, настаивая на исключительном отпуске из Москвы в Данию хлеба и селитры.
   Царь отвечал отказом и писал, что единственное, что он мог бы сделать, это предоставить датчанам то или иное торговое преимущество, не разрывая при этом своих дружеских отношений со Швецией, а отказ в хлебе объяснял недородом. Это сильно раздражало Христиана. (В 1535 г. прибыл из Москвы гонец, обласканный и одаренный Христианом, миссия которого осталась неизвестной.)
   В 1638 г., убедившись в неисполнимости политического союза с Москвой, Христиан выдвинул проект русско-польско-датской торговой компании, отвергнутый Россией. В Россию отправлен был (в 1640 г.) Петр Марселиус, которому удалось получить в Москве селитру для Дании. Имя Марселиуса связано с основанием в России первых железных заводов. Из этих фактов можно сделать заключение, что между Данией и Россией стояло различное отношение обоих государств к Польше, вражда России к Польше и опаска Москвы порвать дружбу со Швецией.
   В 1641 г. Христиан снова убеждал Москву начать войну со Швецией. В ответ на это в Копенгаген прибыл царский посол предложить руку царевны Ирины Михайловны и просить Христиана не препятствовать голштино-персидской торговле. Это был излюбленный московский политический прием, примененный впервые Иваном Грозным (Магнус), затем Годуновым (королевич Датский, Ганс погиб в Москве, и его кости возвращены были в Данию в 1637 г.). Христиан, забыв о судьбе Ганса, послал сына своего Вольдемара в Россию и писал: «Если Бог поможет нам и переговоры приведут к желаемому концу, Швеция поседеет раньше времени». Вольдемар, прибывший женихом, остался в Москве пленником до самой смерти царя Михаила Федоровича.
   Эта перемена положения жениха на положение пленника совпадает с разгромом Дании Швецией. Московское правительство не решалось вовремя поддержать Христиана, начать военные действия в Ингерманландии одновременно с началом датско-шведской войны; и когда Христиан в единоборстве был разбит, значение Дании пало, самое пребывание датского королевича на правах жениха казалось небезопасным для Москвы. Швеция уже спрашивала, что делает Вольдемар в Москве. Однако при русском дворе были люди (Шереметев—Репнин) — сторонники активных действий против Швеции, которые верили в удачу датско-русского союза, и вот, на всякий случай, решили оставить Вольдемара, но оставили на правах пленника, что не могло бы быть оскорбительно для шведского правительства. На шведский вопрос царь послал гонца все-таки сказать, что «по-прежнему расположен к Швеции, что будет свято соблюдать мир со Швецией и что он никогда не думал о заключении брачного союза с Вольдемаром».
   Из изложенного довольно ясны причины отсутствия флота или хотя бы попытки вернуть берег Финского залива в Московском государстве за время 1631—1647 годов. Не только о зависимости от Швеции говорят эти подлинники дипломатических переговоров со Швецией и Данией, но о какой-то двойной политической игре, цели которой остаются для нас темными, игре, напоминающей время Годунова, говорят о странной московской психологии, глубоко печальной для русского самосознания, о полном отсутствии понятия о приемах православной государственности, говорят о том, что психологически Смутное время еще продолжалось в России.
   Решительная датско-шведская борьба. В 1644 г. Швеция объявила Дании войну, и последней пришлось бороться одной. Причинами войны Швеции выставила: увеличение пошлин в Зунде, искание союза с Польшей и Москвой. Шведский план заключался в занятии Ютландии со стороны Гамбурга и Любека и в нападении оттуда на Зеландию, Копенгаген. Другая армия должна была занять Сконию. Таким образом, Дания должна была быть сдавлена с двух сторон.
   Шведская армия заняла Ютландию и Сконию через месяц после начала войны (в феврале), чем и окончились сухопутные действия. Летом произошло два морских сражения: в начале июля под Кольбергом при равных силах, нерешительное, но тяжкое для обоих флотов. Из 40 судов Христиана, участвовавших в Кольбергском бою, только 22 могли принять участие в следующем бою (в ноябре) в Бельте.
   Причина шведской победы. Польский флот, восстановляемый Владиславом в Пиллау, не мог по слабости своей прийти на помощь Христиану. Между тем голландцы прислали на помощь шведам свой флот, и у неприятеля было по-прежнему 40 судов. Сражение в Белте было победою шведов; 3 датских корабля сожжено, 10 взято в плен, убито 4000 человек, взято 420 орудий.
   Последнее важное событие Тридцатилетней войны. С этою битвою Дания потеряла весь свой нравственный и политический престиж в Северной Европе.
   Политические результаты Тридцатилетней войны. По миру 1645 г. часть Сконии перешла к Швеции, Дания согласилась на свободный проход шведских кораблей через Зунд (в том числе судов Финляндии, Эстонии, Ливонии и Ингрии), согласилась на провоз через Зунд оружия и проход военных судов. Два датских острова Эзель и Готланд, бывшие «остатками прежнего, средневекового могущества Дании, символами притязаний датской короны на господство на Балтийском море», отошли к Швеции. Через два года, в 1648 г. заключен был и общий европейский мир (Вестфальский), прекративший Тридцатилетнюю войну, по которому Швеция получила переднюю Померанию, а Франция — Эльзас.
   Наступившее равновесие Европы покоилось на бессилии Германской империи. Швеция получает всеевропейское значение, сущность которого заключается в господстве на Балтийском море. Вестфальский мир — это момент полной победы Швеции. Начав оккупацию балтийских берегов с русских берегов Финского залива, в 30 лет Швеция завладела большей частью южного берега и всем северным. Россия осталась оторванной от Балтийского моря и в политической зависимости от Швеции, не достигла никаких политических задач и на других театрах войны.
   Вестфальский мир является поворотным пунктом шведской истории — ее апогеем. Он вызвал забвение того разногласия, которое стояло между Польшей и Данией, и приблизил реальную возможность коалиции Христиана. Уже тогда, во время заключения мира, французский дипломат Тюильери высказал, что «датчане в ближайшем будущем постараются отомстить шведам в союзе с Польшею и Москвою».
   Намеченная Христианом политическая комбинация великой Северной войны, очевидно, все же была естественна еще в 1648 году. Конец XVII столетия замечателен длинным рядом стремлений в этом направлении, которые все остались на бумаге до тех пор, пока Россия не пожелала принять эту комбинацию и взять на себя главную в ней роль.

