В.О. Ключевский_Древнерусские жития святых как исторический источник_ГЛАВА I
Древнерусские жития святых как исторический источник
Василий Ключевский


   Для предупреждения требований, которым удовлетворить автор не мог и не думал, он находит нелишним объяснить происхождение своего труда. Он обратился к древнерусским житиям, как к самому обильному и свежему источнику для изучения одного факта древнерусской истории, участия монастырей в колонизации северовосточной Руси. Чем более входил он в изучаемый материал, тем яснее становились для него два вывода: во-первых, этот источник далеко не так свеж и обилен, как о нем думают; во-вторых, его небогатым историческим содержанием нельзя воспользоваться без особого предварительного изучения его в полном объеме. Литературное однообразие житий давало возможность сделать нечто цельное из их обзора и разбора; необходимо было только распространить исследование и на те жития, которые ничего не давали для изучения означенного факта. Впрочем, автор ограничился житиями, написанными в северовосточной Руси, не коснувшись киевских.
   Первоначально автору представлялся другой план, не тот, какой проведен в исследовании: ему хотелось, не заставляя читателя присутствовать при отдельном разборе каждого жития, рассмотреть всю совокупность изучаемого материала сверху, разобрав его элементы литературные, историографические; культурные и т. п. Из такой работы вышла бы критическая история житий, которая уложилась бы на умеренном количестве печатных листов. Но в таком случае выводы исследования получили бы характер откровений, неизвестно на чем основанных, ибо большая часть материала лежит не описанной и не напечатанной в рукописных библиотеках. Это соображение указало другую более простую и скучную задачу, первоначальную очистку источника настолько, чтобы прагматик, обращаясь к нему, имел под руками предварительные сведения, которые помогли бы ему правильно воспользоваться житием. При такой задаче автор должен был обременить книгу приложениями и множеством библиографических примечаний.
   Приемы исследования определились свойством разбираемых памятников. По кругу явлений древнерусской жизни, к изображению которых обращался агиобиограф, большая часть житий стоит одиноко среди древнерусских исторических источников. Редко является возможность поверить известие жития показанием другого источника. Качество исторического материала, представляемого житием, зависело главным образом от обстоятельств, при которых писалось последнее, и от литературных целей, которые ставил себе автор. Эти обстоятельства и цели, время появления жития, личность биографа, его отношение к святому, источники, которыми располагал он, частные поводы, вызвавшие его труд, и литературные приемы, которыми он руководился, вот главные вопросы, которые задавал себе исследователь при разборе каждого жития.
   Автор не мог достигнуть полноты в обзоре своего материала: некоторые памятники, входящие в круг его исследования, остались не рассмотренными. Это зависело от состава рукописных библиотек, которыми он мог воспользоваться. Читатель найдет в примечаниях ссылки на рукописи библиотек Синодальной, Соловецкой, гр. Румянцева, Ундольского, Троицкой Сергиевой Лавры, Московской Духовной Академии, отдела библиотеки Иосифова Волоколамского монастыря в Московской Духовной Академии, другого отдела в Московской епархиальной библиотеке и на некоторые рукописи из Погодинского отдела Императорской Публичной библиотеки. Из частных собраний автор имел возможность пользоваться богатой рукописной библиотекой гр. А.С. Уварова и некоторыми рукописями Н.С. Тихонравова и Е.В. Барсова, за что приносит искреннюю благодарность владельцам.


