[Методология русской истории]
1884/85 ак[адемический] год
Василий Ключевский

Содержание

Лекция 1.
Лекция 2.
Лекция 3.
Лекция 4.
Лекция 5.
Лекция 6.
Лекция 7.
Лекция 8.
Лекция 9.
Лекция 10.
Лекция 11.
Лекция 12.
Лекция 13.
Лекция 14.
Лекция 15.
Лекция 16.
Лекция 17.
Лекция 18.
Лекция 19.
Лекция 20.



Лекция 1.

Отсутствие метода в нашей истории. Причины этого недостатка. Деление курса. Характер занятий. Методология. Определение предмета исторического изучения.

   Отсутствие метода в нашей истории. Занятия нынешнего года будут иметь связь с занятиями прошлого года. При изучении общего курса нашей отечественной истории в вашем уме неизбежно и, может быть, незаметно для вас самих происходит процесс обобщения; надо установить связь, определить порядок этих обобщений, заметить пробелы, чтобы знать, как их пополнить. Приведению в порядок накопившегося у вас запаса обобщений я и помогу, направляя этот запас к одной специальной цели, близко связанной с изучением нашей истории. Цель эта вытекает из одного существенного недостатка, каким отличается изучение нашей истории. Недостаток этот - отсутствие метода. Нашу русскую историческую литературу нельзя обвинить в недостатке трудолюбия - она много[е] обработала; но я не взведу на нее напраслины, если скажу, что она сама не знает, что делать с обработанным ею материалом; она даже не знает, хорошо ли его обработала.

   Причины этого недостатка. Недостаток этот происходит от многих причин. Прежде всего, от недостатка контроля, проверки; историческая литература наша уединена от взора общеисторической науки; историческая работа, какую ведет французская литература, стоит под контролем литературы английской, немецкой, вообще западноевропейской, а на нашу литературу никто не смотрит, результатов ее работы никто не проверяет. Далее, причиной этого недостатка служит слабость ответственности, чувствуемой исследователями нашей истории. Они не задаются достаточно серьезными вопросами, не чувствуют себя достаточно обязанными глубоко разрабатывать ее, вообще наклонны успокаиваться на первых результатах, схватывая наиболее доступное, лежащее наверху явлений. Странно, далее, что причиной этого недостатка, задерживающей изучение нашей истории, служит то, что должно было бы двигать это изучение, потому что изучаемая история есть наша, отечественная история. Кажется, мы потому плохо ее знаем, что очень ее любим. Когда немецкий ученый исследует специальный факт древней римской истории, он хорошо чувствует всю тяжесть взятой им на себя задачи; исследуемый им предмет имеет общенаучное значение, он должен исследовать его так, чтобы не отстать от того уровня, на котором стоит наука, должен сказать что-нибудь новое, и притом основательное. Когда исследуется факт нашей истории, этих требований часто не ставит себе исследователь, как бы и какой бы факт ни был исследуем, он все интересен, ибо родной, и на этом останавливаются. Этому помогает и недостаток разработки, благодаря которому так легко сказать что-нибудь новое, сделать открытие, найти давно всем известный, но лежавший в углу, нетронутый материал; в этом состоят все открытия по русской истории. Сказанные - главные причины отсутствия метода.
    Есть еще одна - второстепенная, также не лишенная значения. Это - особенный взгляд, установившийся у нас на отечественную историю: мы считаем ее отделенною от общей истории, этот взгляд делит историю на две особые сферы: на историю всеобщую и историю русскую (как в наивном географическом представлении русских мир делится на две половины: на Россию и заграницу). Вот почему и занимающийся всеобщей историей не чувствует интереса к русской, а занимающийся русской редко соприкасается с вопросами истории всеобщей; а между тем метод изучения русской истории может быть выработан только в связи с обобщениями всеобщей истории, может быть логически выведен только из метода общеисторического изучения.

   Деление курса. Итак, во-первых, попытаемся сделать такое выведение, не ставя себе непременной задачей сделать выведение удачное. Вот почему первой частью наших занятий будет методология русской истории.
   Далее, недостаточно глубокое изучение фактов нашей истории объясняется еще недостатком предварительных работ, без которых нельзя вполне исчерпать исторический материал, уловить исторические факты. Историческое изучение сопряжено со многими техническими познаниями, которые сами по себе не имеют непосредственной связи с историческими фактами. Эти предметы технического познания необходимы во всяком научном изучении. Нужду в них легко почувствовать, как только мы возьмемся за полное изучение какого-либо исторического факта; это потребуется даже при объяснении мелких, элементарных фактов. В учебнике, например, сказано, что царь Иван III, покорив Новгород, взял штраф в 15 000 рублей. А велика ли эта сумма? Иначе говоря, какому количеству житейских благ она соответствовала? На это мы не найдем ответа в нашей литературе, не говоря уже о том, что сорокагривенная такса, положенная по Русской Правде за голову убитого, представляет для нас штраф, ключ от которого утрачен. Далее в памятнике встречаем цифру "полдругонадцать". Смею вас уверить, что эту цифру исследователи или совсем не объясняли, или объясняли неверно. Или, например, "полтретьядцать" один известный ученый, профессор русского права, считал за 15, полагая, что "третьядцать" - тридцать, а "пол" - половина, следовательно, тридцать надо было разделить пополам; а между тем "полтретьядцать" есть двадцать пять - два десятка да половина третьего десятка. Множество терминов, встречающихся в памятниках нашей истории, до сих пор затрудняют даже нас, специалистов, и тем более будут затруднять вас, начинающих. Когда мы берем в руки рукописный документ XVII в., какую-нибудь грамоту, то мы читаем со страхом, потому что не знаем, поймем ли ее; очень легко встретить термин, перед которым нам придется остановиться в недоумении, а между тем этот термин либо объяснен в каком-нибудь акте, либо до сих пор живет где-либо в местном наречии с первоначальным своим смыслом. У нас нет предварительных нумизматических, археологических исследований, нет исторического лексикона и т. п. Первое и самое большое затруднение при изучении наших памятников - это терминология. Что такое гривна? Какой счет существовал в Древней Руси? Какие употреблялись меры, земельные и другие? Все это неясно или совсем неизвестно. Итак, терминология русской истории составит вторую часть наших занятий. Мы попытаемся собрать и объяснить, по крайней мере, простые и чаще встречающиеся архаические термины, смысл которых теперь еще недостаточно ясен.
   Наконец, еще одно неудобство часто испытывают изучающие нашу историю, т. е. исследующие ее источники, - это то, что недостаточно приведены в известность сами эти источники, почему мы и не знаем, чего в каких из них искать и где найти ответы на известные вопросы. Очень часто факт исследуется по материалам, в которых он является не в столь полном и ясном виде, в каком можно рассматривать его по другим материалам, которые либо не попадаются на глаза исследователя, либо совсем неизвестны. Вот почему третью часть наших занятий составит знакомство с главными источниками нашей истории, относящимися к сравнительно позднейшему времени. Это материалы, большею частью неизданные, хотя нельзя сказать и про многие изданные, что они достаточно известны.
   Наши занятия в этом году будут состоять из таких трех частей: 1) из определения метода местной русской истории; 2) из изучения - неполного - терминологии ее источников и 3) из изучения видов этих источников. Между этими частями нет внутренней связи, определяемой содержанием; связь эта - внешняя, устанавливаемая вашими наличными насущными потребностями. Я бы дал этим частям такие общие названия: 1) Методология; 2) Терминология и 3) Основные источники русской истории. Не знаю, верно ли я угадал эти потребности; я их извлек из хода прошлогодних наших занятий и попытаюсь удовлетворить им, насколько могу.

   Характер занятий

   Занятия эти поведем по возможности проще, не стесняясь формами, в какие обыкновенно облекаются курсы. Я просил бы вас при изложении двух последних частей предъявлять всякие недоумения и вопросы, какие будут ими возбуждены. Равным образом и я буду предъявлять вам вопросы для немедленного их разрешения здесь же, на месте. Ответы на эти вопросы в самой краткой форме будут вами записываться здесь же и отдаваться мне.

   Методология

   Определение предмета исторического изучения. Попытаемся вывести метод изучения русской истории из результатов и приемов общеисторического изучения. Предварительно замечу, что сообщения мои покажутся вам очень элементарными, но, выслушивая их, вы будете иметь в виду цель не пополнения сведений, а доставления случая привести их в порядок. Вот почему начнем с самого начала, именно с определения предмета исторического изучения.
   Что изучает история? "Жизнь человечества", - говорим мы обыкновенно. Но этот термин "жизнь человечества" есть очень высокое обобщение, которое выведено несколькими ступенями из конкретных явлений. В чем же выражается жизнь человечества? Когда физику дают вопрос: "Как Вы называете самые простые, наиболее видимые, конкретные предметы, которые Вы изучаете?", он говорит: "Эти предметы мы называем физическими телами". Если теперь изучающему историю предъявят вопрос, как должно назвать проще и понятнее те видимые конкретные предметы, которые он изучает, то какой он должен дать ответ?

Лекция 2.

Одиночная деятельность. Людские союзы. Естественные союзы. Искусственные союзы. Различие между естественными и искусственными союзами.

   Так как целью исторического изучения служит познание происхождения, хода, условий, форм и природы человеческого общежития, то конкретными предметами исторического изучения являются союзы, составляющие формы этого общежития. Так, на вопрос, что составляет предмет исторического изучения, мы должны дать такой простой ответ: этим предметом служат происхождение, развитие и свойства людских союзов.

   Одиночная деятельность. Людской союз - факт простой и понятный, факт, который может быть определяем связями, составляющими этот союз и доступными анализу. Если так, то может ли быть предметом исторического изучения одиночная деятельность человека? На такую деятельность очень походит деятельность умственная и художественная. Вам известно, что идеи, произведения ума, как и произведения художественные, вырабатываются не гуртом, не коллективно, а всегда индивидуальными умами, индивидуальными талантами. Можно ли эти несомненно исторические явления - произведения ума и художественного таланта - исключить из области исторического изучения? Эти произведения индивидуального творчества вполне ли одиноки и изолированы от среды, окружающей ум или талант? Во-первых, наука, философия и эстетика очень ясно раскроют вам, что если окончательная форма этих произведений носит на себе отпечаток индивидуального ума или таланта, то первичный материал, из которого эти произведения вырабатываются, никогда не принадлежит лицу; так по происхождению своему эти произведения не индивидуальны, не одиночны, а подготовлены совокупной работой известной среды, общества. Во-вторых, эти произведения не остаются одиночными по своему действию; их действие на других выражается в явлениях, которые касаются всех. Следовательно, как по происхождению, так и по влиянию своему эти произведения усиливают связь между людьми, составляющими известный союз, и в жизни союза не может быть вполне одиночной деятельности.
   Определив таким образом предмет исторического изучения, мы можем поставить один частный вопрос, который, надеюсь, вы не затруднитесь решить. Решение этого вопроса есть приложение сейчас высказанного общего предмета исторического изучения. Вопрос этот более формальный: есть ли предмет истории человек сам по себе? Он касается не столько содержания истории как науки, сколько его (т. е. содержания) формулирования. Предоставляя формулирование решения вам, перехожу к вопросу, непосредственно примыкающему к вопросу о предмете исторического изучения.