¹ Вражда к Польше облегчила Москве тяжелое нравственное унижение — пребывание в полной политической зависимости от Густава Адольфа, оправдывала эту зависимость исторической необходимостью для России.

²  Современные условия, облегчившие исполнение этого плана. Как известно, военные задачи, поставленные Валленштейном к овладению Балтийским морем, и теперь еще не вполне достигнуты Германской империей. Германия могла и приступить-то к их выполнению лишь после того, как внутри ее окончился процесс раздельного самоопределения, а вовне — Швеция была ослаблена русским флотом, и лишь после того, как русский Балтийский флот, увлекшись оборонительными задачами, перестал существовать. Всего 60 лет тому назад, когда германский союз начал выполнение первой части балтийского плана Валленштейна: войну с Данией для того, чтобы оторвать от нее Шлезвиг и Голштинию, государь Николай Павлович заявил, что Россия считает себя «руководительницей держав Балтийского моря и всего севера Европы» и что он не может допустить нарушения прав Дании. Датско-немецкая война 1848—1850 гг., благодаря присылке к датским островам одной трети русского Балтийского флота, окончилась безрезультатно для германских союзников; и только согласие России, при отсутствии у нее флота, в 1864 г., на присоединение Шлезвига и Голштинии к германскому союзу, привело к победе союза над Данией и к образованию Германской империи с прусским (балтийским) центром. Всего несколько лет тому назад открыт для военных судов и Кильский канал. Дальнейшее выполнение плана Валленштейна на Немецком и Балтийском морях таится в недалеком грядущем.

³  Из материалов по русской генеалогии известен один такой случай. Во время Тридцатилетней войны командовал двумя полками рыцарь Федор Разла-дин (из Рюриковичей Торопецкого племени), носивший почетное тогда звание королевского камердинера, что соответствовало русскому званию «спальника».

⁴ Лишь после того как Франция во главе Европы иссякла в единоборстве с Россией, обновленная Германская империя отстояла Эльзас и Лотарингию, и немцы выполнили свою мечту побывать в Париже. Это случилось на 5 лет позже присоединения Шлезвига и Голштинии. (5 лет — это как раз тот же промежуток времени, который прошел от возникновения плана Валленштейна до решения Густава Адольфа. Такая точность повторений, конечно, только случайная.)