ГЛАВА I

Древнейшие предания о ростовских святых в позднейшей литературной обработке


   Обращаясь к древнейшим житиям северовосточной Руси с мыслью о литературном характере и историческом содержании древнейших житий южнорусских, исследователь наперед задает себе тот же вопрос, которого не избежит он и в изучении других сторон начальной истории северовостока: этот вопрос состоит в сравнении однородных явлений там и здесь, в том, делал ли северовосток в известном отношении шаг вперед пред югом или нисходил с южнорусского уровня. В ответ на такой вопрос о житиях не раньше как с XIII в. начинаем встречать в некоторых местностях северовосточной Руси немногие одиночные памятники, слабые отголоски письменности смоленской - в житии Авраамия, новгородской - в житии Варлаама, владимирской - в житии Александра Невского и т. д. Но памятники позднейшей письменности дают заметить, что более ранние вожди русско-христианской жизни на северовостоке сошли со сцены не бесследно: местная память сохранила о них устное предание, которое вместе с этой жизнью растет и осложняется, облекаясь наконец в литературную форму жития. Это предание - почти все, что осталось для историка о деятельности этих вождей, и в сбережении его главное значение житий, на нем основанных. Раньше других центров северовосточной Руси и с более обильным запасом преданий выступает старый Ростов, дед Залесской земли, с пестрой группой житий, в которых он записал старинные устные сказания о своих древнейших просветителях и подвижниках. Эта группа совмещает в себе несколько житий в одной или нескольких редакциях, разнообразных по времени происхождения и по литературной форме: ряд их начинается в конце XII в. и позднейшими частями своими теряется в конце XV, представляя вместе с кратким, безыскусственным сказанием и пространное житие, облеченное во всеоружие позднейшей риторики. Однако ж некоторые особенности этой группы житий с их редакциями заставляют рассмотреть ее отдельно от других одновременных с нею явлений литературы и разбор ее поставить во главе историко-критического очерка северовосточных житий, забывая хронологическое и литературное разнообразие ее частей. Все эти жития - отдельные звенья цельного местного круга сказаний, одного из древнейших по своим источникам легендарных циклов северовосточной Руси; редакции этих житий - отражение последовательного развития этого цикла, и потому позднейшие из них имеют слишком тесную историко-литературную связь с первоначальными, чтобы историческая критика могла без затруднения отделять первые от последних, их первообразов и источников. С другой стороны, эти редакции дошли до нас в таком виде, что если по ясным литературным признакам можно различить в них древнейшие от позднейших, то они, кроме одной из 14, не дают ясных указаний, по которым можно было бы с некоторой точностью найти для каждой из них хронологическое место в ряду других явлений исследуемого отдела древнерусской литературы. Таким образом, при научной невозможности в разборе этих житий с их редакциями строго выдержать хронологический порядок, в каком являлись самые памятники, остается расположить их по времени жизни лиц, в них описываемых.
   Позволительно наперед сказать, что ростовские жития не представляют особенно ценных памятников по качеству исторического материала, в них заключающегося; но и этот материал остался бы без них почти незаменимым пробелом в древнейших источниках нашей истории. В этом важность и вместе опасность этих житий. Первые успехи русско-христианской жизни на северовостоке так любопытны и так неясны, что легко поддаться искушению доверчивости, желанию не проронить в прагматическом изложении ни одной черты, встречаемой в ростовских сказаниях. Но невозможность поверки другими источниками и хронологическое отношение памятников к описываемым в них событиям внушают осторожность.
   В 1164 г. обретены мощи епископов Леонтия и Исайи, первых победоносных апостолов христианства в Ростове. Несколько десятилетий спустя произошло церковное прославление третьего просветителя Ростова, родоначальника ростовских монастырей Авраамия. Эти события пробудили древнейшие местные предания о названных святых, записанные вскоре или позднее.
   Историко-критическую оценку жития Леонтия необходимо основать на предварительном разборе двух вопросов: о происхождении и составе начального сказания и об отношении к нему позднейших редакций.
   Житие это — одно из наиболее распространенных в нашей древней письменности. Частая переписка внесла в списки его множество вариантов, затрудняющих точное определение его редакций. Все нам известные списки можно распределить на 6 редакций и последние расставить в порядке, соответствующем их литературной форме и предполагаемому происхождению. Первое место принадлежит древнейшему по спискам и простейшему по составу сказанию об обретении мощей святого, начинающемуся краткими известиями о его жизни. Оно встречается в рукописях довольно рано: древнейший список его, нам известный, восходит к началу XIV или концу XIII века. Остальные редакции появляются во множестве списков с XVI века; по крайней мере нам не удалось встретить ни одной из них в более раннем списке. Главное отличие второй редакции, столь же краткой, как и первая, и одинаковой с ней по составу, состоит в том только, что она сообщает в начале несколько черт из жизни Леонтия до епископства в Ростове, о чем совершенно умалчивает древнейшее сказание; в остальном она большей частью дословно повторяет это последнее и составляет скорее легко подновленный список его, чем особую редакцию. Третья редакция — пространное жизнеописание, более первых развитое и в литературном и в фактическом отношении. Самые заметные фактические дополнения, кроме вставок из летописи, состоят в том, что к кратким известиям второй редакции о жизни Леонтия до прибытия в Ростов прибавлено здесь целое обстоятельное сказание о просветительной миссии в Ростове, возложенной на Леонтия патриархом Фотием, а краткое известие обеих первых редакций о крещении ростовцев осложнено новыми подробностями об изгнании Леонтия и о его действии на детей. Благодаря этому, третья редакция иногда помещалась в сборниках и минеях вслед за первой, как ее дополнение, несмотря на то, что и она целиком повторяет ту же первую редакцию в тех частях сказания, к которым не прибавляет ничего нового. 1 Четвертая редакция выделяется из всех своим составом: она повторяет почти целиком жизнеописание по третьей редакции; но следующую за жизнеописанием статью о церковном прославлении Леонтия в конце XII в. дополняет значительными по объему вставками из современной этим событиям ростовской летописи, сопровождая все известия точными и подробными хронологическими пометками. Остальное и в этой второй половине жития, что служило канвой для летописных вставок, совершенно сходно с третьей редакцией. Пятая редакция по литературной обработке своей представляет другой образчик того способа, как составлялись редакции сказаний в древнерусской письменности. В фактическом отношении она не дает почти ничего нового, повторяя содержание двух предшествующих редакций, к которому прибавляет немногие мелкие черты. На свою зависимость от других редакций жития указывает сам составитель пятой, озаглавив ее «житием, избранным вкратце от преждепишущих». Существенная особенность ее - в литературной обработке старого содержания; в этом отношении составитель ее совершенно самостоятелен и выделяется из ряда большей части древнерусских редакторов, любивших с дословной точностью переносить материал в свои произведения. Он начинает свой труд кратким, но витиеватым предисловием, которого нет ни в одной из остальных редакций жития. В изложении самого жития, не отступая от порядка рассказа прежних редакций, он развивает одни его части и сокращает другие, 2 сглаживает несообразности других редакций и этим сообщает своему рассказу более связную и стройную форму, излагая его ясной и складной речью. Как предисловие, так и рассказ украшены общими местами в духе искусственных житий XV-XVI в. Наконец шестая редакция, которую можно назвать проложной, есть позднейшее сокращенное изложение содержания жития в том виде, как оно развито в третьей и пятой редакции. 3
   Таким образом, во всех редакциях жития лежит одна общая основа, которую в наибольшей простоте находим в первой редакции. Рассматривая состав этой последней, нельзя не заметить, что она - собственно сказание об обретении мощей святого, на что указывает и заглавие и самый состав его. Чрезвычайно краткие известия о жизни Леонтия имеют вид вступления к главному предмету сказания - об обретении и прославлении мощей епископа. В этом рассказе можно указать 4 части: открытие мощей при основании новой соборной церкви в Ростове (1164 г.), внесение их в новую церковь, видение пономаря с исцелением клирика при гробе на празднике святого и наконец хвалебно-молитвенное обращение к святителю. Хронологическое отношение всех этих событий не указано в первой редакции. Между тем сказание сохранило несомненные следы своего происхождения, современного княжению Андрея Боголюбского: последний в некоторых даже позднейших списках называется «христолюбивым князем нашим Андреем», призывается молитва Леонтия «о державе и победе» этого князя. След. сказание составлено до 1174 г., когда убит был кн. Андрей. Легкость такого вывода, при отсутствии ясных хронологических указаний первой редакции жития, вводила в заблуждение и древних и новых наших исследователей: они смотрели на все события в сказании как на близкие друг к другу по времени и современные Андрею. Так, составитель летописи по никоновскому списку, в пояснение заметки сказания, что праздник в честь Леонтия установлен еп. ростовским Иоанном, добавляет, что это сделано по благословению митр. Феодора, прибывшего на Русь вскоре после ростовского пожара (1160 г.), который послужил поводом к открытию мощей Леонтия; но Иоанн сделался еп. ростовским уже при третьем преемнике этого Феодора, в 1190 г. 4 Встречаем также известие, что видение соборного пономаря в день праздника Леонтия произошло вскоре по открытии мощей; 5 но по сказанию это было уже после установления праздника в честь Леонтия и, как сейчас увидим, ровно 30 лет спустя по открытии мощей. Всматриваясь ближе в содержание сказания, находим в нем признаки разновременного состава. Незаменимое пособие при разборе его дает четвертая из описанных выше редакций жития, приводя известия последнего в непосредственную связь с известиями современной им летописи и этим восстановляя хронологическое отношение событий жития. Сличая летописные вставки, внесенные ею в житие, с ростовскими известиями конца XII в. в напечатанных летописных сборниках, находим, что и те и другие взяты из одного источника, т. е. из исчезнувшей ростовской летописи, которая в известии о ростовском еп. Луке (1185—1189), сохранившемся в лаврентьевском сборнике, обличает в своем составителе современника этого епископа. 6 Притом четвертая редакция выставляет годы и над известиями невставными, составляющими основное содержание сказании. 7 Чтобы с помощью этой редакции ближе определить время происхождения первой, надобно исправить некоторые другие неточности церковно-исторических исследователей в рассказе о ростовских событиях XII-XIII в. Есть известие, что кн. Константин в 1213 г. заложил в Ростове на месте обрушившегося собора новый, освященный в 1231 г. еп. Кириллом, куда и перенесены были из церкви Иоанна мощи св. Леонтия. 8 Отсюда заключают, что собор, основанный при кн. Андрее, обрушился, едва оконченный, а мощи Леонтия и Исайи тотчас по обретении в 1164 г. были положены в церкви св. Иоанна на епископском дворе, где лежали до 1231 г. 9 Но первые редакции житий Исайи и Леонтия согласно говорят, что мощи этих святых внесены по обретении в новый собор вскоре по его окончании, еще при кн. Андрее; перенесение мощей Леонтия четвертая редакция его жития помечает 1170 годом; в рассказе о чудесах Леонтия 1194 г. по всем редакциям жития находим мощи святого в соборной церкви Богородицы, и в ней епископ совершает службу. Наконец, в летописях сохранилось известие, что каменная соборная церковь в Ростове упала в 1204 г. 10 Сопоставление этих известий жития с отрывочными летописными дает, кажется, некоторое основание заключать, что тело св. Леонтия, положенное в соборной церкви еще при Андрее, лежало в ней до ее падения в 1204 г., после чего оно хранилось в надворной епископской церкви до вторичного перенесения в новый, третий собор, освященный в 1231 г. Отсюда ближе определяется время происхождения первой редакции жития. Повествуя о судьбе мощей Леонтия с обретения до чудес 1194 г. при еп. Иоанне, оно ничего не говорит ни о падении андреева собора, где они лежали, ни о еп. Кирилле, ни о таких важных для нее событиях, как построение третьего собора и торжественное перенесение в него мощей в 1231; согласно с ней и в четвертой редакции ряд летописных известий прерывается на еп. Иоанне, 1194 г. Но в первой редакции жития читаем, что кн. Андрей послал для новообретенных мощей Леонтия каменный гроб, «идеже и ныне лежать в церкви св. Богородица, сдевая преславная чюдеса... в државу и победу христолюбивому князю Андрею». Рассказ о внесении тела в соборную церковь при Андрее заключается словами: «поставиша в раце на стене, идеже и ныне лежить». Все это приводит к выводу, что, относясь первой частью своей ко времени княжения Андрея, первая редакция получила свой окончательный вид в промежуток 1194—1204 гг.
   Откуда взяты и как соединены в первой редакции разновременные элементы ее состава? На это можно дать два ответа, различающиеся некоторыми подробностями. Следы современника Андреева в рассказе могут значить, что первоначально, вскоре по окончании каменного собора в Ростове, след. в промежуток 1170-1174 гг., была составлена записка о жизни Леонтия и судьбе его тела, слившаяся потом с позднейшими прибавлениями. Раздельные черты соединенных частей сглажены в позднейших списках. Позднейшее прибавление явственно обозначается непосредственно за рассказом о внесении мощей, с известия об установлении праздника в честь Леонтия еп. Иоанном. Краткая похвала святому, заканчивающая редакцию, приурочена к тому же празднику, след. также позднейшего происхождения. Редакция могла составиться и другим еще более простым путем. Главное содержание ее, судьба тела Леонтия, описано рядом кратких, отрывочных рассказов. Они могли быть первоначально записаны современным ростовским летописцем, существование которого около того времени нам известно. Установление праздника в память Леонтия в 1190 г. еп. Иоанном создавало потребность прославления святого в литературном произведении. Это подтверждается известием, сохранившимся в некоторых списках старинной службы Леонтию, которое называет автором канона в ней еп. Иоанна. 11 Та же потребность вызывала составление литературной памяти, которую можно было бы прочитать в церкви на праздник святого. Все это делает вероятным, что тем же Иоанном или по его внушению в 1194-1204 г. записаны были предания о жизни Леонтия, к ним присоединены выбранные из летописи известия о мощах его, дополнены дальнейшими известиями о празднике и чудесах 1194 г., и весь рассказ закончен приуроченным к празднику кратким поучением с хвалебно-молитвенным обращением к святому. Со внесением чудес и похвального слова сказание получило вид цельного, законченного жития, удобного для чтения в церкви. Четвертая редакция своими обильными летописными вставками представляет наглядный пример подобного образования жития с помощью летописи. В таком случае выражения жития, обличающие Андреева современника в авторе, принадлежат летописцу и по обычаю древнерусских редакторов переписаны целиком в немного позднейшем сказании. Оба случая допускают вывод, что первая редакция составилась из частей, относящихся к двум указанным промежуткам времени.
   Нет достаточных опор, к которым можно было бы прикрепить приблизительное определение времени, когда составились прочие редакции жития. Только третью можно сблизить с одним фактом в литературной истории жития. Появление жития или новой редакции его часто условливалось событиями, с особенной силой оживлявшими в обществе память о святом. Так было с памятью о Леонтии в XV в. В это время она ознаменовалась рядом чудес, по-видимому привлекших к себе внимание местного общества. Они описаны в особой статье, которая обыкновенно присоединяется в списках к третьей редакции и никогда к первой и второй. Судя по хронологическим указаниям, которыми отмечены некоторые из чудес, ряд их начинается в конце XIV в. и прерывается во второй половине XV, во время архиеп. ростовского Трифона или вскоре после; между тем два столетия, протекшие с описанных в первой редакции чудес 1194 г. до первого в рассматриваемой статье, не оставили в житии никакого следа. Последние чудеса в этой статье составитель описывает как очевидец, и очень вероятно, что статья составлена не много спустя по удалении архиеп. Трифона с кафедры в 1467 г. 12 Возможно предположение, что описание этих позднейших чудес дало повод к пересмотру и распространению древнего краткого сказания о Леонтие, следствием чего была его третья редакция. По крайней мере имеем прямое доказательство, что и эта редакция жития и прибавленная к ней статья о чудесах XIV—XV в. обращались в рукописях до 1514 г. 13