   Людские союзы. Какие бывают людские союзы? Они бывают двух родов, разделяются па два вида, которые в истории преемственно следовали один за другим. Одни - первичные, или естественные; другие - производ[ные], или искусственные.

   Естественные союзы. Первичные, или естественные, союзы предшествуют вторичным, хотя и не перестают жить после образования последних. Уже давно утвердилось мнение, что первичным союзом, завязанным самой природой, была патриархальная, т. е. первобытная, семья. Это соединение людей - простейшее, выражавшееся в половом союзе мужчины и женщины и в последствиях этого союза - детях; итак, состав патриархальной семьи: отец, мать и нисходящие. В дальнейшем своем развитии эта первобытная семья, так сказать, протоплазма человеческого общежития, подобно протоплазмам физическим, осложняясь, принимает формы различного вида родовых союзов. Таковы: род в собственном смысле, т. е. семья, в дальнейших поколениях не перестающая чувствовать свое родство; триба - род в своих разветвлениях, не позабывших еще общего происхождения, и, наконец, племя - разветвление трибы, если уже и утратившее чувство общего происхождения, то еще сохраняющее воспоминание об оном; часто это воспоминание является фикцией, т. е. союзы, не вышедшие из одного корня, благодаря историческим обстоятельствам считают себя союзами одного происхождения.
   Итак, вот ряд естественных союзов: 1) первобытная, патриархальная семья; 2) род в собственном смысле (лат. gens); 3) триба - союз родов, по-русски можно назвать "колено" (у кельтов - клан); наконец, 4) племя.
   В последнее время исторические разыскания показали, что не только род, но и сама патриархальная семья, какою мы ее знаем, не были первобытными союзами, что им предшествовал целый ряд более элементарных формаций. Оказывается, что патриархальной семье предшествовала семья непатриархальная. В самом названии патриархальной семьи указывается на ее основание, которым служит власть отца (πατηρ); союз этот держится на происхождении от отца, причем мать остается в тени, что объясняется отчасти и древним многоженством, полигамией: матери могли быть разные, отец - один; он основной ствол, из которого группируется семья. Но этому союзу предшествовал семейный союз, в котором основанием родственной связи служила мать, а отца не было, т. е. он был неизвестен; это семья материнская. Живые следы этой семьи рассеяны не только по историческим памятникам, но и по разным, не захваченным еще культурою местностям земного шара. Такое, для нас уже странное, основание родства - мать - предполагает время, когда семейный союз имел другой вид, непохожий на наш; если не считали необходимым для семейного союза отца, значит, он был случайностью, им мог быть тот или другой. Эта форма союза относится ко времени полиандрии, когда у женщин было много мужей. Но и это не протоплазма человеческого общежития; и этому материнскому роду предшествовало несколько более элементарных союзов. Не перечисляя их, потому что они несколько напоминают род материнский, остановлюсь на такой форме общежития, раньше которой мы ничего не знаем. Сохранились следы такого союза, в котором дети не только не считались произведением одного определенного отца, но и произведением одной определенной матери; дети этой семьи считались детьми не только всех отцов, но и всех матерей. Каждую женщину этой семьи человек известного возраста считал своею матерью, и каждая женщина на младшего себя члена следующего поколения смотрела как на своего сына или дочь; здесь не существовало сколько-нибудь постоянных половых союзов, а господствовало случайное смешение мужчин и женщин. Это, если угодно, уже стадо.
   И раньше этой формы, по сохранившимся следам, не знаем другой в людских союзах. Археологи говорят нам, что древние пещеры, которые ими открываются, сохранили в себе остатки следов, указывающих, что здесь некогда жили люди, они большею частью исключительно приспособлены к человеческому житью. Античное предание говорит нам о дикарях - полулюдях-полуживотных, которые предшествовали первым элементам цивилизации, - это жившие в пещерах троглодиты. Может быть, перечисленные союзы, предшествовавшие патриархальной семье и предполагающие жизнь людей большими массами, а не мелкими семьями, может быть, они и создали эти пещеры, но это уже подробность археологическая, не социальная.
   Итак, вот ряд естественных союзов, какие мы теперь знаем: 1) бессемейная масса обоего пола, или первобытное бессемейное общество; 2) материнская семья; 3) патриархальная семья, которая оказывается не вполне произведением природы, а является вследствие продолжительного развития как создание человека; 4) род; 5) триба и 6) племя. В племени мы уже замечаем черты, не подходящие к характеру естественных союзов; очень часто в состав племени входят элементы, не имевшие действительного с ним родства, связанные родством фиктивным: преданием, которое держалось, будучи усвоено этой частью, языком, обычаями других частей, верованиями; люди, например, говорят одним языком с соседями - отсюда часто рождается фикция единства происхождения. С другой стороны, племя очень часто облекается в такой строй, который ставит себе цели, чуждые естественным союзам; племя часто получает установления и формы государства, многие государства и возникли из племен. Итак, племя и по составу, и по устройству, в котором выражаются цели союза, переходит в союз искусственный, вторичного образования. Племя есть переходное состояние, стоящее между естественным и искусственным союзами.

   Искусственные союзы. Мы знаем два главных искусственных союза, которыми живет в настоящее время культурное человечество, - это государство и церковь. У каждого из них есть цели, служащие основанием соединения. Цель государства: 1) внешняя безопасность и 2) внутренний порядок; или общее благо, в понятие о котором и входят эти два интереса. Цель[ю] союза, называемого церковью, служит порядок нравственный. Под покровом этих двух общих союзов развиваются союзы частные, каждый из которых примыкает к цели того или другого главного союза. Одни союзы преследуют или осуществляют по частям общую цель государственного союза, другие - общую цель союза религиозного, церковного; поэтому их делят на два разряда: одни - частные союзы - государственные, другие - духовные.

   Различие между естественными и искусственными союзами. Союзы искусственные развивались из сою[зов] естественных, не уничтожив их. Какие отличительные черты между ними могут быть указаны? Чем отличается естественный союз от искусственного? Это необходимо решить, чтобы знать момент перехода. Чем завязывается союз естественный? Инстинктом, бессозн[ательными] побужд[ениями]; это союз непроизвольный, он возникает без мысли о цели, не видит своих последствий и сознает свою цель после возникновения. Напротив, союз искусственный начинается с минуты, когда он является в сознании. В союзе естественном цель является позже завязки, в союзе искусственном цель предшествует этой завязке. Известный людской союз тогда становится государством, когда основанием его единства является поддержание общего блага, в какой бы форме ни выражалась эта мысль, хотя бы в сознании одного лица, правящего обществом. По устройству своему естественный союз может быть, и часто бывает, совершенно похожим на государство, но становится им, когда основанием союза служит не естественный признак, а цель поддержания общего блага. Поэтому, если ряд людских союзов имеет общий язык, общие верования, нравы и другие естественные признаки общения, но не чувствует себя связанным для достижения общего блага, он не составляет государства, хотя составляет общество, так как есть общие интересы. Когда встречаем ряд союзов, в которых нет естественных признаков, но которые чувствуют себя соединенными для цели общего блага, то это - государство. Итак, мы определили момент перехода естественного союза в искусственный, сказав, что последний является, когда естественные признаки людской общины хотя продолжают существовать, однако перестают считаться главным основанием единения, уступая место целям общего блага. Как скоро племя становится на это новое основание единения, его следует называть народом. Итак, народ есть племя, которое стало государством и кроме прежних естественных связей усвоило себе еще новую, выражающуюся в цели общего блага. Теперь обратимся к разбору состава каждого союза.

Лекция 3.

Элементы общежития. Группировка элементов. Деление элементов.

   Припомним в кратких словах сказанное о первой части наших занятий, которую мы назвали методологией русской истории. Мы обозначили цель этого изучения. Цель эта состоит в простом приведении в порядок уже сделанных нами общих исторических наблюдений, которое мы направили к одной специальной задаче - к выведению метода изучения местной истории. Мы последовательно ответили на такие вопросы: 1) что составляет предмет исторического изучения? - предметом этим служит человеческое общежитие, т. е. те людские союзы, в которых оно обнаруживается; 2) мы ответили на вопрос о самих этих союзах, разделив их по происхождению и свойствам на два разряда: а) союзы естественные и б) искусственные. Отличительной чертой этих двух разрядов служит их происхождение, точнее говоря, различие тех оснований, на которых они держатся. Естественные союзы строятся на инстинктах, бессозн[ательных] побужд[ениях]; искусственные - на целях. Первые (инстинкты) суть невольные побуждения, внушенные природой; вторые (цели) - сознательные стремления, вносимые в общежитие самим человеком. Мы обозначили и момент, когда естественный союз переходит в искусственный; это - момент, когда невольный инстинкт, слабея, сменяется сознательною целью, продолжающею поддерживать союз, завязанный ее предшественником (т. е. инстинктом). Мы после точнее определим это преемство инстинктов и целей; теперь, помня ту же основную задачу своего изучения, обратимся к разбору дальнейших вопросов, которые вытекают из рассмотренных.

   Элементы общежития. Разделяя людские союзы на разряды, мы должны были коснуться оснований, на которых они строятся, т. е. тех связей, которыми они держатся. Эти связи мы назовем элементами общежития; так мы приходим к вопросу об элементах исторического общежития. Легко выделить эти элементы, разбирая какой-либо людской союз, т. е., выражаясь языком, заимствованным из лексикона совсем другой науки, разлагая его на составные части. Возьмем для примера союз, нам всего более близкий, - союз, который составляем теперь мы сами. Что нас здесь соединяет? Во-первых, язык: мы бы не могли составлять союза ни одной минуты, если бы вы не понимали меня. Далее, отвечая на тот же вопрос, что нас соединяет, мы сказали бы - долг: я обязан излагать курс, за который взялся; вы обязаны слушать курс, который вам указан. Затем, нас соединяет, надо думать, интерес любознательности: вы надеетесь услышать нечто полезное, что даст вам новые познания или уяснит приобретенные. Можно указать и еще элемент, входящий как производитель в состав нашего союза, - возраст: вы слушаете потому, что не успели еще узнать того, что надеетесь узнать; я говорю потому, что успел узнать то, что, думаю, будет небесполезно вам услышать. Итак, самый поверхностный анализ союза, по-видимому, очень не сложного, каков наш, и очень летучего, потому что он разрушится через несколько минут, привел нас к целому ряду связующих элементов; это - язык, долг (элемент, входящий в состав права), знание (любознательность), возраст. Анализируя другие союзы, найдем другие связующие элементы. Так, анализируя тот союз, в который некоторые из вас ежедневно возвращаются, - семью, мы найдем другие элементы, кровь, точнее говоря, кровное родство; найдем и некоторые из тех же элементов, которые соединяют нас, - язык, возраст.