   Обращаясь к фактическому содержанию собственно жизнеописания, нельзя не заметить в нем прежде всего неопределенности, показывающей, что оно черпало единственно из смутного предания, не основываясь на письменном источнике, на летописи или на чем-нибудь подобном. Первая редакция почти ничего не знает ни о прежней жизни ростовского просветителя, ни о времени его деятельности в Ростове, которую только по догадке, на основании других источников, относят к третьей четверти XI в. 14 Даже о важнейшем факте жития, о действии христианской проповеди Леонтия в Ростове, редакция не дает ясного представления: она говорит об этом как об одном из преславных чудес Леонтия в Ростове и весь результат проповеди объясняет одним чудесным событием, как ростовцы, поднявшись с оружием на Леонтия, одни пали мертвыми, другие ослепли при виде епископа с клиром в полном облачении, как Леонтий поднял их, научил веровать в Христа и крестил. Эта неопределенность основного содержания перешла и в другие редакции жития. Заимствуя из летописи известия, не имеющие прямой связи с этим содержанием, они не могут связать последнее ни с одним достоверным событием, известным из других источников. С другой стороны, это основное содержание биографии, не получая большей фактической определенности, постепенно осложняется в последователь ном ряде редакций жития. Особенно сильно осложняются в них два эпизода — о жизни Леонтия в Константинополе и о способе обращения ростовцев к христианству. Пробел, оставленный в первых строках первой редакции, постепенно наполняется новыми чертами в каждой из последующих. 15 Неизвестный грек, о котором первая редакция знает только, что он родился и воспитывался в Царьграде, во второй является сыном благоверных родителей и потом монахом, а в третьей и пятой рано изучает писание, рано покидает суету мирскую и строго подвизается в одном из цареградских монастырей, от чудесного голоса получает призвание просветить христианством далекий и упорный Ростов и по благословению самого патр. Фотия отправляется туда во главе целой миссии; четвертая и некоторые списки третьей редакции умеют даже прибавить ко всему этому, что Леонтия начали учить грамоте на седьмом году, а шестая - что он «книгам российским и греческим вельми хитрословесен и сказатель от юности бысть». Нетрудно видеть, что все это — наполовину общие места житий и на половину черты легендарного характера. Еще легче выделяется в тексте жития вносимый в него третьей редакцией и повторяемый дальнейшими эпизод о том, как Леонтий, изгнанный из Ростова язычниками, поселяется невдалеке у потока Брутовщицы, ставит здесь маленькую церковь и кутьей заманивает детей к слушанию своих христианских поучений. Эпизод входит в первую редакцию механически, оставляя нетронутым ее текст, не сглаживая даже несообразностей, какие вносит он в рассказ. 16
   Эти особенности жития бросают некоторый свет на его источники и дают возможность разъяснить сомнительные черты его фактического содержания. Сохранилось известие о Леонтие, почти современное первой редакции его жития и несогласное с последним: еп. владимирский Симон в послании к Поликарпу (1225-1226 г.) ставит Леонтия первым по времени в ряду русских иерархов, вышедших из Киевского Печерского монастыря. По прямому смыслу слов Симона и по перечню епископов, им приводимому, видно, что речь идет о постриженниках Печерского монастыря, а не монахах, случайно находившихся в нем в минуту поставления на кафедру. 17 Свидетельство Симона, авторитетное уже по личности автора, киево-печерского монаха в начале XIII в., находит новую опору в старом ростовском летописце, которого он читал и в котором можно было узнать больше чем о 30 печерских постриженниках, вышедших на разные епископские кафедры в России до XIII в. При разногласии такого источника с житием Леонтия, в сохранившемся его виде, естественно решить вопрос в пользу первого. Однако ж делались попытки примирить эти противоречащие источники: жертвуя некоторыми подробностями позднейших редакций жития, чтобы спасти известие первой о цареградском происхождении Леонтия, предполагали, что он родом грек, но переселился в Киев, постригся в пещере Антония и отсюда взят на ростовскую кафедру. 18 Так известие ненадежного источника, которое трудно принять, вытесняли своим собственным, не находимым ни в каком источнике, не находящим опоры даже в аналогическом явлении. Едва ли нужно в этом известии отделять первую редакцию от прочих и для нее жертвовать последними, ибо все они, кажется, черпают здесь из одинакового источника. Если известие и о Леонтие почерпнуто Симоном из цитуемого им старого ростовского летописца, то первая редакция жития не пользовалась этим, судя по названию, столь близким к ней источником: по крайней мере, его влияние не отразилось на ней ни одной чертой, а другие редакции решительно противоречат ему. Разобрав элементы сказания о происхождении и прибытии на Русь Леонтия, можно, кажется, обойтись и без примирения противоречивых известий, взятых из совершенно различных источников. Та подробность сказания, что патр. Фотий является современником св. Владимира, падает сама собою, обличая свою связь с позднейшими историческими источниками, впадающими в ту же ошибку. Далее, в некоторых позднейших списках жития встречаем черты, обязанные своим происхождением местности, из которой вышла редакция или ее список. Некоторые списки 3-ей ред. в известии о первых епископах, пришедших в Киев с Леонтием митр. и разосланных им по городам, прибавляют: «и нарече архиепископью Ростов»; напротив, сп. новгор. соф. библиотеки усвояет название архиепископии своему Новгороду. 19 Присутствие этого местного взгляда еще сильнее чувствуется в сказании жития о прибытии на Русь Леонтия. Ростов просвещается христианством непосредственно из Царьграда; оттуда приходят и туда возвращаются первые просветители его; сам патриарх «многу печаль имеет» об упрямом далеком Ростове и долго ищет для него «твердого пастуха»; отыскавшийся пастух Леонтий с целой миссией едет из Царьграда прямо в Ростов, не имея никаких сношений с Киевом и русским митрополитом, о которых в рассказе о Леонтие по всем редакциям жития нет и помину. Это еще понятно относительно первых двух епископов, прибывших в Ростов в первые годы после крещения Владимира, но подозрительно в третьем, действовавшем во второй половине XI в., особенно если раньше этого встречаются известия о поставлении епископов киевским митрополитом и о распространении христианства под его руководством. Непосредственные сношения Ростова с Константинополем - черта, заметная и в другом ростовском сказании, отличающемся столь же сильной легендарностью, в житии преп. Авраамия. При мутности источников, из которых черпали оба жития, здесь, без сомнения, имела свою долю влияния память о первых двух епископах Ростова, прибывших из Царьграда и посвященных патриархом. Но объяснению этой черты в житии Леонтия, кажется, может помочь еще одно обстоятельство, обыкновенно забываемое при этом. Возобновление памяти о Леонтие в Ростове, вызванное обретением его мощей, совпало по времени с одним движением в ростовской епархии, начатым Андреем Боголюбским с помощью Феодора, впоследствии ростовского епископа: оба они хлопотали отделить ростовскую кафедру от киевской митрополии и, переместив ее во Владимир, сделать из нее вторую митрополию в России. Сам Феодор принял епископский сан прямо от патриарха в Константинополе, на пути в Ростов не заехал в Киев к митрополиту за благословением и, заняв кафедру, придавал особенное значение своей непосредственной зависимости от патриарха: «не митрополит мя поставил, говорил он, но патриарх во Цареграде; да убо от кого ми другаго поставлениа и благословенна искати?». 20 Он пользовался большим влиянием в своей епархии, имел «мудрование кознено и вси его бояхуся и трепетаху», замечает летопись. В его именно епископство отстроен был каменный ростовский собор и совершено первое перенесение мощей св. Леонтия (1170), после чего вскоре составлено было и первое сказание о нем; под влиянием Феодоровских взглядов могла составиться или развиться основа предания о ростовском просветителе, с большей или меньшей полнотой входившего во все редакции жития. Невозможно решить, в каком виде занесено было это предание, столь согласное с стремлениями Феодора, в начальное сказание, составленное при кн. Андрее, но мы знаем, что это последнее подверглось новой обработке несколько десятилетий спустя, при еп. Иоанне, когда были причины уничтожить следы стремлений Феодора, возбудившего ими сильное негодование в высшем духовенстве и оставившего по себе черную память. Если можно допустить действие таких побуждений на развитие подробностей предания о прибытии Леонтия в Ростов, то исходная точка этого предания, уцелевшая и в первой редакции жития, известие о константинопольском происхождении Леонтия могло сложиться и без всякой посторонней цели. С Леонтием могло повториться то же самое, что было с его современником митр. Ефремом, также упомянутым в числе постриженников Киево-Печерского монастыря у еп. Симона. Русский по происхождению, служивший при дворе в. кн. Изяслава и потом постригшийся в пещере преп. Антония, Ефрем жил несколько времени в константинопольском монастыре пред поставлением своим на переяславскую кафедру. Привычка видеть на высших иерархических местах в России Греков сделала из этого обстоятельства основание усвоить Ефрему греческое происхождение. 21
   Нельзя, разумеется, проследить источники и развитие всех черт местного предания о Леонтии; можно только заметить, что они не все вошли в житие и некоторые развивались, цепляясь за урочища или местные остатки старины. 22 Жизнеописание и оканчивается таким же сомнительным, спорным известием, каким начинается. По этому известию, проповедь Леонтия, увенчавшаяся крещением Ростова, завершается мирной кончиной просветителя, тогда как еп. Симон в упомянутом послании называет Леонтия третьим русским мучеником за веру, после двоих варягов, и говорит, что ростовские язычники, много мучив, его убили. Эти противоречивые известия разделили критиков на две стороны; взвешивая основания обеих, надобно, кажется, придать более вероятия мнению той, которая, основываясь на прямом смысле всего известия Симона о Леонтие, понимает буквально его выражение о мученичестве ростовского епископа. К ее доводам можно прибавить, что Симон не имел побуждения, понятного в ростовском источнике, смягчать рассказ о судьбе Леонтия и что даже по ростовским источникам можно заметить, что местная память в XIII в. и после вообще преувеличивала просветительные успехи Леонтия. 23
   Из сделанного разбора можно извлечь некоторые выводы для оценки жития как исторического источника. В древнейших уцелевших источниках нашей истории до Андрея Боголюбского не сохранилось письменных следов памяти о св. Леонтие. Она, по-видимому, впервые стала возобновляться и слагаться в сказание со времени обретения мощей, т. е. почти сто лет спустя по смерти святого. Можно заметить некоторые основы, на которых развивается сказание: это местные памятники старины (наприм. загородный храм Архангела Михаила), существовавшие в XII-XIII в., и местное смутное воспоминание о Константинополе как первоначальном источнике христианской проповеди в Ростове, поддержанное отдаленностью последнего от Киевской Руси и местными стремлениями времен Андрея к церковной самостоятельности. Это - главные, в первой редакции даже единственные источники жизнеописания; согласно с своим характером они сообщают его рассказу о жизни Леонтия неопределенность, при которой в нем трудно уловить ясный, положительный факт. К этим местным источникам присоединяется в позднейших редакциях жития летопись. Но достоверное содержание входит отсюда только во вторую половину жития, в рассказ о церковном прославлении Леонтия: летописные известия, занесенные в описание жизни святого (о крещении кн. Владимира, о первом митр. Леонтие, о первых епископах, с ним пришедших на Русь и проч.), 1) не касаются прямо Леонтия, 2) повторяют ошибки позднейших летописей. Вообще из рассмотренного жития можно, кажется, извлечь тот факт, что достоверные известия о Леонтие были утрачены в ростовской письменности уже к концу XII века, растворившись в смутном предании и оставив слабые следы на юге, в Киево-Печерском монастыре, откуда и вынес их еп. Симон.
   Из свидетельства жития преп. Феодосия Печерского видно, что Ростов чтил своего еп. Исайю наряду со святыми уже в начале XII в., вскоре после его смерти (1090). Мощи его были открыты в один год с мощами его предшественника Леонтия. Но в источниках не сохранилось намека, по которому можно было бы заключать, чтобы тогда же, в начале XII в. или в конце его, одновременно с сказанием о Леонтие, описана была и жизнь Исайи. 24
   Имеем две редакции жития Исайи. 25 Первая в сжатом рассказе передает происхождение святого, его жизнь в возникавшем тогда Печерском монастыре, игуменство в Димитриевском и посвящение на ростовскую кафедру, в общих чертах изображает окончательное утверждение им христианства в Ростове и его области и обстоятельно повествует о его чудесном путешествии в Киев на освящение печерской церкви; рассказ оканчивается краткими известиями о кончине, открытии мощей в 1164 г. и о перенесении их в XV веке. Состав жития безыскусственный: начав биографию без предисловия, оно заключается кратким молитвенным обращением к святому. Определение времени, когда составилась эта редакция, зависит от времени последнего события в ее рассказе, перенесения мощей. Писатели, касавшиеся этого жития мимоходом, повторяли странную ошибку издателя его в Прав. Собеседнике. 26 Отнесши, по каким-то внутренним признакам, ко второй половине XIII в. список первой редакции, послуживший подлинником для издания и взятый из соловецкого сборника XVI в., издатель заключил, что житие написано вскоре после перенесения мощей, «что было, как значится во всех соловецких списках жития, в 1274 г.». Между тем в том же соловецком списке, по которому издано житие, перенесение помечено 6982 (1474) годом. С этим показанием согласны и все известные нам списки жития в других библиотеках. Таким образом, первая редакция могла составиться в конце XV в. не раньше 1474 г. Можно указать и некоторое подтверждение этому показанию списков, если оно в этом нуждается: жития Исайи еще не встречаем в сборниках XV в. между житиями ростовских епископов, Леонтия и Игнатия, где его обыкновенное место в позднейших сборниках; перенесения мощей Исайи, совершенного торжественно и с того времени, по-видимому, праздновавшегося в Ростове ежегодно, нет в месяцесловах XV в. в числе церковных празднеств монгольского периода, хотя есть преставление Игнатия, ко времени которого ошибка относит перенесение мощей Исайи; наконец это перенесение совершено, по первой редакции, ростовским архиепископом, а такой сан ростовские иерархи носили с 1390 г. 27 Обращаясь к источникам редакции, легко заметить, что она построена на более надежном основании чем все редакции жития Леонтия. У составителя ее были под руками письменные источники: в описании жизни Исайи на Юге он, очевидно, пользовался житием преп. Феодосия; он умеет даже обозначить, хотя не всегда верно, время главнейших событий в своем рассказе; 28 рассказ о путешествии Исайи в Киев на освящение печерской церкви есть довольно близкая переделка рассказа Печерского патерика, только приспособленная к лицу одного Исайи; наконец, рассказав об этом освящении по патерику, житие повторяет тоже кратко по Несторовой летописи, выписывая почти дословно ее известие под 6597 г. Но, очевидно, достоверные сведения составителя редакции о жизни Исайи ограничиваются известиями киевских источников; деятельность святого на Севере описывается уже на основании источника другого рода, местного предания. Вот почему распространение Исайей христианства в Ростовском крае он мог изобразить лишь кратко, в неопределенных чертах. Примесь местного предания заметна и в рассказе о чудесном путешествии в Киев, основанном на патерике. - Вторая редакция совмещает в себе много особенностей искусственного состава: она предпосылает рассказу витиеватое и темное по изложению предисловие, в самый рассказ вносит риторические распространения, а краткую молитву в конце первой редакции развивает в похвальное слово, которое заставляет произносить пред мощами Исайи архиепископа, перенесшего их на новое место в 1474 г. Но фактическое содержание этой пространной редакции целиком и почти дословно перенесено из краткой; все ее отличие от последней в этом отношении ограничивается тем, что она в двух местах расширяет ее заимствования из киевских источников: к известию об игуменстве Исайи в киевском монастыре Св. Димитрия прибавляет из жития преп. Феодосия известие о предшественнике Исайи Варлааме, а из летописи известие о рождении кн. Изяслава, которое понадобилось только для того, чтобы сказать, что отец Варлаама был боярином у этого князя; выписку из летописи об освящении печерской церкви вторая редакция продолжает дальше первой, захватывая с дословной точностью помещенное под тем же 6597 г. известие о смерти митр. Иоанна, освящавшего церковь, и его характеристику, хотя все это имеет очень мало связи с рассказом жития. Поэтому совершенно неоснователен строгий приговор, какой произносит над этой редакцией издатель краткой, видя ее «особенность» от последней в том, что «нет достоверности в ее дополнительных исторических известиях». 29 Если первую редакцию можно приурочить ко времени перенесения мощей, то в определении происхождения второй у критики не остается и такой опоры.
   В житии преп. Авраамия ростовского критика опять, как в житии Леонтия, встречает едва одолимые затруднения. Известные редакции этого жития описаны преосв. Макарием. 30 Первая, изобразив в кратком очерке самыми неопределенными чертами всю жизнь святого, подробно останавливается на двух эпизодах: на борьбе Авраамия с чудским идолом Велеса и на борьбе святого с диаволом, мстившим ему за мучение, испытанное под крестом в умывальнице Авраамия. Вторая редакция обширнее: указанным двум эпизодам она предпосылает обстоятельный рассказ о жизни святого до борьбы с ростовским язычеством, говорит о происхождении Авраамия (из г. Чухломы), о путешествии в Новгород, о пострижении и жизни в Валаамском монастыре и, наконец, о поселении около Ростова. О третьей редакции мы можем судить только по краткому отрывку в валаамской рукописи.
   Наши церковные историки доверчиво пользуются содержанием этих редакций в изложении истории распространения христианства в Ростовском крае, не останавливаясь на их сравнительной надежности. 31 Между тем и в общей фактической их основе и в дополнительных подробностях каждой много внутренних несообразностей. Этого мало: они вступают в противоречие и с другими историческими памятниками, описывающими события того же времени и края. Много потрачено остроумия, чтобы объяснить эти несообразности и примирить противоречия: догадки породили только разнообразие мнений, не решив главной задачи критики - оценки годности заключающегося в житии исторического материала. Это объясняется недостатком в житии ясных данных, которые позволяли бы с некоторой точностью определить источники жития и время происхождения его первой редакции. Но критика, указав известные редакции его, почти не коснулась единственного основания, могущего дать некоторые выводы для объяснения темных пунктов жития, именно состава основного сказания и взаимного отношения редакций по содержанию.
   Сличая указанные редакции между собою, легко заметить, что они существенно разнятся только в описании жизни Авраамия до прихода к Ростову и сходны в дальнейшем содержании. Это последнее составляет первую из описанных редакций, которая не может ничего сказать о доростовской поре жизни Авраамия кроме общих мест. Притом эту редакцию встречаем в наиболее древних списках. Имеем право в ней искать основного сказания в возможно-чистом виде, что обещает она и своей простой литературной формой, одинаковой с первыми редакциями житий Леонтия и Исайи. Разбирая состав этой редакции, замечаем, что она - не житие сколько-нибудь связное, а довольно неискусная сшивка общего очерка с двумя сказаниями. Она открывается рядом тех общих житийных черт, по которым безошибочно можно заключить, что жизнеописатель очень мало знает о жизни святого. Отбирая в этом очерке черты, в которых можно подозревать фактическое содержание, получим такие сведения о святом: не определяя ни места ни времени происхождения Авраамия, житие говорить, что он, оставив мирской мятеж, стал монахом, а потом начальником монахов, и пожив ангельским житием, обогатившись даром чудес, слезами омыв свою душу... Можно было бы ожидать, что речь закончится известием о смерти святого; вместо этого житие вслед за тем продолжает: «видев же преподобный прелесть идольскую сущу, не убо бе еще все св. крещение прияша... преп. же Авраамий помолися Богу». Не пояснив, что действие происходит в Ростове, житие подробно описывает далее борьбу Авраамия с идолом Велеса. В этом эпизоде опять рассказывается об основании монастыря, о чем намеком было уже сказано в начале. От рассказа о борьбе с идолом житие переходит к другому - о борьбе с диаволом и о его поражении. Таков состав первой редакции. Между обоими эпизодами нет внутренней связи и последовательности точно так же, как между общим очерком и первым эпизодом. В очерке описывается вся жизнь святого, и такими же чертами, какими описывается жизнь святых в икосах на 6-й песни канона; можно подумать, что он и составлял первоначальное житие, которое потом неловко стало во главе двух отдельных сказаний, лишившись при этом своих заключительных известий, перенесенных к концу второго эпизода: «и поживе... в велице смирении, труды к трудом прилагая, и в велице смирении к Господу отыде, егоже измлада взлюби». Таким же внешним образом связаны между собою и оба эпизода: заключительные известия их показывают, что второй описывает не дальнейшую судьбу святого, а событие, случившееся между теми, которые рассказаны в первом. Как первый рассказ оканчивается тем, что князья ростовские дали монастырю Авраамия села и по соглашению с епископом возвели его на степень архимандритии, после чего Авраамий начал еще больше подвизаться, труды к трудам прилагая, стяжав великое смирение и проч.; так и в конце второго рассказа читаем, что князь дал монастырю много домов и сел и поставил его выше всех ростовских монастырей, после чего преподобный пожил в великом смирении, труды к трудам прилагая и т. д. Ясно, что оба заключения — варианты на одну и ту же тему, что оба рассказа — особые сказания, первоначально составившиеся независимо друг от друга и потом поставленные рядом позднейшим редактором жития. Далее не трудно заметить, что оба рассказа по своему происхождению относятся к разным эпохам, довольно далеким друг от друга. Первый умеет обозначить время деятельности Авраамия, называя современных ему ростовских епископов Феодора и Илариона, также князей Владимира и Бориса и не упоминая ни о каком другом монастыре в Ростове. 32 Второй переносит нас совсем в другую эпоху: он не помнит ни Феодора с Иларионом, ни Бориса, а ведет Авраамия «к великому князю Володимеру во град Володимер», к державе этого владимирского князя приписывает Ростов и знает уже много монастырей в этом городе. Наконец, в основе обоих рассказов очевидна местная народная легенда с ее наивными приемами; легендарный мотив сказывается в борьбе Авраамия не с самими ростовскими язычниками, а с языческим идолом, пред волшебной силой которого изнемогает сначала сам преподобный, и в построении церкви на месте языческой святыни - разбитого идола. Рассказ дает заметить и опоры, за которые держалась легенда в своем развитии: это - чудотворный жезл, которым разбит идол и который хранился при гробе Авраамия до пол. XVI в., церковь Иоанна Богослова построенная Авраамием на месте, где он встретил этого святого, «иже (церковь) есть и до сего дне», по замечанию жития наконец образ Богослова в этой церкви, по которому описана в житии его наружность. Еще сильнее проникнут легендарным характером второй рассказ; только здесь основные мотивы сказания не исключительно местного происхождения, а представляют неясные отголоски легенды о способе мести диавола иноку, которая ходила в Древней Руси и в более чистом виде воспроизведена в житии новгородского архиеп. Иоанна и в муромском сказании о еп. Василие.
   Таким образом, если в первом рассказе сквозь легендарные черты можно усмотреть некоторое историческое основание, то второй лишен его совершенно. Но исторические несообразности этого рассказа бросают некоторый свет на время, когда он составился: появление в нем великого князя владимирского, к области которого принадлежал Ростов, и намек на существование многих монастырей в Ростове - одни эти черты показывают, что легенда дошла до первого редактора жития в том виде, какой она могла принять не раньше XIV века. 33
   Вторая редакция является в списках позднее первой и по составу своему искусственнее, имеет краткое предисловие, а краткое обращение к святому, которым оканчивается первая редакция, развивает в целое похвальное слово, которое отделяет от жития в виде особой статьи; наконец в ней заметно стремление восполнить пробелы и сгладить несообразности первой редакции, что служит признаком позднейшего происхождения. К общим местам, которыми первый редактор прикрывает свое незнание начального периода жизни Авраамия, второй прибавляет целый обстоятельный рассказ о происхождении Авраамия и его жизни до прихода к Ростову. Сличая этот рассказ с неопределенным вступлением первой редакции, легко заметить тесную связь между ними: текст последнего служил канвой, по которой второй редактор нанизал новые биографические черты, но так механически, что их легко отделить, и тогда останется текст первой редакции дословно в прежнем виде. То же стремление дополнять и пояснять текст первой редакции обнаруживается вставками и распространениями, внесенными в ее дальнейший рассказ. Впрочем, она вставляет только одну новую фактическую черту, заимствованную, по-видимому, из жития Леонтия прямо или чрез один из позднейших летописных сводов: по первой редакции, Авраамия возводит в сан архимандрита еп. ростовский Иларион; борьба с идолом идет при епископе Феодоре; между этими событиями вторая редакция вставляет известие о бегстве еп. Феодора от упорных ростовских язычников и о присылке на его место еп. Илариона с кн. Борисом. Остальные добавки риторического свойства без фактического содержания. Гораздо труднее указать источники новых биографических черт в начале второй редакции. Исторические основания ее внушают к себе очень мало доверия: во-первых, подозрительно существование в конце X или в начале XI в. «града» Чухломы, который встречаем в достоверных исторических памятниках не раньше конца XIV; во-вторых, еще более сомнительна в Чухломе того времени возможность благочестивых родителей, которые, по второй редакции, могли «наказать сына книжному учению», когда более надежные памятники говорят, что только с конца XI в. христианство стало распространяться из центральных пунктов северо-востока в его отдаленные пределы, когда из самого жития Авраамия видно, что в эпоху прибытия святого к Ростову этот исходный пункт христианского просвещения в крае еще не весь принял крещение, когда наконец подвижник XIV в., другой Авраамий, нашел в чухломской стране еще массу язычников. 34 Так во второй редакции жития можно видеть вариант предания, занесенного в первую, вариант более развитой и потому, может быть, более поздний. В новых подробностях ее заметна основа общая с прежними чертами: в предании о путешествии будущего ростовского просветителя в Новгород для удовлетворения жажды к иноческим подвигам сказывается та же связь Ростова с Новгородом, какая выразилась в перенесении предания о новгородском архиепископе на основателя первого ростовского монастыря, подобно тому, как в совете старца, который явился изнемогавшему в борьбе Авраамию, идти в Царьград и там в доме И. Богослова искать оружия против ростовского идола сказалось местное воспоминание о Царьграде как первом источнике христианского просвещения в Ростове, получившем оттуда своих первых епископов - Греков.
   Стремление второй редакции пояснять и дополнять свой основной материал еще в большей степени разделяет третья. Из нее сохранилось одно извлечение, помещенное в валаамском уставе среди известий о других подвижниках этой обители, по языку его видно, что оно сделано поздно, в конце XVII или начале XVIII в., а состав его показывает, что оно не простая дословная выписка из «полного» жития, а скорее анализ его и что это полное житие основано на двух первых редакциях, разнясь от них только в рассказе о происхождении и жизни Авраамия до прихода к Ростову: о последнем оно рассказывает по второй редакции, а за дальнейшими известиями о борьбе Авраамия с идолом, о явлении И. Богослова и проч. выдержка отсылает к житию в четии-минеи, т. е. к первой редакции, следовательно, не нашла об этом ничего нового в полном житии. Итак, третья редакция представляла третий вариант сказания о первоначальной жизни Авраамия. Выше были указаны подозрительные черты второго варианта; третий заметно старается поправить их и даже аргументировать свои поправки: Авраамий «родом бе от предел галицких, града Чухлова, богатых родителей, но не просвещенных, еще бо страна та в неверии тогда бысть». Далее на основе поправленного таким образом предания второй редакции развивается заманчивая своими подробностями повесть о том, как язычник Иверк, до 18 лет лежавший в расслаблении, слушает христиан - гостей из Новгорода, зашедших в дом его отца, внимает их беседе об истинном Боге и чудесах его, задумывается, проникается сомнением в богах своего отца, призывает на помощь новгородского Бога; получает мгновенно облегчение и в радости тайком уходит в Новгород, оттуда на Валаам, крестится под именем Аверкия и наконец делается иноком Авраамием; далее рассказ сходен с другими редакциями. Следуя обдуманной программе, новый вариант до того точен в рассказе, что по дороге из Чухлова в Новгород не забывает научить бежавшего Иверка христианскому закону и книжной премудрости. Но не видно, чтобы у автора были какие-нибудь новые письменные источники кроме известных уже редакций жития; по крайней мере, даже известие о современности Авраамия кн. Владимиру Св. отрывок цитует по списку одной из этих редакций. Все это подрывает доверие к новым биографическим известиям, вносимым в житие третьей редакцией, и заставляет видеть их источник в остроумии очень позднего книжника, поправившего рассказ второй редакции по своим соображениям, основав их на объяснении не понятого имени Иверка. 35
   Сводя результаты разбора, можно приписать обретению мощей Авраамия, относимому известием в одной рукописи его монастыря ко времени кн. Всеволода III, некоторое влияние на пробуждение устных преданий о святом; но нет основания думать вместе с архиеп. Филаретом, что тогда же составлена первая редакция жития, где нет ни слова об этом событии. Устное предание — почти единственный источник этой редакции, нестройной, составленной не раньше XV в. Здесь только в сказании о борьбе Авраамия с ростовским язычеством и об основании монастыря сквозь легендарные черты заметны исторические факты; второй эпизод этой редакции и все варианты сказания о жизни Авраамия до прихода к Ростову - смесь поэтических черт и общих мест с анахронизмами и догадками редакторов. Но и та часть жития, которая заслуживает некоторого доверия, вступает в противоречие с другими ростовскими известиями, отвергать которые нет основания. Авраамий поражает идола при еп. Феодоре, «не по мнозе времени» всех приводит ко Христу и крестит от мала до велика, после чего еп. Иларион, заменивший Феодора, возводит Авраамия в сан архимандрита; а по житию Леонтия этот Иларион, подобно Феодору, «ничтоже успе» в Ростове и бежал, не стерпев упорства и озлобления язычников. 36 Предание, очевидно, смутно представляло время деятельности Авраамия. В некоторых списках первой редакции не поименованы ни епископы, ни князья, современные Авраамию; в других его возводит в сан архимандрита, по совещанию с князьями Владимиром и Борисом, еп. Феодор, в третьих — еп. Иларион, наконец в одном — оба. 37 Отсюда понятно происхождение и значение этих княжеских и епископских имен в житии. Местное предание выводило в рассказе епископов, вел. кн. владимирского и князей ростовских удельных без имен, которых не помнило, перенося позднейшие явления на время Авраамия; в таком виде оно и сохранилось в некоторых списках первой редакции. Позднее книжники выставляли имена, руководясь предположением, что Авраамий действовал в самом начале христианства на Руси; так явились в первом эпизоде для епископов, современных Авраамию, имена Феодора и Илариона, а для князей ростовских - Владимира и Бориса; во втором эпизоде, где подле ростовских князей является еще вел. кн. владимирский, редактор имел в запасе для последнего имя Владимира, но для первых не мог уже подыскать имен из такого раннего времени, и они остались во всех списках не поименованными. 38 Ввиду этих имен и того, что житие молчит о Леонтие и Исайи, деятельность Авраамия и теперь относят к первым десятилетиям христианства в России, задолго до этих епископов. 39 Но если можно сопоставлять такие бледные исторические черты, какие находим в житиях Леонтия, Исайи и Авраамия, и строить из них нечто целое, то надобно поставить Авраамия близко по времени к этим ростовским епископам. Можно указать один сколько-нибудь ясный хронологический пункт, к которому известия о Ростове XI в. позволяют отнести просветительный подвиг Авраамия: это промежуток епископств Леонтия и Исайи, 1073-1077 гг., когда ростовская кафедра оставалась не занятой. Христиане были в Ростове уже при Леонтие, но язычество преобладало, и от него пострадал этот епископ; преемник его Исайя, сколько можно судить по неопределенным известиям его жития, нашел уже если не все население города, то большинство христианами, новокрещенными и не утвержденными в вере. Эту перемену можно приписать проповеди Авраамия, о которой житие начинает рассказ известием, что не все еще в Ростове приняли крещение, когда преподобный выступил против коренившейся здесь идольской прелести. Тогда движение христианства в Ростове и его области можно будет в общих чертах воспроизвести по ростовским житиям хотя с некоторой последовательностью и без резких противоречий. Изложенный вывод находит подтверждение в обмолвке витиеватого похвального слова, приложенного ко второй редакции жития и по ней составленного: хотя житие представляет Авраамия современником ростовских еп. Феодора и Илариона, слово называет его последователем Леонтия. 40