   Группировка элементов. Все частные союзы, как и все союзы, преемственно развивавшиеся в человечестве и уцелевшие, соединяются, как я сказал, в два крупные, которые называются государством и церковью; все частные союзы либо освящаются и поддерживаются этими двумя крупными, либо представляют разветвление этих двух крупных. Следовательно, если бы нам удалось выделить все связи, которыми держатся эти два крупных союза, мы бы получили полный перечень всех наличных, теперь действующих элементов общежития. Необходимо помнить, изучая эти элементы, что они в системе исторических знаний составляют часть несколько пренебрегаемую. Самый термин "элементы общежития" очень употребителен, но до сих пор нет полного и отчетливого регистра всех этих элементов, который бы позволил нам, не напрягая каждый раз аналитических усилий, просто механически перечислить их, как отдел науки заученный. Если бы вы от меня потребовали такого полного регистра, я бы не только не сумел бы представить его, но не сумел бы указать, где найти такой регистр. Далее, при недостатке полного и отчетливого перечня элементов нет и точного анализа каждого из них так, чтобы были определены точно свойства каждого элемента, т. е. его сила, степень влияния на общежитие, или были бы определены взаимные отношения этих элементов с разделением их на простые и сложные, первичные и производные, вообще, с их группировкой. Легко, например, заметить, что по натуре своей элементы не все одинаковы. Есть элементы, отличающиеся физическим, материальным характером; например, язык (независимо от лексикона) есть способность, связанная с нашим физическим организмом и отсутствующая в других организмах, которые не могут создать такой стройной системы членораздельных звуков; сюда же относятся возраст, пол - один из первых элементов, связующих людей в союзы, кровь, или кровное родство. Другие элементы также заключают в себе нечто физическое, материальное, но уже в соединении с другими силами; таковы, например, труд, капитал, также, несомненно, связи, поддерживающие общежитие; труд и капитал невозможны без инициативы человека, но точно так же невозможны и без внешней природы, ибо труд направляется только на природу, и капитал есть только обработанная трудом природа, т. е. предмет природы, приспособленный к потребностям и целям человека посредством его труда.

   Деление элементов. Отсюда мы заключаем, что элементы - эти связи, которыми держится общежитие, - разделяются на простые и сложные, или первичные и производные. Знание и различные роды чувства - нравственное, эстетическое или художественное, религиозное - суть элементы простые, так что, например, знание может быть предметом самого себя (знание как акт мысли), может быть само для себя объектом, хотя обыкновенно знание направляется на внешний мир, именно на то, что мы называем природой. Неясный термин свобода обозначает собою, однако ж, несомненно, элемент общежития; разлагая, анализируя его, мы найдем, что он сложный. Свобода есть понятное стремление человека самому себя определять к деятельности; но это стремление не может быть безгранично, ибо сталкивается с такими же стремлениями ближнего; вот почему пределы этих стремлений всегда определяются принудительною, какою-нибудь высшею силою, подчиняющею отдельные лица, безразлично, установлена ли эта высшая сила договором или иначе. Стремление определять себя к деятельности есть акт личного сознания, как бы оно ни выражалось, в виде ли неясных, инстинктивных влечений или в виде обдуманных, сознательных целей. Итак, свобода есть элемент, слагающийся из личного сознания и общего права; как личное сознание, так и право являются, по крайней мере, сравнительно, насколько достает теперь нашего анализа, элементами простыми. Точно так же найдем сложность в элементе общежития, называемом властью. В понятие власти входит: 1) то же право; 2) сила, поддерживающая это право, материальная, принудительная, т. е. физическая (ибо другие силы могут действовать побеждающим образом, но не принудительно, т. е. могут действовать помимо доброй воли человека, например, когда он невольно подчиняется силе нравственной или художественной). Точно так же, несомненно связью общежития служит то, что мы неточно называем порядком. Под порядком надо разуметь, собственно, всю совокупность взаимных отношений между людьми, составляющими союз; в этом смысле порядок есть произведение совместного действия всех элементов общежития. Но под порядком мы разумеем еще живущую в каждом обществе потребность иметь известные, постоянные, установленные нормы отношений, охраняемые какой-нибудь силой; в этом смысле порядок есть элемент общежития. Термин "порядок" есть омоним, параллельный термину "свобода"; под свободой, с одной стороны, мы разумеем всю сумму действующих и законом определенных прав, которые определяют простор деятельности каждого человека, с другой стороны, под свободой разумеется, как выше было замечено, и общее право или признанное стремление человека самому определять себе известный простор для деятельности. Такие омонимы в исторической терминологии являются вследствие ее неустановленности. Точно так же хозяйство - сложный элемент общежития; оно состоит из сочетания труда и капитала. Таким образом, анализируя эти элементы, находим, что они представляют ряд постепенно осложняющихся слоев: хозяйство есть сочетание труда и капитала; в свою очередь капитал - сочетание труда и природы, а труд - взаимодействие человека и природы. Так мы получили элементы простые (по крайней мере, которые теперь мы анализировать не в состоянии) и элементы сложные, составленные из сочетания простых. Такими простыми элементами могут быть названы, например (их мы пересчитываем только для примера за невозможностью изложить полный перечень): язык, кровное родство, пол, возраст, знание, чувство. Элементами в большей или меньшей степени сложными или производными можно назвать власть, порядок, хозяйство, науку, искусство, труд, капитал, обмен как настойчивую потребность, возникающую из умственного, нравственного и экономического неравенства людей. Группировка элементов, нами сделанная, показывает, как недостаточно изучены эти элементы человеческого общежития. Нельзя ли как-нибудь сгруппировать их так, чтобы можно было разделить их на несколько понятных разрядов и дать этим разрядам условные обозначения, которыми бы можно было пользоваться, не входя каждый раз в анализ этих элементов? Я сейчас предложу вам такую группировку, но предварительно дам для обсуждения вопрос, который вытекает из сделанного разбора и группировки элементов: те простые, как и сложные, элементы, которые мы пересчитали, в самом ли деле связи общежития, т. е. связи, которые соединяют людей в известный союз? Не суть ли они сами продукт общежития, выработанный долгим общением людей, т. е. выработанный союзами, которые завязаны другими силами?

Лекция 4.

Интересы и отношения. Исторические силы; их формы.

   Интересы и отношения. Нам надо найти такое простое и понятное распределение элементов общежития, которое бы указало основное различие между ними. Прежде всего мы заметим, что одни из этих элементов суть побуждения, или потребности, которые вызывают общение между людьми; таковы, например, пол, возраст, капитал, правда (как потребность в точном и постоянном определении отношений между людьми). Другие из этих элементов суть самые нормы, или постоянные правила, установленные привычкой или принуждением, - правила, которые закрепляются установлениями общества, поддерживающими его даже тогда, когда перестают действовать вызвавшие его потребности; таковы, например, власть, право как совокупность определений (не как потребность), кровное родство (которое не есть потребность, а есть уже факт, начинающий действовать раньше пробуждения в лице известных потребностей и, действуя, поддерживающий общение), язык и т. д.; язык не есть потребность (язык как орудие общения между людьми), а есть установившееся средство общения, которое каждому передается по наследству; таково значение языка, если не будем касаться самого происхождения этого средства общения. Итак, одни элементы суть побуждения, или потребности, вызывающие общение между людьми; другие - самые нормы, или постоянные правила, которые закрепляют общежитие и поддерживают его и тогда, когда перестают действовать вызвавшие его потребности (власть действует и тогда, когда не грозит непосредственно сила, ее поддерживающая; обычай действует и тогда, когда не действуют вызвавшие его потребности, и даже иногда противоречит этим потребностям). Одни элементы, следовательно, имеют деятельный, творческ[ий] характер, другие - страдательный, лучше сказать - охранительный. Мы назовем первые интересами, вторые - отношениями. Итак, все связи, которыми связываются людские союзы, могут быть разделены на интересы и на отношения. Важный вопрос в анализе элементов - это определение их взаимных отношений, т. е. указание генетической связи между ними как между производителями и произведением или как между причинами и следствием. Все ли элементы можно разделить на два параллельных порядка, из которых одни будут производителями, а другие - их произведением? Несомненно, что такая связь подсказывается самой их группировкой, нами сделанной, на интересы и отношения. Казалось бы, отношения - только отвердевшие нормы общежития, созданного интересами. Я не вхожу в решение этого вопроса, потому что он входит в наш ряд мыслей несколько со стороны, может быть обойден при постепенном нашем движении к главной цели - к выведению исторического метода. Однако он сам по себе имеет большое значение; я только ограничусь указанием, что иные элементы действительно суть прямые продукты других и представляют отношения, созданные интересами. Таковы, например, чувства связи, вытекающие из пола; эти чувства в постепенном своем развитии из источника чисто физического получили и нравственный характер и на этой ступени развития являются наиболее крепкими связями общежития. Но мы встречаем и такие элементы, которые не успевают получить постоянных отношений, не затвердевают в постоянные нормы общения, по крайней мере, в сложном общежитии; таковы, например, язык, труд. Значит, интересы и отношения - порядки не совсем параллельные, не вполне совпадающие друг с другом; есть интересы, не создающие постоянных отношений; есть отношения, вытекающие не из интересов. Таковы, например, отношения, которые повелительно налагаются на общежитие природою, по крайней мере, некоторые; это - часто тяжелая необходимость, а не потребность. Ограничиваюсь этим не ясным и не до конца развивающимся указанием только для того, чтобы обозначить вам вопрос, на досуге вполне заслуживающий размышления.

   Исторические силы; их формы. Разбирая элементы общежития и отделяя простые от сложных, первичные от производных, мы нашли, что некоторые сложные элементы составляются из других элементов с участием самых первичных, общих факторов, действующих в общежитии и производящих различные элементы его; так, например, в составе некоторых элементов мы нашли участие природы, а природа есть общий, неизбежный фактор человеческого общежития. Такие общие факты, являющиеся факторами общежития и источниками его элементов, можно назвать историческими силами; так от элементов общежития переходим к вопросу об исторических силах. Исторические силы - это самые основные общие факты, без которых невозможно общежитие и которые производят самые связи, соединяющие людей в союзы. Эти общие факты, производя элементы, направляют и регулируют их действия. Такое можно дать не вполне удачное определение исторической силы: это - первоначальный общий фактор общежития, служащий источником и регулятором его элементов. Ответ на вопрос, каковы эти силы, затруднен опять недостатком анализа, объясняющимся, может быть, самою простотою вопроса. Представляется как будто понятным уже, какими силами управляется человеческое общежитие. Вот почему изложение, перечень и описание этих сил, какое я сделаю, может и должно подвергнуться исправлению при более внимательном анализе общежития. Первоначальные основные факты, действующие в человеческом общежитии, известны. Их два: природа и дух человеческий. Более нет сил в той сфере явлений, которая доступна человеческому знанию. Сила третья, которая может быть введена в ход человеческого общежития и также единит людей, есть факт действовавший и действующий, но этот факт принадлежит к сфере, которая познается уже не умом, - к сфере религиозной, и так как первое условие успешности каждого знания состоит в точном сознании достижимых границ его, то мы и не можем вводить этого третьего факта в свой анализ. Итак, две первоначальные исторические силы, доступные научному изучению: природа и дух человеческий.
   Но в людском общежитии эти общие силы действуют в своих конкретных проявлениях, и эти-то проявления надобно назвать историческими формами этих сил, если можно так нехорошо выразиться. Природа не действует ни на какой людской союз всей совокупностью своих свойств и влияний; никакой человек (как и никакой людской союз) не стоит под всей суммой ее влияний; никогда в общежитие людей на данном месте не входят как агенты все ее явления. Далее, природа, так сказать, прилипает к человеческому духу, который действует не только в постоянной связи, но и в большой зависимости от этой своей неотделимой оболочки, которая называется органическим телом и которая для духа человеческого есть такая же природа, как и лежачий камень. Итак, общая эта сила, называемая природой, в историческом своем действии является в двух формах, которые мы и назовем: 1) природой страны и 2) физической природой человека, чтобы этим термином отличить ее оттого, что называется природою духа или духовною природою. Точно так же и дух человеческий действует в истории в двух различных проявлениях, которые мы различаем как две его конкретные формы. Дух, абстрактно взятый, непосредственно не действует в истории; деятельность его выражается: 1) в деятельности индивидуального духа, который мы назовем лицом, лучше - личностью. Вот одна конкретная форма природы человеческого духа; в истории дух действует как личность, именно как ряд личностей. Далее, он, проявляясь, с одной стороны, как личность, действует, с другой стороны, как совокупность этих личностей и в этой форме обнаруживает свойства, которые в анализе легко отличить от свойств одинокой личности. Во-первых, такая совокупность личностей, т. е. союз для каждого лица, - факт, с которым он встречается, вступая в жизнь, и ни одно лицо не вступает в жизнь вне людского союза: личность, имевшая несчастье стать вне союза, теряется для истории. Далее, этот факт есть для каждого вступающего в жизнь лица необходимость: личность не может жить вне союза; эта настоятельная необходимость превращается в дальнейшем своем развитии в потребность: лицо не только не может, но и не хочет обходиться без общения с другими. Наконец, в союзе обнаруживается ряд стремлений, которых может не иметь каждая личность, входящая в состав этого союза и взятая отдельно: тот римский генерал, который за нарушение военного приказания распорядился казнить своего сына, действовал не как лицо, а как орган союза, и в его приказании обнаружилась потребность, которую как лицо не разделял ни он, ни, может быть, никто; может быть, ни один из тогдашних отцов, как и он, не был бы рад казни сына, но союз отцов и детей нашел это необходимым. Так осязательно различается личность и совокупность личностей как две силы, действующие не только в различных, но иногда в противоположных направлениях. В этой силе выражается основная, неустранимая потребность общения людей. Мы ее назовем термином, но с очень неопределенным и растяжимым значением - "общество", разумея под этим термином потребность общения между людьми как простой неизбежный факт. Итак, дух человеческий в истории людского общежития обнаруживается в двух формах, которые мы в условной терминологии и будем называть особыми силами: личность и общество. Я думаю, не введу вас в заблуждение этим термином; я уверен, что вы потребности общения не будете смешивать с обществом как с социальным организмом; это опять омоним, имеющий различные смыслы, каковы указанные прежде термины: порядок и свобода. Итак, можно признать четыре исторические силы, создающие и направляющие общежитие: 1) природа страны; 2) физическая природа человека; 3) личность и 4) общество.
   Повторяя ранее высказанную оговорку, я думаю, что более точный анализ явлений общежития приведет не только к более точному определению и обозначению сил, но введет в их ряд и другие. Так, например, мне кажется, что к перечисленным силам можно прибавить пятую, о чем, впрочем, еще надо подумать. Мысль об этой силе возбуждается одним рядом явлений, который нельзя вывести из указанных четырех сил. Мы замечаем, что рядом с физическими свойствами и факты чисто исторические, связывающие наличных людей в союзы, не умирают вместе с ними, но переходят по наследству и в этом переходе даже перерождаются: из фактов, часто вызванных временною необходимостью, превращаются в привычки, в предание, действующее, даже когда минует эта временная необходимость. Говоря еще общее, мы находим, что все действующее в данном поколении, все им устроенное и выработанное не умирает с поколением, а переходит к дальнейшим, осложняя их общежитие, и часто гнетет их, как бремя, наложенное предками, от которого трудно, а иногда и невозможно освободиться, как трудно или невозможно освободиться от физического недостатка, наследованного сыном от отца. Вот почему явления эти, которые только и связаны сменяющимся одно другим поколением, и могли бы быть соединены как явления особой силы, ибо эти явления не вытекают ни из природы страны, ни из физической природы человека, ни из потребностей личности, ни из потребностей общества, которое живет в данную минуту. Эти явления вызываются каким-то особенным свойством духа человеческого. Мы бы и назвали это пятой конкретной формой, в которой проявляется историческая деятельность последнего и которую можно назвать так предварительно, провизорно - до подыскания лучшего термина - историческим преемством. Вот пока перечень исторических сил, которые можно явственно различить одну от другой. Эти силы и вызывают или устанавливают те связи, которыми держатся людские союзы, т. е. они служат источником элементов общежития. Каждая из них производит свой ряд элементов; наконец, иные элементы суть произведения совокупности нескольких сил.

Лекция 5.

Изучение деятельности каждой силы; исходный пункт этого изучения. Отношение исторических сил к элементам общежития.

   Мы рассматривали до сих пор следующий ряд вопросов, которые повторим, чтобы виднее была связь их с тем, что нам нужно рассматривать далее. Эти вопросы касались: 1) предмета исторического изучения, которым служит общежитие людское; 2) форм этого общежития, или людских союзов; 3) элементов общежития, или связей, которыми оно держится, с их классификацией и, наконец, 4) исторических сил, которые мы перечислили и кратко описали.

   Изучение деятельности каждой силы; исходный пункт этого изучения. Теперь предстоит всего прежде рассмотреть свойства действия и степень влияния каждой из этих сил на человеческое общежитие. В этом отношении каждая сила могла бы составить предмет особого и обширного изучения. В исторической литературе в этом отношении посчастливилось только одной из них. Исторические исследователи издавна оказывали решительное предпочтение той силе, которую мы назвали природою страны. Свойства ее деятельности в истории, характер и степень ее влияния на человеческое общежитие давно привлекали внимание историко-философского изучения, и в этом отношении добыты очень важные результаты. Правда, эти результаты не полны и еще требуют дальнейшего изучения, именно требуют проверки, и проверка эта прежде всего должна состоять в более отчетливом анализе добытого, потому что очень часто там, где видят действие природы страны, не отделены влияния совсем других сил. Если вам приходилось или придется изучать те главы "Духа законов" Монтескье, где говорится об этом, вы, при всем остроумии выводов автора, без труда заметите громадную путаницу в этом отношении; выводы чрезвычайно глубокомысленные - шире вопросов, которые ставит автор. Зато очень недостаточно изучены в рассмотренном отношении две важнейшие силы человеческого общежития: личность и общество - и их взаимное влияние. Что личность и общество - две силы, не только взаимодействующие, но и борющиеся друг с другом, это хорошо известно; известно также, что движение человеческой жизни становится возможным благодаря только взаимным уступкам, какие делают эти силы. Но ни степень влияния одной на другую, ни свойства сделок, которые во взаимной борьбе их между собою ими заключаются, до сих пор не разъяснены достаточно. Что личность дает обществу и насколько последнее гнетет первую? Эти и подобные вопросы необходимо должны быть разъяснены, чтобы ясно представлялась нам историческая механика, как бы можно выразиться.
   Припомнив перечень исторических сил, мы легко заметим, что каждая из них и без нас составляет предмет специального изучения: природа страны исследуется в географии, физическая природа человека есть предмет изучения физиологии со вспомогательными к ней науками, личность есть предмет изучения логики и психологии, общество - предмет изучения социологии, исследователями отделяемой от истории. Отсюда возникает вопрос, который я вам предлагаю на предварительное обсуждение, потому что решение его не затруднит нашего дальнейшего изложения. Мы отличаем от географии историческую географию как вспомогательную науку к истории; это подает повод думать, что можно говорить об исторической физиологии, об исторической социологии, об исторической логике и психологии, как ни странны эти необычные термины. Вопрос, отсюда вытекающий, можно выразить так: общее историческое изучение сил общежития по своему содержанию и задачам совпадает ли со специальными науками, изучающими эти силы? (Поясняющий этот вопрос частный пример можно выразить так: например, содержание и задачи исторической географии те же ли самые, что и содержание и задачи общей географии?)
   Теперь обозначим исходный пункт, от которого надо отправляться, изучая свойства действия и степень влияния исторических сил на общежитие. Этим исходным пунктом должно послужить решение вопроса: в чем следует искать проявления деятельности каждой силы? Необходимость этого решения при изучении сил, думаю, очевидна сама собою. Этот вопрос и приводит нас к разбору отношения исторических сил к элементам общежития.