   Жития двоих ростовских святых современников, еп. Игнатия и ордынского царевича Петра, принадлежат к числу древнейших памятников ростовской письменности. Архиеп. Филарет делает предположение, что жизнь царевича Петра описана при ростовском еп. Трифоне (1462-1467), выводя такое позднее происхождение жизнеописания из того, что оно упоминает о правнуке Петра. Напротив, коротенькое житие еп. Игнатия, по мнению арх. Филарета, неизвестно, на чем основанному, написано очень рано, при митр. Максиме (1283-1305), т. е. вскоре по смерти Игнатия в 1288 г. 41 Но уцелело указание на то, что оба жития писаны одним автором, и притом житие царевича прежде. В макарьевских списках этого последнего жития, упомянув о смерти Игнатия и чудесах, ее сопровождавших, автор прибавляет: «о сих же чудесех святителя инде скажем». Действительно, существующее житие Игнатия преимущественно наполнено описанием чудес, происшедших при погребении епископа. Предположить другое житие, написанное раньше этого, не позволяет замечание последнего: «потом же житие сего преподобнаго не предано бысть писанию доселе». Жития эти написаны раньше половины XV в., ибо одно из них- еп. Игнатия занесено уже в синод, сборник 1459 г. В житии царевича есть указания, по которым можно приблизительно определить время его автора. Последний рассказываемый здесь факт есть нашествие Ахмыла, случившееся при ростовском еп. Прохоре (ум. 1327). Арх. Филарет, введенный в заблуждение некоторыми списками жития, называющими Ахмыла царем, делает предположение, что под этим Ахмылом разумеется хан Булат Темир, нападавший в 1466 г. на Нижегородское княжество; но житие указывает здесь на событие из времени борьбы кн. Юрия Московского с Тверью, очень ясно рассказываемое в летописях под 1322 г. 42 В описании этого нашествия житие делает замечание, звучащее воспоминанием очевидца, который вместе со всей русской землей был напуган зрелищем варварского полчища, прошедшего, впрочем, на этот раз без вреда для Ростова: «страшно есть, братие, видети рать его (Ахмыла) и все войско вооружено».
   Время прибытия царевича в Ростов не определено. В некоторых списках службы ему преставление его помечено 6761 г., 43 что противоречит рассказу жития, по которому Петр ушел из Орды с еп. Кириллом при хане Берке. Основываясь на этом, относят событие ко времени между 1257 г., когда Берка стал ханом, и 1261, когда Кирилл оставил ростовскую кафедру. Но и рассказ жития представляет некоторые неясности. При Берке в Орде стало распространяться магометанство, и в 1262 г. встречаем уже на Руси отступника, принявшего магометанство под влиянием татарского баскака. Царевич ушел из Орды еще язычником, незнакомым с новой верой, следовательно, в самом начале правления Берки. Но по житию Берка умер вскоре по уходе Петра. Далее житие прямо говорит, что еп. Кирилл крестил Петра по смерти Берки, который по нашим летописям умер в 1266 г., т. е. 4 годами позже Кирилла. Ростовское житие скорее могло смешать ордынские события, чем ростовские, и поставить имя одного хана вместо другого. Поэтому заслуживает некоторого внимания известие одного списка жития, по которому царевич бежал на Русь в 6761 г., и след., имя Берки поставлено вместо имени Батыя; такая поправка устраняет указанные неясности в житии. 44 - Житие царевича отличается тенденциозным характером: оно написано с целью доказать неоспоримость прав потомства Петрова и монастыря, основанного царевичем, на земли и воды, купленные последним у ростовского князя Бориса, - и написано под свежим впечатлением тяжбы, в которой правнуки Бориса оспаривали эти права. Выражения жития о Петровском монастыре, сочувствие, с которым оно становится на сторону рода Петрова в тяжбе против ростовских князей, прося ему у Бога соблюдения и умножения живота, — все это позволяет подозревать в смиренном и худом рабе, как называет себя автор, инока Петровского монастыря. Наконец, самый характер жития дает некоторые указания на хронологическое отношение автора к описываемым событиям. Основа сказания - легенда о царевиче, продолженная преданиями о судьбе его потомства. Чем позже легенда облекается в литературную форму, тем большее развитие получают ее поэтические подробности, но тем бледнее становятся в ней основные исторические черты. Легенда о царевиче, при всей живости и драматичности ее изложения в житии, остается довольно прозрачной и плохо закрывает действительные события, послужившие для ее основой. Царевич, под влиянием рассказов ростовского епископа, умилился душою, задумал видеть божницу русской земли и ушел тайком в Ростов, где его осторожно крестили, боясь «искания отрока» из Орды. Это не было уже тогда исключительным явлением даже в Ростове: царевича женили на дочери одного ордынского вельможи, жившего в Ростове и весьма богатого, который «преже бяше в веру пришед». 45 Царевич также пришел с большими деньгами и, крестившись, задумал построить храм около Ростова; за непомерно дорогую цену, долго занимавшую воображение ростовцев и с поэтической образностью выраженную в легенде, кн. Борис уступил место набожному сыну степей, который на предложение князя утвердить за ним землю грамотами простодушно отвечал: «аз, княже, от отца и матери не знаю землею владети, а грамоты сиа чему суть?» Но потомки Бориса начали оттягивать землю у потомков Петра, последние жаловались в орде, - и автор сказания решительно подкупает читателя не только в пользу обижаемых, но и в пользу правосудия ордынских послов, разбиравших тяжбу, бросая невыгодный свет на внуков и правнуков кн. Бориса. Из всего этого позволительно заключать, что автор жил не слишком далеко от начала XIV в. - времени тяжбы правнуков Бориса с внуками Петра, но писал не стесняясь ростовских князей, след., после того как Москва начала сурово хозяйничать в Ростове, когда, по выражению жития Сергия Радонежского, «наста насилование много, сиречь княжение великое досталося кн. вел. Ивану Даниловичу», и тяжко пришлось граду Ростову и князьям его, «яко отъятся от них власть и княжение». 46 Можно думать, что сказание о Петре и житие Игнатия написаны не позже половины XIV в. - По литературной форме житие царевича — простая повесть, чуждая житейных приемов, без предисловия в начале, без похвалы и чудес в конце, хотя автор называет Петра блаженным. Это, впрочем, условливалось отчасти исключительными обстоятельствами жизни святого, отчасти особенной задачей автора. 47 Такой литературной формой житие Петра заметно отличается от другого труда того же автора, жития еп. Игнатия. Это последнее, при всей краткости, составлено искусственнее, начинается кратким предисловием и сопровождается описанием чудес, составляющим даже главную часть всей статьи. Житие это дает очень скудный исторический материал, деятельность епископа описана самыми неопределенными чертами; не встречаем и намека на многие факты из жизни епископа, сохраненные летописями и занесенные в житие Петра; остались только следы источников, откуда автор мог почерпнуть обстоятельные известия об Игнате. 48
   К древнейшим ростовским сказаниям о святых примыкает по характеру своему житие Никиты, столпника переяславского. Это житие было рано и сильно распространено в древней русской письменности. Частой и продолжительной перепиской объясняются многочисленные варианты текста жития в разных списках; но при этом разнообразии ни в одном списке не находим такой переработки первоначального сказания, которую можно было бы назвать особой его редакцией. С другой стороны, списки разных веков, сохраняя одно и то же основное сказание, распадаются на группы по большему или меньшему количеству статей, прибавляемых к жизнеописанию. В списке половины XV в. житие является с наиболее простым составом: повесть о жизни и кончине столпника сопровождается одним рассказом о перенесении в его монастырь брошенных убийцами в Волгу и чудесно найденных крестов и вериг подвижника вскоре после убиения. Списки XVI в. прибавляют к этому пространное и витиеватое похвальное слово столпнику. Наконец в списках XVII в. эта группа статей усложняется прибавкой к прежним чудесам описания чудес позднейших, совершившихся в XVI в. 49 Это постепенное осложнение состава жития в списках разных веков наглядно представляет разновременность его образования. Архиеп. Филарет замечает, что житие и похвальное слово написаны в одно время. 50 Отсутствие последнего в списке половины XV в. указывает на противное. Притом в древнейшем своем виде житие ни по составу ни по изложению не носит на себе признаков тех искусственных приемов, какие развивались в житиях с половины XV в. Рассказ его свободен от назидательных и риторических распространений: коротенькое предисловие совершенно одного характера с предисловием к житию еп. Игнатия. Напротив, похвальное слово написано вполне в духе позднейшего житейного красноречия. Наконец, в развитии искусственного состава житий замечаем общее явление, что похвальное слово, написанное одновременно с житием, чуждо повествовательного содержания; напротив, слово, написанное и прибавленное к старинному житию позднее, обыкновенно повторяет главные биографические черты последнего. К этому второму разряду принадлежит и похвала в разбираемом житии: сокращая его рассказ, она делает из него иногда дословные выдержки, перемешанные с поучениями в духе церковной проповеди. Позднейшие списки замечают эти повторения и сокращают похвалу, опуская в ней именно повествовательные заимствования из жития. 51
   Еще темнее время происхождения собственно жития; оно само не дает никаких указаний на это. Арх. Филарет в одном сочинении замечает, что житие по языку XIII века, а в другом относит его к XV, основывая этот вывод на известии об обретении мощей Никиты митр. Фотием. 52 Первое мнение не имеет достаточного основания, ибо древнейший известный список жития - половины XV в., и в языке его трудно отыскать признаки XIII в.; основание второго мнения не точно. Автор, описавший чудеса Никиты в XVI в., рассказывает, что слышал об искании мощей святого от Даниила, основателя Троицкого Переяславского монастыря, а последнему рассказывал об этом со слов старожилов монастыря родственник его, никитский иг. Иона, у которого он жил в детстве. По его рассказу, митр. Фотий, удивляясь, что никто дотоле не позаботился открыть мощи прославленного подвижника, пытался откопать их: уже отрыли бересту, которой вместо гроба обернуто было тело столпника; но он не захотел лежать поверх земли, поднялась сильная буря, и разрытая могила сама собою засыпалась, - т. е. мощей искали, но обретения не последовало. Из отсутствия намека на это событие в житии скорее следует заключать, что оно написано до попытки Фотия (1410-1431). В таком случае, однако, характер жития не позволяет отодвигать его слишком далеко в древность от XV в. Подвиги столпника должны были упрочить его память в местном предании самою своею редкостью; назидательный мотив о внезапном обращении лихоимца и притеснителя, каков был Никита, к самым суровым подвигам покаяния сообщил преданию еще более силы и интереса. Издавна утвердившийся обычай в связи с видимыми остатками подвижничества Никиты, долго хранившимися на месте, столпом, крестами, веригами, каменной шапкой Никиты и колодезями, им выкопанными, поддерживал и развивал это предание. 53 На этом назидательном мотиве и на этих памятниках подвигов столпника и основано все содержание жития; исторические черты времени, неразлучные со свежим преданием, сглажены в нем до того, что почти незаметны. Даже о времени жизни Никиты можно только догадываться по указанию жития, что исцеленный подвижником черниговский кн. Михаил поставил в память этого крест около монастыря «в лето 6694, мес. мая 16». 54 Таким характером отличается обыкновенно устное сказание, очень поздно нашедшее себе письменное изложение. Притом это предание о столпнике, поздно записанное в житии, вошло в него не вполне или по крайней мере записывалось в то время, когда еще не достигло своего полного развития. На это указывает сличение рассказа жития об исцелении черниговского кн. Михаила с тем, как передавался этот рассказ в XVI в. В описании чудес Никиты XVI в. автор, повторяя основные черты рассказа по житию, прибавляет к ним новые, которых нет в последнем: Михаил советуется о поездке в Переяславль с боярином своим Федором; помолившись о больном князе, Никита предсказывает ему с боярином страдальческую кончину от нечестивого царя. Эти черты вошли в предание о Никите, очевидно, под влиянием повести о мученической кончине кн. Михаила и боярина его Федора, составленной современником и очень распространенной в древнерусской письменности; но в этой повести не находим и намека на сношения кн. Михаила с переяславским столпником. 55 Таким образом, источники и взаимное отношение различных частей жития уясняются легче, нежели время их составления. Мы видели, что память о святом в продолжение двух столетий была достоянием устного предания, не переходя в обряды церковного чествования. Впервые стремление к этому встречаем в попытке митр. Фотия, не имевшей желанного исхода. Известие о ней дает опору предположению. Житие не всегда являлось вследствие открытия мощей или церковного прославления святого; иногда бывало наоборот. Выше было указано, почему житие Никиты нельзя считать следствием попытки Фотия. Если в начале XV в. является мысль открыть мощи святого, то в этом можно видеть если не влияние самого жития, перед тем появившегося, то действие пробужденного предания о святом, поведшего и к написанию жития, которое поэтому можно отнести к концу XIV или к нач. XV в. После Фотия следы памяти о святом опять исчезают. Даже его поиски в могиле столпника впервые описаны более 100 лет спустя по преданию из третьих рук. Повесть о чудесах Никиты XVI в., записавшая это предание, не говорит о повторении попытки. Несмотря на то, что житие Никиты встречается обыкновенно в древнейшей по уцелевшим спискам группе северных житий, имени его не находим в месяцесловах XV в. между именами Леонтия и Игнатия ростовских, митр. Петра, Сергия Радонежского и других святых северной Руси, прославленных открытием мощей раньше половины этого века. 56 Из этого видно, что он чтился только местно. Но память о нем опять заметно оживляется с начала XVI в.: с этого именно времени возобновляется ряд описанных чудес его; здесь находим и другие, относящиеся также к началу XVI в. указания на усиленное стремление обновить память о святом. 57 Впервые является мысль устроить в монастыре, где подвизался Никита, храм во имя его, который и был воздвигнут по благословению митр. Варлаама (1511-1522); ставят крест на месте, где был прежде столп Никиты; чтители памяти святого, беседуя о многих чудесах его, начинают жалеть, что они еще не описаны. Выше было указано, почему похвальное слово Никите надобно считать произведением позднейшим сравнительно с житием. С другой стороны, Никита чтился местно еще до XVI в.: в начале его, еще до построения первого храма во имя Никиты при митр. Варлааме, над его могилой была устроена гробница, на которой стоял уже образ столпника; но всецерковное празднование Никите, как думают, установлено собором 1549 г. 58 В четью-минею митр. Макария похвальное слово могло попасть и позже этого года; но его находим в волоколамском сборнике 1548 г., след., оно написано раньше собора 1549 г. и не по поводу его постановления. 59 На приведенных данных можно основать вероятность появления этого слова в начале XVI в. Создание храма во имя столпника делало необходимым ежегодное празднование его памяти, а слово это по своему содержанию есть именно поучение, написанное для чтения в церкви в день преставления святого и соединяющее прославление его с воспоминаниями из его жизни. 60