   Отношение исторических сил к элементам общежития. Очевидно при простом перечне этих элементов, что они находятся в тесной связи с силами. Разбирая это отношение, легко видеть, что элементы общежития суть продукты или проявления деятельности сил, что самое наше понятие о силе есть обобщение этих проявлений. Отсюда становится возможною новая классификация элементов. Мы прежде распределили эти элементы по их природе, характеру активному или пассивному, назвав одни интересами, другие - отношениями. Теперь мы получаем возможность распределить их еще по происхождению. Легко заметить, что источником одних элементов, например пола, возраста, того инстинкта, который обнаруживается в кровном родстве, служит физическая природа человека, ибо ни логическими категориями, ни психическими потребностями не обусловливается ни пол, ни возраст, ни инстинкт крови. Легко, далее, заметить, что личность человеческая проявляется в функциях мысли и чувства, ибо та и другая функции при тесной связи с физической природой человека свойствами последней достаточно не объясняются. Точно так же источник права, обмена, порядка (как потребности) надобно искать в обществе; оно вносит в общежитие эти элементы, а не личность. Мы проблематически поставили в числе сил неясный еще факт, т. е. недостаточно разобранный и исследованный, однако несомненно действующий, который назвали историческим преемством; и этот факт проявляется в ряде явлений, скрепляющих человеческое общежитие, как-то: в обычае, в предании; точнее говоря, обычай и предание суть синонимические выражения исторического преемства. Если будем рассматривать не полный и не отчетливый перечень элементов общежития, то мы затруднимся выделить те из них, источником которых служит природа страны. Может быть, это происходит от указанного мною недостатка регистра и анализа этих элементов; во всяком случае, такие элементы незаметны. Однако эта сила, разумеется, не остается безучастной в процессе общежития; она обнаруживает в нем свое участие как неразлучный товарищ других сил, не действующий одиноко. Это легко заметить, разбирая новую группу элементов, источник которых не в той или другой силе, отдельно взятой, а во взаимодействии сил. Сейчас вы увидите, что эта группа элементов даже наиболее важная. Сюда прежде всего надо отнести язык. Язык есть продукт совокупного действия нескольких сил: как способность членораздельного выражения ощущений он есть продукт физической природы человека; как выражение ощущений мысли и чувства язык есть способность духа. Но известно, что люди одних широт географических или меридианов (независимо от разностей лексикона или грамматики) выражают свои мысли и чувства не так, как люди других широт и меридианов; эта разница известна, хотя в языкознании составляет еще мало тронутый предмет; известно, например, что Юг и Восток отличаются от Севера и Запада большею образностью выражения своих ощущений. Итак, на язык кладет свой отпечаток и природа страны, потому что даже на одном и том же языке люди, воспитанные неодинаковыми физическими условиями, говорят иначе. Итак, в языке как связи общежития видим совместное действие трех сил. То же самое мы уже видели, рассматривая труд и капитал; тот и другой элементы представляют сочетание действий разных сил: личности и природы. Разбирая таким образом и другие элементы общежития, во многих из них найдем участие отчасти и природы страны, даже заметим, как она участвует в их создании; даже в праве она не остается безучастною; например, право собственности развивалось и определяло людские отношения под могущественным действием природы страны. Степь, например, поддерживавшая кочевой быт, долго и решительно противодействовала развитию собственности и особенно собственности недвижимой; напротив, закрытые и неровные места рано и повелительно навязывали это понятие населению. Пересматривая все сложные и простые элементы общежития, где замечаем действие природы страны, мы можем характеризовать это действие. Действие это двоякое: природа или воздействует на другие силы, вместе с ними производя тот или другой элемент (задерживая или ускоряя), или воздействует на другие силы, служа объектом действия этих сил, которые производят элементы общежития, как, например, в труде, капитале. В том и другом случае, т е. и сопутствуя другим силам, и служа для их деятельности лишь страдательным объектом, природа указывает предел деятельности этих сил. Производительность, например, человеческого труда останавливается там, где указывает ему эту остановку природа, мы очень увеличиваем, например, помощью труда и капитала производительность почвы, но, как известно, эта производительность имеет предел. Такое характерное участие, принимаемое природою страны в созидании общежития, и забывается в исторических исследованиях о степени влияния этой силы. Теперь, имея в виду это взаимодействие исторических сил, надо попытаться указать сферу деятельности, принадлежащую каждой из них в составе общежития.

Лекция 6.

Сфера деятельности каждой силы в общежитии. Взаимодействие сил. Исторический процесс и его отношение к физическому. Разделение исторического процесса на местный и общий.

   Сфера деятельности каждой силы в общежитии. Обозначить сферу деятельности каждой силы в общежитии трудно потому, что большая часть явлений этого общежития выходит из совместного действия разных сил. Можно поэтому указать только, в какой сфере заметно преобладающее действие той или другой силы. Определение такого действия возможно при разборе оснований или первичных возбудителей деятельности человека в той или другой сфере. Легко видеть, например, что природа страны дает материальные средства общежития; физическая природа человека есть источник тех инстинктов, которыми были вызваны первоначальные и простейшие формы общежития; далее, мы видим, что личности принадлежит самая инициатива общежития, выражающаяся в мысли и чувстве, а общество устанавливает нормы людских отношений. Поэтому можно сказать, что природа страны направляет хозяйственную жизнь; физическая природа человека завязывает и направляет жизнь частную, домашнюю; личность есть сила творческая в умственной и нравственной жизни, а обществом создается жизнь политическая и социальная. Но участие каждой силы в указанных сферах не исключительное, а только преобладающее.

   Взаимодействие сил. Обозначив самые общие свойства действия исторических сил и указав приблизительно участие каждой из них в созидании общежития, можно видеть, что господствующий факт, на котором строится общежитие, - это взаимодействие сил. Каждая из этих сил имеет свою природу, свои свойства; но жизнь человеческая слагается из комбинаций этих свойств, в которых они изменяются и ограничиваются взаимно. Это изменение свойств сил вследствие их взаимодействия и делает возможным самое человеческое общежитие; из этих взаимодействий и слагается то, что мы называем историческим процессом. Если бы силы не обладали способностью изменяться при взаимном столкновении, то не было бы и исторического процесса. Теперь мы переходим к изучению этого исторического процесса.

   Исторический процесс и его отношение к физическому. Предмет этот, как вы легко увидите, очень сложен. Прежде всего, мы условимся в его определении. Историческим процессом может быть называемо: развитие, взаимодействие и перерождение, точнее говоря, смена людских союзов. Когда говорят об историческом процессе, предполагают также процесс иного характера, от него отличный, называемый физическим. В самой научной терминологии встречаем общепринятое, давно усвоенное предположение, что жизнь человечества есть ряд явлений, параллельный жизни природы, или процессу физическому. Издавна усвоен термин "естественная история"; он предполагает собою другой термин, менее употребительный, - "человеческая история"; такой термин не употребляется, он заменяется обыкновенно простым словом "история". Если возможно говорить о естественной истории, значит, в жизни природы предполагается процесс, похожий на исторический. Вот почему, обращаясь к анализу исторического процесса, прежде всего, нужно определить его отношение к физическому. Определение этого отношения поможет нам войти в разбор исторического процесса. В самом ли деле это два параллельных процесса, т. е. следуют ли явления в жизни природы в таком же или подобном порядке, в каком следуют явления в жизни человечества, в которой участвуют некоторые из сил, действующих и в жизни природы? Во-первых, как вам известно, можно говорить и об истории природы; так, например, наша планета имела свою историю, которая рассказывается в геологии, и геологические процессы не прекратились до сих пор. Но, с другой стороны, физические явления через известные периоды времени повторяются, они сменяют друг друга, так что смены эти представляют повторение прежде пройденного ряда; я разумею при этом, например, явления, связанные с двояким обращением Земли. В истории человечества нет таких периодов; там явления никогда не повторяются в той же совокупности и связи, в какой раз они имели в ней место. Если физический процесс вследствие повторения замыкается в известные крути, то исторический процесс представляет полную линию, концы которой не смыкаются: по крайней мере, на всем доступном нам пространстве времени они никогда не замыкались, никогда явления жизни человечества не повторялись в одном, раз пройденном порядке. Возьмем, например, жизнь нашей планеты; в каждом данном ее пункте физические явления сменяются в известном однообразном порядке, но так как смены эти в разных пунктах не совпадают - в одном краю наступают морозы, когда в другом господствуют жары, - то в каждую минуту жизнь этой планеты обнаруживается во всей полноте ее сил и явлений. И если бы, например, мы могли задержать по нашему желанию жизнь природы на одну минуту, то в этом задержанном минутном процессе мы бы получили всю совокупность сил, созидающих эту жизнь, и явлений, в которых она обнаруживается; если же мы задержали бы жизнь человечества известной минуты и стали бы разбирать все, что живет и действует в эту минуту, мы бы нашли все силы, движущие историю человечества, но не встретили бы множества явлений, которые имели в ней место до этой минуты и после нее. Итак, вот одно существенное различие между обоими процессами: физический процесс представляет собою повторение явлений в одном определенном порядке, исторический - бесконечное их видоизменение.
   Есть и другое различие, не менее существенное: каждое явление физического процесса вызывается достаточною причиною; какой бы отдельный момент этого процесса вы ни взяли, в представляемом им сочетании сил и элементов вы видите только связь достаточных причин и следствий, и ничего более. В историческом процессе наблюдатель находит нечто большее: он также видит связь достаточных причин и их следствий, но он видит еще и цели человеческих деяний; например, с тех пор как становится доступною нашему наблюдению жизнь человечества, в ней явственно обнаруживается стремление человека исправлять природу или окружающую его действительность, приспособляя ее к своим потребностям. Силы и элементы общежития в данную минуту приходят в сочетание, ясно указывающее на цель, к которой стремится общество; цель эта иногда совпадает с достаточной причиной явлений, иногда служит этой самой причиной, но нередко ей противодействует. Это второе различие обоих процессов можно формулировать так: в физическом процессе действуют достаточные причины и следствия; в историческом процессе, кроме того, еще действуют и цели. Иначе говоря, в природе нет целей, а есть только результаты, в жизни человечества результаты часто и цели, хотя цели иногда и не становятся результатами (т. е. не достигаются). Такое различие введет нас в анализ исторического процесса. Эти отличительные черты двух процессов понадобятся нам и в самом определении исторического метода.

   Разделение исторического процесса на местный и общий. Предметом исторического изучения, сказал я, служат человеческие союзы - их развитие, взаимодействие и смена. Наблюдая это развитие, взаимодействие и смену их, мы замечаем, с одной стороны, как возникает, растет и осложняется известный союз, возникший под теми или другими внешними физическими условиями; союз возникает под этими условиями и под ними же продолжает свое развитие, с течением времени получая новые формы. С другой стороны, мы замечаем, что один союз в развитии своем изменяется под действием другого, с которым он столкнулся; но союз, образовавшийся вследствие этого столкновения, в свою очередь влияет на третий союз, с которым приходит в соприкосновение, и т. д. Благодаря этому мы можем представить себе цепь союзов, с незапамятных времен идущих до нашего времени, хотя и не обнимающих собою всего наличного человечества, живущего в то или другое время; такую цепь и представляет, например, процесс известной нам всеобщей истории. Всеобщая история не рассматривает всего человечества; жизнь многих союзов, племен для нас исчезла без следа; мы знаем только небольшую цепь союзов, племен, народов, обществ, начиная с Индии, пожалуй с Китая, которые преемственно появлялись на исторической сцене, как говорят, и из которых каждый связан с предшествовавшим и связал свою жизнь с жизнью последующего народа, племени, общества; мы можем указать эту связь между древней Индией, древним Ираном, народами Передней Азии, Грецией, Римом, Средними веками и т. д. Итак, исследуя исторический процесс, мы наблюдаем либо изолированное развитие одного и того же союза, возникшего под известными физическими условиями, либо развитие нескольких союзов, находящихся во взаимодействии. Я хочу сказать, что исторический процесс бывает или местный, или общий. Мы формулируем тот и другой таким образом: местный процесс есть хронологическое изменение известных географических сочетаний общественных элементов; говоря проще, местный процесс представляет[ся] нам как известный союз, возникший под теми или другими физическими условиями (географическое сочетание), изменяется с течением времени, оставаясь под действием тех же самых условий (хронологическое изменение). Напротив, общий процесс есть географическое изменение хронологических сочетаний общественных элементов, потому что этот процесс показывает, как известное сочетание общественных элементов, т. е. известный союз, сложившийся в известное время (хронологическое сочетание), пришедши в столкновение с другим союзом, но возникшим под другими физическими условиями, подействовал на последний (географическое изменение). Запомнив условные значения обоих этих определений, мы и обратимся сначала к разбору местного, а потом и общего исторического процесса.