*********************************************


1 Так она помещена вслед за первой ред. в Мак. ч. минеях и в соловецкой минее, пис. 1568—1569 г. Почти дословно заимствована из первой редакции ее существенная часть, рассказ об обретении мощей и о чуде при гробе.

2 Особенно развит здесь рассказ о жизни Леонтия до путешествия на Русь.

3 Древнейший, но неполный сп. первой редакции, нам известный, в синод, прологе XIII—XIV в. № 246, л. 102—103; другой — 1459 г. в синод, сб.№ 637, л. 110—116; спис. XVI в. в Макар, ч. мин., мая 23; по спискам солов.библ. XVI в. она напечатана в Прав. Собес. 1858, № 2. Начало по сп. синод.пролога: «С бе блаженый Левонтий Костянтиня града рожан и воспитание и за премногую его добродетель епископом поставлен бысть Ростову». — Списки второй ред. в синод, сб. XVI в. № 556, л. 50—56, № 555, л. 696, № 948, л. 97—103; сп. 1548 г. в Волоколамск, сб. моск, епарх. библ. № 648, л. 23—35, другой XVI в. там же № 569, л. 199—205; в сб. Унд. XVII в. № 1298, л. 533—540. Нач. «Сей бе блаженный иже во святых отец наш великый Леонтие рождейся в Коньстянтине граде от благоверну родителю; от уны же върсты оставив мира и яже в мире...» Списки третьей ред. в Мак. ч. мин. по синод, сп. май, л. 998—1002, в синод, сб. XVI в. № 636, л. 293—307, в сб. волокол. епарх. XVI в. № 639, л. 97—108 — представляет ту особенность, что каждое событие в рассказе об обретении и перенесении мощей помечено годом по летописи Нач. в указ. месте Прав. Соб. стр. 301. — Списки четвертой ред. в синод, сб. XVI в. № 90, л. 163, в сб. Унд. XVI в. № 574, л. 655—667 и в сб. его же XVI—XVII в. № 586, л. 113—134. Нач. «Иже во святых отец наш Леонтие великый рождься в Константине граде от благоверну родителю, и егда пройде взраста седьмаго лета, вдан бысть родителма в научение грамоте». — Единственный нам известный сп. пятой ред. в волокол. сб. моск. дух. акад. XVI в. № 645, л. 268—289. Предисл. «Вси иже житиа святых списующе не яко онемь сия требующим, но яко да тех добраа леты забвениа глубиною не покрыются»... Нач. жития: «Да глаголеть же ся первее, кто бе и откуду Леонтие. Родися убо сей в царствующем граде Коньстянтинове глаголю, от благочестиву родителю и благородну, иже и в подобно время взраста писанию отрока добре изучиша и толико, яко зело разумети ему секровенаа в священных книгах, и от них разуме суету маловременного живота и блаженный покой бесконечныя жизни». — Шестая ред. в печ. прологе под 23 мая. — Преосв. Макарием по другим спискам определены 4 редакции, соответствующие нашим первой, второй, третьей и шестой. Гст. Р. Ц. т. II, прим. 59.

4 П. С. Р. Лет. IX, 231.

5 Древн. Святыни Ростова В., гр. М. Толстого, стр. 35. Подобную ошибку делает арх. Филарет, говоря, что мощи Леонтия открыты в 1164 г., при Иоанне, еп. ростовском. Обз. р. д. лит. I, стр. 51.