Лекция 7.

Местный процесс. Догматическая теория развития человеческого общежития. Теория исторической палеонтологии. Орда. Понятие о поколениях.

   Местный процесс. Разбор этот есть первая трудная задача в изучении исторического метода. Первый вопрос, который представляется при разборе местного процесса, касается самого его существования: есть ли и даже возможен ли местный процесс? Припомним, как мы его определили. Мы назвали его хронологическим изменением географического сочетания элементов общежития. Под этой формулой мы разумеем ту мысль, что сочетание элементов, сложившееся на известном месте под влиянием известных местных условий, с течением времени должно изменяться, хотя бы союз не покидал своего места, не выходил из-под действия прежних условий и не подвергался вторжению или действию сторонних союзов. Итак, возможно ли изменение союза при неизменности внешних условий? Возможно. Во-первых, в этом убеждают нас исторические наблюдения: мы часто замечаем важные перемены в строе общежития, хотя не замечаем изменения внешних условий, действующих на это общежитие. Затем, в вероятности такого наблюдения убеждает нас одно логическое соображение: в составе каждого общежития действующими, активными элементами являются не исключительно только природа и внешние столкновения, т. е. деятельность других союзов; если даже не изменяются внешние влияния, идущие от природы страны, и общество живет неподвижно на своем месте и вполне изолированно, в нем остается сила, которой именно и принадлежит инициатива исторического движения, - личность. В то время, когда ничто не изменяется в условиях, действующих на общество со стороны, последнее может изменяться под влиянием силы, действующей в нем самом. Так могут завязываться и происходить в обществе самобытные, или, точнее говоря, самопроизвольные движения, способные его изменить. Наконец, в каждом союзе ежеминутно совершается неотвратимый, естественный факт, его изменяющий помимо действия внешней природы и сторонних союзов, - это естественное нарождение людей; союзы людские изменяются просто вследствие количественного их состава. Итак, существование местного процесса доказывается историческою его очевидностью, его логическою вероятностью и, наконец, физическою необходимостью.
   Но изучение этого, несомненно совершающегося местного процесса затруднено многочисленными препятствиями, которые и делают это изучение очень трудной задачей. Во-первых, местный процесс начинается сменой естественных союзов. Ряд этих естественных союзов обнимает много веков, прежде чем эти союзы достигнут минуты, когда превращаются в искусственные. Общества, живущие этими союзами, не пишут обыкновенно своей истории; все, что мы знаем о них, заключается в смутных преданиях, уцелевших в то время, когда общество начинает писать свою историю, а это время обыкновенно уже время искусственного общежития, когда самые начала естественных их союзов становятся не совсем понятными; притом в этой автентичной истории общежития являются хаотически смешанными остатки различных союзов, преемственно пережитых обществом в давно минувшие века, так что эти остатки трудно уже бывает разложить на хронологические слои; часто о них уже трудно сказать, которые древнее и которые позднее. Мы узнаем о жизни древнейших естественных союзов обыкновенно по наблюдениям людей, принадлежащих к обществам, которые опередили эти естественные союзы; но наблюдения эти отрывочны, схватывают только отдельные моменты естественного общежития, такие моменты, между которыми остаются иногда громадные промежутки; последовательной смены моментов развития естественных союзов мы не можем восстановить по прямым указаниям сохранившихся данных. Восстановляя развитие этих союзов по уцелевшим остаткам и намекам, исследователь принужден бывает часто конструировать их (союзов) преемство, т. е. вводить в изучение предмета личный свой произвол. Теперь, какие остаются средства для изучения жизни древнейших естественных союзов? Эти средства - уцелевшие отрывочные, сторонние известия о первобытных обществах; хаотически смешанные остатки их жизни, уцелевшие в то время, когда эти общества стали вспоминать свое прошлое и записывать воспоминания; наконец, наблюдения над естественными союзами, существующими в наше время. Все эти разнообразные и разновременные остатки исследователь должен свести и расположить в порядке развития на основании начал, извлеченных из самого изучения этих остатков. Изучая их, должно составить общую схему развития и по ней расположить уцелевшие остатки.

   Догматическая теория развития человеческого общежития. Историческая палеонтология, т. е. та часть истории, которая восстановляет первобытные, исчезнувшие союзы, пришла к заключениям, которые совершенно расходятся с существовавшим издавна представлением о порядке человеческого развития. Это представление известно. Древнейшей формой людского общежития считался естественный кровный союз, связывающий отца и мать с детьми; древнее этой естественной семьи ничего не знает излагаемая историческая теория; она не только не знает другой, более древней формы, но и a priori не допускает ее возможности. Все человеческое общежитие строилось и последовательно развивалось из этого зародыша, данного природой. Отец семьи есть владыка, даже собственник своей жены, детей своих и всего своего имущества; власть его после него переходит к старшему сыну. Путем нарождения первобытная естественная семья дробится на несколько семей, однако не теряющих взаимной связи, завязанной общим родоначальником; так семья развивается в род. Путем естественного нарождения род распадается на несколько родов, которые не теряют взаимной связи, установленной общим родоначальником; так этот союз родов образует колено, трибу. Далее повторяется прежний процесс, следствием которого является соединение триб в народ. Значит, процесс развития человеческого общежития представляет постепенное расширение естественного союза путем нарождения. С таким ходом развития теория связала происхождение всех человеческих учреждений - политических, экономических и религиозных. Эту теорию можно назвать догматическою или априорною потому, что она выводит весь процесс из факта, положенного в его основание чисто a priori.

   Теория исторической палеонтологии. В начале человеческого общежития не видно семьи. Разумеется, каждый человек происходит от соединения пары, но эта пара с появившимся от нее третьим лицом не составляла семьи, т. е. союза. Два лица, от которых произошло третье, были не муж и жена, а мужчина и женщина, а это не одно и то же. Далее, третье лицо, считаясь сыном той, от кого оно произошло, не считало своим отцом того, от которого оно произошло, ибо и не знало этого отца. Догматическая теория смешивает факт нарождения с союзом или с общежитием. Людское общежитие развивалось не в порядке нарождения людей; союз часто составляли люди, не имевшие общего происхождения, и не всегда составляли союз люди, происшедшие от одного корня. Итак, факт нарождения надо отличать от союза.

   Орда. Историческая палеонтология, собирая наблюдения о древнейшем процессе общежития, так изобразила порядок его развития. Древнейшей формой общежития она признала массу бессемейную, безличную и коммунистическую, т. е. союз людей, в котором господствовало общее родство и не существовало семьи; сколько-нибудь продолжительного соединения полов, т. е. известного лица одного пола с известным лицом другого пола, не существовало, дети считались детьми всех членов союза известного возраста, отцами ребенка считались все отцы, все матери считались матерями каждого ребенка; иначе говоря, не существовало понятия о личном родстве; все, что имел этот союз, считалось общим достоянием. Вот что разумеется под названием массы бессемейной, безличной и коммунистической. Это древнейшая известная форма людского общежития. Пока нам нет нужды говорить, чем она была завязана; характеристическая ее черта - это господство безличного, общего родства.

   Понятие о поколениях. Второю формою является род, основанный на понятии о личном родстве, т. е. о неодинаковой родственной близости каждого члена союза к другим. Переходным моментом между первой и второй формами можно признать появление в первобытной массе - орде - понятия о поколениях. Понятие это основано на различии возрастов; если все старшие в союзе - отцы, а все младшие - их дети, и притом каждый старший есть отец всех детей, а каждый младший есть сын всех отцов, то на основании различия возрастов весь состав общества разделяется на несколько горизонтальных слоев; слои эти обнимают возрасты, какие существуют в составе общества в каждую данную минуту, т. е. возрасты всех наличных его членов. Отсюда пять поколений, на которые разделилось общество, и между которыми существовала неодинаковая сила чувства родства. Первое поколение для каждого - это его сверстники, все члены союза сходного с ним возраста - его братья и сестры; поколение, лежащее над этим слоем, - отцы и матери; поколение, лежащее над этими отцами и матерями, - деды; вниз - поколение, лежащее под вышеупомянутым первым, - дети; поколение дальнейшее - внуки. Итак, в представлении каждого члена общества сложилось понятие о пяти горизонтальных слоях, на которые делился наличный состав общества. Как известно, обыкновенно общество в каждую данную минуту и состоит только из этих пяти поколений. Поколения эти, как скоро явилась о них мысль, должны были внушать каждому члену орды представление о неодинаковой его близости к членам разных поколений; ближе он считал себя к сверстникам, т. е. братьям; дальше стояли от него деды. Это чувство неодинаковой близости родства, очевидно, и послужило основанием, на котором развилась идея личного родства. Эта идея в свою очередь и легла в основание второй формы общежития - рода. Но и род по характеру своему был не одинаков. Прежде всего сложился род по матери; его преемником был род по отцу. Материнский род имел основание, не похожее на то, на котором держался род отцовский, или патриархальный, так что материнский род представляет целый особый период в развитии общежития.

Лекция 8.

Материнский род. Патриархальный род. Семья. Основания форм естественного общежития. Постепенное дробление союзов.

   Материнский род. Материнский род состоял из людей, считавших себя потомками одной родоначальницы. Род этот завязан в эпоху, когда господствовало многомужие, т. е. не было понятия об отце. Сохранились следы, указывающие на то, что в этом роде первоначально господствовало кровосмешение, т. е. обычай союза братьев с сестрами; вот почему роль охраняющей силы в этом роде играл брат матери - дядя, имущество которого переходило обыкновенно к потомству сестры. Собственные дети дяди и тогда, когда уже прекратилось кровосмешение, все еще оставались ему неизвестными; зато он продолжал считать своими детьми детей своей сестры. Этот род, очевидно, основан был на факте происхождения; вот почему все отношения в нем были первоначально естественно-принудительные; в них не участвовало личное усмотрение. Эта принудительность сказалась и в праве наследования, которое господствовало в материнском роде; имущество переходило не по усмотрению лица, им владевшего, а в порядке происхождения наследников; поэтому имущество лица (мужчины), которому не были известны его собственные дети, переходило к тем, которые по очевидному факту рождения связаны были с ним кровно, т. е. к племянникам.