6 П. С- Р- Лет. I, 165. Ср. житие по сп. Унд. № 574, л. 661—665 с лаврент.лет. в П. Собр. I, 150, 171 и 172 и с ипат. II, 127. Из летописи вставлены в четвертую ред. известия: о смерти кн. Андрея 1174 г., о поставлении Луки епископом в Ростов 1185, о подписании им ростовского собора 1187, о смерти его 1189, о поставлении Иоанна на его место 1190.

7 Таковы: о ростовском пожаре 1160 г., об основании нового собора и обретении мощей Леонтия 1164, о построении нового собора и внесении в него мощей Леонтия 1170, установление празднования памяти Леонтия 1190, два чуда на празднике Леонтия 1194.

8 П. С. Р. лет. VII, 119; I, 185, 195 и 220; V, 173. Карамз. III, прим. 369, по изд. Эйнерлинга.

9 Ист. Р. Ц. пр. Макария, III, 78. Р. Свет, архиеп. Филарета, май, стр. 165. Др. Свят. Ростова В., стр. 28.

10 П. С. Р. Л. VII, 112; XV, 294. Ник. II, 289.

11 В псалтири Тр. С. Л. XVI в. № 327., л. 629: «канон св. Леонтию ростовскому - творение Иоанна епископа тоя же богоспасаемыа епископиа». Тоже в рук. волокол. епарх. № 648, л. 17 и № 569, л. 189. Два последние списка наглядно указывают на церковное происхождение жития в связи с службой: здесь житие Леонтия второй ред. помещено вслед за икосом на 6-ой песни канона, когда оно читалось в церкви; за ним список продолжает прерванный канон. Ту же службу находим в сп. XVI в. в рук. Тр. С. Л. № 600, с припиской: «установлено блаж. Иоанном еп. ростовским праздновати». Канон Леонтию пели в Новгороде в 1493. П. С. Лет. III, 146.

12 Макар, ч. мин. по синод, еп., май, л. 1004. Статья начинается заметкой: «И еще же мало нечто поведаю вам о чюдесех св. Леонтия, яже бысть в последняя лета». Первые чудеса помечены временем архиеп. Феодора (1389—1395), некоторые из дальнейших— временем архиеп. Трифона (1462—1467); время последних не обозначено, но в них встречаем выражения, обличающие в авторе очевидца, наприм. «нам зрящим и дивящимся». Вопреки мнению архиеп. Филарета, эти чудеса описаны после Трифона, о котором в одном из них говорится как об архиепископе «тогда бывшем (Обз. р. д. Лит. I, стр. 142)».

13 Находим их в сб. Царского (гр. А.С. Уварова) № 381, л. 217—248, написанном в Муроме в 1514 г. К этому же промежутку 1467— 1514 гг. следует отнести помещаемое обыкновенно при 3-й ред. жития пространное похвальное слово, или поучение на память Леонтия, напеч. в Прав. Собес.1858, № 3, и без всякого основания относимое им ко времени открытия мощей Леонтия (в муромском сб. л. 225).

14 Преосв. Макария, Ист. Р. Ц. II, 16, прим. 59. Арх. Филарета, Р. Свв. май, 160. Последний (там же, прим. 254) цитует поздний сп. святцев, помечающий кончину Леонтия 6581 (1073) г. В сп. нам известном (рук. моск. д.ак. № 209) стоит неопределенная цифра 6500, обозначающая, по обычаю святцев, век от сотв. мира, а не год. В синод. сб. 1459 г. № 637, л. 79 приписка к тропарю и кондаку Леонтия помечает его кончину довольно странной цифрой: «преставися святый в лето 6980. 34». Здесь верными можно признать только цифры тысяч и десятков — 6 и 80; может быть, надо читать 6580 (1072).

15 Он состоит в непосредственном переходе первой редакции от известия о рождении и воспитании Леонтия в Царьграде к известию о поставлении его епископом в Ростов. См. выше в прим. о списках жития начало первой ред.

16 Их легко заметить при параллельном чтении обеих редакций. По первой, видя действие Леонтия на детей, ростовцы только пытались изгнать его из города и убить, но, пораженные его видом, уверовали. По древнейшим спискам 3-ей ред. (наприм. в нашем сб. 1543 г., л. 240), Леонтий, изгнанный из города, поселился около, на потоке Брутовщице, куда привлек сперва детей помощью кутьи, потом и взрослых и крестил их. Затем уже выписывается рассказ первой ред. о попытке ростовцев изгнать епископа из города и убить. Так. обр. выходит, что Леонтий крестит много взрослых на потоке и в то же время теряет на них всякую надежду; ростовцы пытаются опять изгнать его из города, хотя он был уже вне города. Другие списки 3-ей ред., обходя первую несообразность, поправляют вторую тем, что заставляют Леонтия воротиться в город, чтобы подвергнуться опасности вторичного изгнания. Пятая, переделывая всю вставку, поправляется иначе: ростовцы вторично восстают на епископа, чтобы изгнать его из области и убить. Волокол. № 645, л. 276.

17 Иначе он не поместил бы в своем перечне Стефана, ученика преп. Феодосия, но поставленного епископом владимирским на Волыни из основанного им Кловского мон. Пам. росс. слов. XII в., стр. 256. Притом, насколько известно происхождение упоминаемых Симоном иерархов, он имел в виду, кажется, людей русского происхождения.

18 Преосв. Макария — Ист. Р. Ц. II, прим. 59. Пр. Соб. 1858, № 2,стр. 298 и сл.

19 Макар, ч. мин. май, л. 998 (по синод, сп.). Соф. сп. в Ист. Р. Ц. пресв.Макария, I, прим. 82.

20 П. С. Р. Л. IX, 239.

21 Преосв. Макария — Ист. Р. Ц. II, прим. 26.

22 По житию Петра, царевича ордынского, ростовский еп. Кирилл (1231—1261) рассказывал царю Берке в орде о Леонтие, «како крести град Ростов, и како увери люди, и како честь прия от русских князей и от греческого царя и от патриарха». О сношениях Леонтия с греческим царем и русскими князьями ни слова не говорит ни одна редакция его жития. Наглядный пример развития предания в связи с остатком старины представляют летописные известия о вощанице с вином, хранившейся в ростовском храме И. Предтечи на епископском дворе и уцелевшей от пожара в 1211 г., чему много дивились в Ростове, по замечанию древнего здешнего летописца: тогда некоторые приписывали ее еп. Леону (1158—1162), а обитатель ростовского края, составлявший летописный сборник в 1534 г., замечает уже при этом известии: «глаголют бо, яко вощаница та св. Леонтиа». П. С. Р. Л. XV, 311; ср I, 184.

23 Согласно с первой ред., житие толкует известие Симона преосв. Макарий в Ист. Р. Ц. II, 16, прим. 59; противоположное мнение у архиеп. Филарета в Р. Свв. май, прим. 253. Первое мнение держится на одном ненадежном основании, на чтении Симонова известия в некоторых списках патерика: одни из них заменяют глагол «убиша« словами «и биша», другие вовсе опускают его, оставляя речь неконченной; то и другое отзывается намерением поправить известие. Мнение архиеп. Филарета имеет за себя не только чтение других списков, удержавших слово «убиша», но и контекст всего известия симонова, усвояющего Леонтию третье мученическое место наряду с варягами; в его же пользу говорит, по-видимому, и обмолвка в конце первой редакции о Леонтие: «непостыдно предася за веру». Указанное преувеличение можно заметить, сличая известия летописей в П. С. Р. Лет. I, 195 и Ник. VIII, 245, первой ред. жития в Пр. Соб. стр. 306 и слова на память Леонтия там же № 3, стр. 424, с словами пятой ред. в волокол. сб. №645, л. 277: «крести всех (ростовцев)» и Степ. кн. I, 153, которая, излагая черты предания о Леонтие по 3-й ред. жития, говорит: «всех их крести, и оттоле в Ростове утвердися совершенное благочестие и доныне». Наконец, могли быть побуждения умалчивать о насильственной смерти Леонтия; но не понятно, что заставило выдумать такую смерть.

24 Архиеп. Филарет считает приведенное известие жития Феодосия об Исайи позднейшей вставкой на том основании, что причтение Исайи к святым и установление празднования памяти его последовало в 1164 г., по обретении мощей. Р. Свв. май, стр. 106. Но 1) выражение жития Феодосиева «и тамо со святыми чтут его» не значит непременно, что его чтили церковным празднованием; 2) нет прямого известия, что празднование Исайи установлено в 1164 г. Из жития видно, что ему не праздновали церковным образом и в XV в., до 1474 г.: гроб его был в небрежении, никогда свеча не горела над ним и священник не приходил к нему с кадилом. Между тем народ чтил уже Исайю как святого: образ его, по словам жития, был «почитаем и поклоняем от всех».

25 Довольно редкие списки первой ред. XVI в. в солов. сб. № 806, л. 208—212 (по нему житие издано в Пр. Соб. 1858, № 3) и в румянц. сб. № 397,л. 425 и сл., с сокращениями. Списки второй ред. XVI в. в Макар, ч. мин. (по синод, сп.), май, л. 819—823, в синод, сб. № 90, л. 141—163, в румянц. сб. № 434, л. 421, в сб. Унд. № 586, л. 160—171.

26 Пр. Соб в указ. м. стр. 432. Ист. Оч., Ф.И. Буслаева, т. II, 99. Р. Свв., арх. Филарета, май, прим. 139. Ист. Р. Ц. преосв. Макария, V, 146.

27 Ист. Р. Ц., преосв. Макария, IV, 260.

28 Известия позднейших летописей об Исайи не все согласны с житием. См., наприм., П. С. Р. Лет. XV, 166, где доставление Исайи епископом в Ростов помечено 6580 г., а в житии 6585. Поправки хронологических показаний жития см. у арх. Филарета в Р. Свв., май, прим. 127 и 128.

29 Прав. Собес, в указ. м. стр. 433.

30 Ист. Р. Ц. I, прим. 27. Текст первой редакции значительно пострадал от частой переписки; в таком попорченном виде находим его, наприм., в Макар, ч. мин. окт., стр. 1721 (по yсп. сп.) и в румянц. сб. № 434, л. 84. Наиболее исправные или любопытные по вариантам списки, нам известные: XV—XVI в. синод, сб. № 556, л. 854, XVI в. синод, сб. № 555, л. 193, волокол.сб. 1549 г. в моск, епарх. библ. №639, л. 276, Унд. № 574, л. 582 и № 1300,л. 246, XVII в. Унд. № 1298, л. 291, солов. сб. 1634 г. № 818, л. 38, в Милют. ч. мин. окт. л. 1427; сокращение этой ред. в румянц. сб. XVI в. № 397, л. 338. Вторая ред., очень мало распространенная, нам известна по двум спискам XVI—XVII в. в сб. Тр. Серг. Л. № 657, л. 96 и Унд. № 586, л. 192. Она озаглавлена: «житие вкратце, иже списано бысть от ученик его (Авраамия)». Это показывает только, что редакция составлена в авраамиевом монастыре; она, вероятно, была следствием пересмотра первой редакции, вызванного повсеместным «изысканием» о святых, которое предшествовало московскому собору 1549 г., постановившему праздновать вместе с другими «новыми чудотворцами» и преп. Авраамию, как предполагает преосв. Макарий. Ист. Р. Ц. VI, 217 и сл. Впрочем, службу Авраамию, м. б. составленную для местного празднования святому, встречаем уже в сб. XV в. Тр. С. Л. № 617, л. 33. Похвальное слово при второй ред. жития написано на праздник памяти Авраамия. Рук. Тр. Серг. Л. № 657, л. 120. Из третьей ред. известно только извлечение, напеч. в Ист. Р. Ц. преосв. Макария, т. I, стр. 203—205.