   Патриархальный род. Третьей формой является род по отцу, или патриархальный. Этот род составляли лица, считавшие себя потомками одного родоначальника. По-видимому, основное начало этого союза ничем не разнится оттого, на котором держался союз предшествующий; основанием союза оставалось, по-видимому, представление о личном родстве; только пункт происхождения этой связи изменился, именно вместо матери-родоначальницы стал отец-родоначальник. Однако самые эти пункты прикрепления связей совсем неодинаковы и поэтому сообщают различный характер самым союзам. Связь, соединяющая детей с матерью, основана на очевидном факте рождения, таким фактом не может быть связь, соединяющая детей с отцом; особенно в обществах, только что вышедших из смешанных сожитии, нельзя было с полною убедительностью доказать каждый раз кровную связь сына с отцом; следовательно, связь эта установлялась признанием. Признание это выходило из права собственности; древний отец рассуждал: этот сын мой, потому что его родила моя жена; о другом физическом основании он не мог сказать с уверенностью. Значит, патриархальный род держался на известной фикции происхождения, основанной не на крови, а на праве собственности. В некоторых патриархальных родах это основание выступает с соблазнительною для нас очевидностью. В некоторых обществах господствовала и господствует полиандрия (многомужие): братья или лица, не связанные родством, имеют одну жену; детьми этой жены они делятся между собою в известном порядке; не зная, кто из них отец перворожденного, они отдают его в сыновья старшему из своей среды и т. д. в порядке возрастов; так, сын считается кровным сыном отца, которому он достался. Эта фиктивность основания патриархального союза обнаруживается во многих его особенностях. Прежде всего, видно, что факт рождения или кровной связи имеет второстепенное значение в союзе; юридически детьми родоначальника считаются не все им рожденные, а только рожденные от известной матери, дети хозяина от рабы детьми не считались в некоторых родах потому что они детьми не признавались. Такое признание являлось основанием родства вместо крови; вам известен, например, обряд признания отцом семейства каждого новорожденного у древних римлян; юридически сыном главы семейства считался не тот, который по всем признакам от него происходил, а тот, который, происходя от него, им признан таковым. То же самое видим мы и во взгляде, господствовавшем в патриархальном роде и отрывавшем от рода все женское колено; женщина, вышедшая из одного рода в другой, не считалась уже связанной кровным родством с тем родом, из которого она вышла, и поколение, от нее пошедшее, не считалось родственным, а только свойственным, а родство и свойство тогда резко различались между собою, и самое понятие родства было уже позднейшим явлением.

   Семья. Четвертой и последней формой естественного общежития является семья в собственном смысле, та форма, которую догматическая теория ставила не в конце, а в начале общежития. Этот союз держится на непосредственном кровном родстве, притом двойном, связывающем потомка - сына или дочь - с отцом и с матерью.

   Основания форм естественного общежития. Теперь перечислим основания, на которых держались все эти преемственно сменявшиеся союзы. Основанием первой формы естественного общежития было общее безличное родство; основанием второй формы общежития служило родство личное, связанное с фактом рождения (факт единоутробного рождения); основанием третьей формы общежития служило родство личное, связанное с фикцией происхождения (фикция единородного происхождения); наконец, основанием четвертой формы общежития служит личное родство, основанное на непосредственной кровной связи, которая может соединять только родивших с рожденными, но не может уже соединять дедов с внуками (непосредственное кровное происхождение); как известно, в состав семьи, понимаемой точно, не входят внуки и деды - это род, а не семья.

   Постепенное дробление союзов. Сопоставляя все эти основания, производящие деление в развитии общежития, вы могли заметить, что основание каждого следующего союза способно было соединить меньшее количество наличных членов общества и простиралось на меньшее число преемственных поколений. Орда, основанная на общем безличном родстве, при нормальном порядке развития может существовать бесконечно, разрастаясь все в более и более широкий союз. Материнский род представляет уже дробление, разделение этой безличной массы; но, очевидно, связь, состоявшая в факте рождения, могла простираться тоже на бесконечный ряд поколений, помнивших свою общую родоначальницу. Начало, лежавшее в основе патриархального рода, с одной стороны, отрезывало от родственного союза членов, связанных с ним кровно (женские колена) ; с другой стороны, могло простирать свое действие только на ограниченное число поколений; признание родства действовало в разных патриархальных родах на три, на четыре поколения. Члены дальнейших поколений уже переставали чувствовать себя родственниками, потому что в патриархальном роде действовало еще другое начало, заставлявшее ограничивать количество родственных поколений; начало это заключалось в праве наследования. Правоспособными к наследованию считались дети, внуки, правнуки; и в иных родах только, не далее, члены дальнейших поколений не могли уже наследовать один другому, а так как наследование основывалось на фикции родства, то, значит, члены дальнейших поколений переставали принимать эту фикцию и считать себя родственниками. Наконец, связь, соединяющая членов в семействе, ограничивается лишь возможным количеством детей и двумя поколениями, из которых одно состоит из отцов и матерей, другое - из детей.
   Так, в порядке развития общежития каждый следующий союз держится на начале, которое стесняет как круг наличных членов союза, так и ряд преемственных поколений, считающих себя родственными. Отсюда получается такая схема местного процесса развития естественных союзов: каждый последующий союз есть подразделение предыдущего; вследствие этого союзы чем далее, тем более мельчают.
   Теперь, указав общий ход развития, следует обозначить его причины Какие условия вызывали такую смену союзов, т. е. постепенно суживали их? Я обозначу эти причины лишь немногими словами. Во-первых, такое постепенное дробление союзов выходило из изменявшегося отношения общества к природе. Замечено, что союзы, преемственно сменявшие один другой, развивались в связи с экономическими переворотами; так, безличная коммунистическая орда обыкновенно состояла из звероловов, а звероловство - занятие, наименее содействующее утверждению частной собственности. Далее, замечено, что род обыкновенно выделялся из безличной массы, из орды, одновременно или в связи с появлением собственности, а так как древнейшим видом собственности были прирученные животные, то родовой союз связан обыкновенно со скотоводством, вот чем объясняется господство родового союза в кочевых обществах Может быть, более внимательное изучение укажет нам хозяйственное различие даже между материнским и патриархальным родами; теперь это различие пока остается еще неясным. Наконец, довольно хорошо можно наблюдать связь семейного быта с успехами земледелия; вот почему семейный союз развивается обыкновенно среди оседлого населения. Появление понятия о личной собственности и проходит заметным мотивом в процессе постепенного суживания оснований союза: идея собственности ложится в основу права наследования, а это право наследования по своей природе наклонно суживать людские союзы, т. е. суживать количество наследников; как скоро появляется это право наследования, тотчас обнаруживается стремление стеснять количество наследников, т. е. обрезывать союзы.
   Далее, собственность была первым завоеванием лица, отнятым у природы; этот институт имеет поэтому огромное влияние нравственное; на собственности впервые пробовала личность свою силу. Вот почему успехи лица связаны с развитием собственности; история собственности есть история постепенного высвобождения лица из-под гнета массы, среди которой оно являлось. Высвобождение это совершалось посредством постепенного ограничения количества людей, с которыми лицо считало себя принудительно связанным; чем поэтому уже становился естественный союз, тем свободнее чувствовала себя личность, пока, наконец, в семействе связь лица с кровным союзом не явилась лишь мимолетным моментом в его жизни. Как известно, семейный быт состоял в том, что дети превращались в отцов, из подчиненных превращались во властителей.
   Значит, изложенный процесс естественного общежития, состоявший в смене союзов, постепенно суживавшихся, вызван был двоякой переменой во взаимодействии исторических сил. То была, во-первых, перемена в отношении общества к природе: общество постепенно завоевывало у природы нужные ему материальные блага, вырабатывая из них собственность. Во-вторых, перемена в отношении личности к обществу: личность постепенно выделялась из массы, ее поглощавшей, и постепенно стремилась создать вокруг себя свою особую сферу деятельности.

Лекция 9.

Разложение орды и завязка материнского рода. Разложение материнского рода и завязка рода патриархального.

   Указывая причины, которые вызывали новый союз, выделяли его из предыдущего, я сказал, что общей причиной было изменение сочетаний общественных элементов, которое вызывалось изменявшимся взаимодействием исторических сил. Так, мы видели, что выделение рода по матери из безличной орды и рода патриархального из рода материнского было связано с экономическим процессом, начавшимся с появлением собственности. Далее, мы заметили, что движущей пружиной в указанной смене естественных союзов было стремление личности постепенно выделиться из поглощавшей ее массы и создать себе особую сферу деятельности. Таким образом, смена естественных союзов вызывалась одновременно или преемственно изменением отношения общества к природе и изменением отношения личности к обществу; это изменение во взаимодействии исторических сил и создавало в каждом следующем союзе сочетание элементов общежития, непохожее на то, которое действовало в союзе предшествующем. Эту формулу нам и предстоит развить Для этого мы опять пересмотрим ряд естественных союзов, преемственно сменявшихся.