31 Так преосв. Макарий в Ист. Р. Ц. I, 157—159 излагает жизнь Авраамия по 3-ей редакции, наиболее подозрительной.

32 Так в большей части списков; в некоторых епископы и князья не поименованы, напр, в Рум. № 434 и 397.

33 Только к концу XIII в. известно в Ростове более 2 монастырей сверх Авраамиева, а легенда успела уже забыть время основания и этих монастырей. На позднейшее время указывают и «князи» ростовские, упоминаемые в легенде одновременно с вел. князем во Владимире и имевшие обычай ежедневно ездить на охоту: это — скорее воспоминание об удельных ростовских князьях XIII—XIV в., чем намек на «каких-то низших князей, бывших и в других городах при начале русскаго государства» (т. е. родовых старшин), как думает преосв. Макарий. Ист. Р. Ц. I, 7.

34 Для объяснения основы сказания, происхождения святого из Чухломы, возможно одно предположение: малознающий составитель второй ред. сам или повторяя устное предание смешал основателя ростовского монастыря с Авраамием чухломским. Это предположение облегчается некоторыми соображениями: в самом монастыре Авраамия ростовского не было верных сведений о жизни основателя, как видно по запискам в монастырских рукописях (Ист. р. иер. III, 64); деятельность того и другого Авраамия представляет общую черту, столкновение с язычеством; жития обоих долго оставались неописанными, давая простор устным преданиям. Наконец, в третьей ред. ошибка еще очевиднее: смешивая Авраамия ростовского с чухломским, постригшимся в Троицком Сергиевом монастыре, она и первого постригает «в обители Св. Троицы валаамской», забывая, что этот монастырь — Преображенский, а не Троицкий.

35 Предположение, что сказание основано на не понятом тожестве имен Иверка и Аверкия, принадлежит арх. Филарету, по мнению которого третья редакция составлена не раньше 1706 г. Обз. р. д. лит. I, стр. 379. Р. Свв. окт. прим. 214 и 215.

36 Подобно этому, еп. Феодор, по 3-й ред. жития Леонтия, приходит в Ростов с кн. Борисом и называется первым ростовским епископом, вторая ред. жития Авраамия знает Феодора и, однако ж, говорит о его преемнике Идарионе: «то бе первый присланный с мучеником Борисом от кн. Владимера».

37 Феодор в сб. Унд. № 574, л. 585, в других Иларион; в синод, сб. № 555: «видев же преп. еп. Феодор множащуся монастырю, всеми потребами изобилну сущу, совет же сотвори еп. Ларион с князи великими... дабы сотворили архимаритию ту обитель».

38 Арх. Филарет, относя деятельность Авраамия в концу XI в., отвергает имена епископов и кн. Бориса в житии, но удерживает имя кн. Владимира, видя в нем Мономаха, и на этом основании относит кончину Авраамия к самому началу XII в. Но для этого он принужден строить гор. Владимир на Клязьме, где кн. судит Авраамия, раньше, чем строит его летопись; притом, как замечено выше, и этот князь в некоторых списках жития не назван по имени. Р. Свв. окт. стр. 294 и сл.

39 Преосв. Макарий в Ист. Р. Ц. I, 157, прим. 331. Но и он принужден отвергнуть год смерти Авраамия (1010), выставленный в рукописных святцах и в замете одной монастырской рукописи, как слишком ранний, хотя им, по-видимому, и руководились редакторы в выборе имен князей и епископов, упоминаемых в житии. Предполагая в цифре описку, преосв. пытается поправить ее на 6553 (1045); но и этим не устраняется противоречие, в какое вступает житие с другими ростовскими известиями XI в. именно благодаря именам князей и епископов, внесенным в житие наугад; Авраамий крестит Ростов все еще слишком рано.

40 Рук. Тр. Серг. Л. № 657, л. 121: «Радуйся, преп. отче Авраамие, яко последова учением, чудесы же и подвига благому пастырю иже в святителях великому Леонтию, его же Г. Бог от восток к западу посла яко светило великое, да просветит сущих в тме неведениа».

41 Обз. р. д. лит. I, стр. 93 и 142. Р. Свв. июнь, прим. 202. — В сказании о Петре царевиче особенно потерпело от пропусков и поправок писцов два места: о покупке Петром земли у ростовского князя и о тяжбе внука Петрова Юрия с ростовскими князьями за эту землю. Списки сказания: в Мак. Ч. мин. июнь, стр. 891; Унд. № 586, л. 222; сп. поздний, но один из самых исправных в синод, сб. нач. XVIII в. № 84, л. 229; этот сб.-копия с ростовской соборной рукописи. Списки жития еп. Игнатия: в синод, сб. 1459 г. №637. л. 116, в Макар, ч. мин. май (л. 1184 по синод., стр. 891 по yсп. сп.), Унд, №586, л. 171 и синод. № 84, л. 46. Житие Петра напеч. в прав. Соб. 1859,1,360.

42 Р. Свв. июнь, прим. 207. — П. С. Р. Лет. VII, 198: «Тогоже (6830) лета приходи на Русь из орды посол силен, именем Ахмыл, и много пакости чини по низовской земли, и Ярославль взя и много христиан изсече». Ср. Ник. III, 127. Большая часть списков жития не называют Ахмыла царем, а некоторые говорят прямо: «в лето 6830 прииде Ахмыл на русскую землю, и пожже град Ярославль, и пойде к Ростову». В том, что нашествие случилось по житию при правнуке Петра, не может быть побуждения искать этого события в более позднем времени: в 1322 г. были же правнуки кн. Бориса, современника и названного брата Петра.

43 Рук. Унд. № 359, л. 1. В заглавии службы по этому списку замечено, что она написана в 7057 г.; это показывает, что Петр царевич был в числе новых чудотворцев, канонизованных на московском соборе 1549 г.

44 Это известие находится в заглавии жития по списку в рукописи XVI в., виденной нами у С.Т. Большакова: «житие блаж. Петра... како прииде в страх божий и умилися душею, и пришед из орды в Ростов лета 6761-го и крестися» и проч. Других списков с такой пометкой нам не попадалось.

45 Это известие сохранили списки жития в Макар, ч. мин. yсп. и синод. В других читается только: «князь же поим ему от великих вельмож невесту, беша бо тогда в Ростове ординьстии вельможи». Древний текст жития, по-видимому, затруднял писцов XVI и XVII в., и этим объясняем мы пропуски и поправки, заметные в большей части списков. Списки в Макар, мин. также страдают пропусками, но, по-видимому, не вносили в текст поправок и поэтому сохранили некоторые черты его, измененные в других списках, наприм. заметку о смерти еп. Игнатия с оговоркой автора о житии его и указанное известие о тесте царевича.

46 Тяжба правнуков Бориса, князей Федора и Константина с внуками Петра, по житию, происходила за много лет до 1322 г., к которому относится нашествие Ахмыла, но уже после 1316 г., когда в Ростове упоминается еще отец этих князей, Василий Константинович. П. С. Р. Л. VII, 187.

47 Позднейшая редакция, сокращая древнее сказание, стремится уже приблизиться к общему стилю житий. См. житие Петра в рук. гр. А.С. Уварова №211.

48 С летописной точностью обозначено время смерти Игнатия: «пребысть в святительстве лет 26; в л. 6796 преставися к Богу священноеп. Игнатей мес. мая в 28 день, в пяток по вечерни». Описание чудес при погребении с точным обозначением имен лиц и биографическими подробностями об одном из них заставляет предполагать источник этой статьи в записке, современной событию.

49 Список XV в. в синод, сб. № 637, л. 120. Начало предисловия, обыкновенно опускаемого в позднейших списках: «Елма убо и в последних днех рода нашего благоизволи Бог в сих странах рускых многим и великим в добродетелех мужем въсияти...» С этим сп. сходны по составу, только без предисловия, списки Увд. XVI в. № 565, л. 32 и в нашем сб. 1543 г. Списки XVI в. с похв. словом в синод, сб. нач. XVI в. № 639, л. 21, в Макар, ч. мин. по yсп. сп., май, стр. 1224, сб. волокол. в моск, епарх. библ. 1548 г. № 648, л. 52, сб. волокол. в моск. д. акад. № 632. Списки XVII в., довольно редкие, с похвалой и чудесами XVI в. в сб. гр. А.С. Уварова № 127 (по катал. Царск.), л. 13, Милют. ч. мин., май, л. 1271, синод. № 627 и сб. Н.С. Тихонравова. Извлечения из жития в Ист. Р. Ц. преосв. Макария, III, прим. 93.

50 Обз. р. д. лит. I, стр. 133.

51 Напр., в волокол. сб. № 692, л. 201 и синод. XVI в. № 556, л. 804.

52 Обз. р. д. лит. I, стр. 133. Р. Свв. май, прим. 281. Здесь же (стр. 181) сказано, что мощи Никиты обретены нетленными при митр. Фотие и при Никитском игумене Данииле. Источник не указан; но им была, очевидно, Ист. р. иер. VI, 1029, где читаем: «Мощи преп. Никиты обретены в XV ст. при Фотие, митр. московском, и при Данииле игумене, переславском чудотворце» . Но последний умер сто лет спустя после кончины Фотия. Ошибка объясняется тем, что составитель статьи в Ист. иер., невнимательно прочитав рассказ о поисках Фотия, принял иг. Даниила, передавшего этот рассказ, за современника и очевидца фотиевой попытки. Арх. Филарет, поправляя эту ошибку по собственному соображению, сделал из известного Даниила Переяславского небывалого никитского игумена. Повесть об искании мощей Никиты Фотием в статье о чудесах XVI в. Милют. ч. мин., май, л. 1291.

53 Во Владим. Сбор. К. Тихонравова, стр. 95, читаем, что в память о подвигах Никиты богомольцы доныне, надев вериги преподобного и взяв камень от ступеней часовни, где находится столп Никиты, обходят вокруг нее три раза, держа камень на голове. Прежде вместо камня брали каменную шапку Никиты, в 1735 г. взятую в канцелярию московского синод, приказа.

54 В древнейшем сп. жития (синод, сб. № 637) и многих позднейших нет и этого известия; в других оно вставлено в виде заметки, перенесенной с полей, разрывая грамматический строй текста. Указание на год смерти Никиты мы встретили только в синод, сп. XVII в. № 627; здесь статья о убиении столпника озаглавлена: «о преставлении святаго в лето 6701, мес. мая в 23 (л. 43)». О жизни и общественном положении Никиты до пострижения житие знает так мало, что по нему нельзя составить ясного понятия об этом: «Бяше некто человек Никита именем, рожение и въспитание име в граде Переяславле; пришед же в съвръшен възраст, якоже есть обычай некыим в юности на злая прилежати, такоже и сему Никите, прилежа градскымь судиям, и мног мятеж и пакости творяше человеком неправеднаго ради мьздоимания, и тем питаше себе и подружие свое». Так начинается житие в синод, сб. № 637; другие списки, переделывая это начало, прибавляют, что Никита «бе мытарем друг».

55 См. эту статью в Милют. ч. мин., май, л. 1316 и сл.

56 Преосв. Макария Ист. Р. Ц. IV, 260.

57 Милют. ч. мин. май, л. 1293—1297. Повесть с описанием этих чудес написана вскоре после 1564 г., т. е. после перестройки и преобразования Никитского монастыря, предпринятого И. Грозным по личному его усердию к месту подвигов столпника.

58 Преосв. Макария Ист. Р. Ц. VI, 218.

59 Сб. волокол. в моск, епарх. библ. № 648, л. 77.

60 Нач. похв. слова: «Се настоит, братие, светоносное праздньство предивнаго отца нашего и чудотворца Никиты столпника». В конце слова читаем: «пресветлое твое успение чтущим милости и оставления грехов просим».