   Разложение орды и завязка материнского рода. Безличная и бессемейная орда представляла чрезвычайно замкнутый мир, так сказать наглухо закрытый от действия орд соседних; мир этот держался на общем кровном родстве. Он по самой природе этой связи не мог никого из себя выделить и не мог никого принять в свою среду со стороны; он был средой, так сказать, себе во всем довлеющей, поэтому он, сталкиваясь с другими ордами, мог истребить их, мог быть ими истреблен, но не мог с ними слиться. Основная связь его не внушала ему побуждений к общению с другими ордами и вместе лишала его возможности слияния с ними. Как возможно было разложение такого замкнутого мира? Разложение это могло начаться лишь вследствие какого-либо брожения, в нем самом возникшего. Прежде всего, это брожение производится новым элементом общежития, начинающим действовать в орде, - возрастом: сверстники, считая себя родственными всей орде, начинают чувствовать себя более близкими родственниками сравнительно с людьми других возрастов; вследствие этого орда делится на слои горизонтально. Другой элемент, вызванный к действию физической необходимостью, производит и вертикальные дробления этой орды. В первобытных обществах замечается явление, доселе не объясненное достаточно, - это отсутствие численного равновесия между полами. В наших цивилизованных обществах женский пол численно немного преобладает над мужским; если мы заглянем в приходские списки наших восточных инородцев, живущих под одинаковыми условиями политическими и часто культурными с нашими русскими крестьянами, то увидим, что, тогда как среди крестьян численный перевес принадлежит женскому полу, в инородческих приходах этот перевес склоняется на сторону мужеского. Причина этого явления не совсем понятна, но в древних первобытных обществах можно отметить некоторые явления, как будто объясняющие это неравенство полов. Так, известен древний обычай некоторых племен убивать девочек; обычай этот в иных местах принимал религиозные формы (жертвоприношение детей). Трудно сказать, чем внушен этот обычай. Одни думают, что он развился из столкновений орд: одна орда, тяготясь заботами выкармливания девочек, предпочитала похищать у соседки уже взрослых девиц; эта последняя орда в свою очередь, чтобы избавиться от нападений хищной соседки, убивала девочек, оставляя их лишь ограниченное количество. Другие объясняют это явление недостатком жизненных средств в первобытных обществах девочка - наименее доходный рабочий, а между тем для прокормления своего требует столько же, сколько и мальчик. Отчего бы ни происходил этот обычай, но в первобытных обществах должен был ощутиться недостаток женщин. Недостаток количества их восполнялся исключительно посредством похищения, случаи, вызванные физической необходимостью, превратились в обычай, который потом принял юридический характер, т. е. обязательный; этот обычай требовал, чтобы жена всегда была чужеродка. Этот обычай один шотландский исследователь назвал законом экзогамии, т. е. правилом, требовавшим, чтобы жены брались из других орд, извне. Здесь и можно видеть завязку материнского рода. Род этот возник вследствие появления идеи о личном родстве вместо родства общего, эта идея указывала человеку ближайшее его родственное отношение только к известным членам орды, а не ко всей орде; основанием этого рода было единоутробное происхождение. Как могла явиться эта идея? Недостающее количество женщин заимствовалось со стороны при отсутствии брака, т. е. при совместном жительстве всех мужчин со всеми женщинами орды. Приведенные со стороны женщины, как и туземные, считались женами всех, но дети этих инородок не смешивались с прочими детьми орды; самое странное их происхождение от чужой, не бывшей матерью других детей, должно было выделять ее потомство от детей туземных жен. Намеки на подобный процесс встречаем даже в нашей древней летописи. Наши древние князья назывались обыкновенно по имени и по отчеству, иногда даже и по дедине; но мы знаем одного князя который в летописи и в русском обществе XII в. назывался по имени матери - Настасьичем; это произошло оттого, что отец его знаменитый Ярослав Осмомысл, князь галицкий, кроме законной жены и детей от нее имел незаконную жену - Настасью; появление такой необычной незаконной жены заставило древнее русское общество отступить от обычного обозначения лица по отчеству и назвать князя по матери. Подобный процесс, очевидно, совершался и в первобытной орде, это обособление детей чужеродки усвоено было и самими детьми они стали считать себя также более близкими друг к другу, чем к прочим сверстникам в орде. Так надо представлять себе происхождение материнского рода. Силой, выделявшей этот род из первобытной орды, был вызванный к действию физической необходимостью новый элемент - пол, я называю его новым элементом, потому что он впервые стал действовать под влиянием этой необходимости на людские отношения. Итак, материнский род должен был основаться на более сложном сочетании элементов В самом деле, союз предшествующий держался на общем кровном родстве, в силу которого все члены орды считали себя по отношению друг к другу либо родителями, либо детьми, вероятно, это кровное родство (действительное или предполагаемое) подкреплялось и другим инстинктом - чувством самосохранения. Род материнский унаследовал эти элементы, принял в себя еще новые - возраст, пол, т. е. эти естественные элементы впервые стали здесь действовать или сознаваться как связи союза, но вслед за этим появился ряд и других, происхождение от общей родоначальницы с течением времени в ряду сменявшихся поколений должно было утвердить общее воспоминание, т. е. предание, а предание служит одною из связей общежития. Надо думать, что, обособившись в кружок, члены которого чувствовали себя связанными взаимно теснее, родственники по матери и устроили свою жизнь среди орды несколько особняком, построив себе особые жилища или изгородь для скота и т. п., они работали вместе, плодом этой работы должна была явиться какая-нибудь собственность, созданная общей работой, и в материнском роде мы действительно замечаем первые попытки установить порядок наследования, т. е. первый признак собственности - частной, хотя и не личной, а родовой Вы видите, какое значительное количество элементов являются уже связями материнского рода Как разложился этот род и как из него выделился патриархальный?

   Разложение материнского рода и завязка рода патриархального. Материнский род, как и безличная орда, по природе своей был очень неподатлив по отношению к другим родам. Он был основан на естественном, неизменном, неумолимом факте единоутробного происхождения; он точно так же не мог выделять из себя своих членов и принимать в свою среду чужих. Но в нем действовала сила, которая должна была разрушить эту замкнутость, и которую вызвал к бытию самый этот род, - это экзогамия. В этом роде уже не было кровосмешения; мужья[ми] для женщин этого рода всегда были члены другого рода, мужчины этого рода обязаны были искать себе жен среди другого рода. Этот обычай, ставший новым, хотя и неписаным законом, и начал раскрывать материнский род с разных сторон, впуская в него чуждые стихии и выделяя из него свои. Ход этого разложения показывает, с каким упорством материнский род отстаивал свою замкнутость, т. е. с каким трудом человеческий ум побеждал этот естественный факт единоутробного происхождения.

Лекция 10.

Разложение материнского рода и завязка рода патриархального (окончание). Выделение семьи из патриархального рода. Общий исторический процесс.

   Муж-чужеродец и разложил постепенно материнский род. Средством, которым он действовал, служил элемент, выработанный этим родом, - понятие о собственности. Естественный факт единоутробного происхождения не позволял материнскому роду отдавать женщину в собственность чужеродцу, но идея собственности побуждала мужа-чужеродца стремиться сделать жену и детей, от нее прижитых, своею собственностью. И вот начинается борьба. Чтобы разрушить естественный факт единоутробного происхождения, мужчина-чужеродец должен был противопоставить ему фикцию, т. е. право, и правом разрушить факт кровного родства; право это в виде целого ряда фикций и развилось из понятия о собственности. Первоначально род материнский отдавал мужу-чужеродцу свою женщину не в собственность, а только в пользование. Способы приобретения этого пользования были различны: умычка (т. е. плен), покупка и уже после всего сговор, т. е. соглашение без вознаграждения; может быть, эти способы были преемственными моментами в процессе приобретения женщины в собственность, может быть, они были обычаями разных мест и народов - это не важно. Приобретая женщину только в пользование, муж не имел права собственности на ее детей; дети принадлежали по естественному требованию роду, из которого вышла мать и с которым они через нее связывались естественным фактом кровного родства. Муж поэтому не уводил жену в свой род, а сам входил в дом тестя. Он приобретал право пользования покупкой, работой: припомните историю Иакова, работавшего у Лавана и им обманутого; муж поэтому является в положении раба в семействе тестя, не имеет власти над своими детьми; в древнейшей форме общежития эта власть принадлежала брату матери - дяде. Чтобы приобрести детей, муж должен был выкупать их или у своей жены, или у ее рода, т. е. у дядей. В иных местах встречаем любопытную форму, показывающую, как поступал муж-чужеродец, отвоевывая себе право на детей; например, в иных местах к плате за жену он должен был прибавлять еще первую родившуюся от нее дочь, и только тогда жена становилась его собственностью. В других местах сыновей [он] должен был покупать у своей жены, а дочерей отдавать ей, не мог выкупать, и они причислялись к роду матери. Принцип материнского рода ставил мужа-чужеродца в приниженное положение, возвышая над ним жену, защищаемую своим родом; это приниженное положение должно было возбуждать в муже стремление основать свою личную семью. В иных первобытных обществах это стремление обнаруживалось в любопытном факте. Мужья старались иметь кроме законных жен еще рабынь и имущество свое передавали только детям от этой рабыни. Рабыня - лицо без рода и, следовательно, становилась сама собой собственностью мужа; поэтому и дети ее считались личным достоянием господина, и они только получали наследство от своего отца, тогда как его дети от законной жены были наследниками материнского рода. С течением времени обычай передачи наследства детям от рабыни видоизменился, превратив следствие в причину; если первоначально передача наследства была следствием происхождения, то впоследствии передача этого наследства стала причиной родства; первоначально рабичич - сын рабыни, как сын господина, получал его наследство, а потом получавший наследство считался сыном того, от кого шло это наследство; так что наследование стало легальным признаком родственной связи отца с сыном вместо действительного происхождения последнего от первого. Так, выходя из понятия о собственности, муж-чужеродец стремился основать свою личную семью на ряде фикций, заменявших действительное кровное родство родством условным, юридическим. Право наследования и было основным моментом, которым обозначился переход от родства по матери к родству по отцу. Вы видите и в этом роде более сложное сочетание элементов сравнительно с предшествующим союзом; ряд новых элементов входит в это сочетание и становится рядом с прежними, которые не исчезают. Достаточно перечислить их, чтобы видеть, какое усложнение произошло в этом сочетании. Личное родство осталось и даже определилось точнее; оно стало связью потомков, передаваемой в нисходящей линии от мужчины к мужчине: закон экзогамии в каждом поколении отрывал дочерей от рода их отца и привязывал каждую из них к роду мужа. Новый род, пошедший от отца, держался на праве наследования, соединенном с властью отца; элемента власти не замечается в предшествующем союзе: мать в роде по матери не господствует, уступая свою власть брату. Фиктивные основания нового рода раскрыли его со всех сторон и сделали его способным не только к общению с другими родами, но и к слиянию с ними. Еще новый элемент, в прежнем незаметный, вошел в этот новый союз. Нам неизвестен культ матери, но в патриархальном роде развивается культ родоначальника; этот культ даже становится с течением времени основанием этого союза: родственниками считались не те, которые действительно шли от общего родоначальника, а те, которые участвовали в культе этого родоначальника. Так, новый элемент - религиозное чувство - начинает действовать в этом роде. Совокупное действие этих двух элементов - родства по праву наследования и родства по культу родоначальника - и открыло широкий доступ в род сторонним элементам в виде различных способов усыновления: отец, передавая наследство сыну от рабыни, мог передавать его и стороннему человеку, принятому вместо сына. У некоторых племен это даже обычай: хозяин, имея родных детей, усыновляет стороннего ребенка только для того, чтобы передать ему наследство, которое обыкновенно идет мимо родных детей; женщина, вышедшая замуж за члена патриархального рода, усыновляется им, принимается filiae loco, как выражается древнее римское право об отношении жены к мужу; усыновление это совершалось посредством приобщения чужеродки к культу предков ее мужа.

   Выделение семьи из патриархального рода. Совершенно такой же процесс повторился и в разложении рода патриархального в процессе выделения из него семьи. Мы видели, что основанием каждого последующего союза становилось начало, развившееся в союзе предыдущем. Так, например, начавши развиваться в орде из представления об общем родстве, родство специальное - по возрастам, т. е. родство, теснее сближавшее между собою лиц одного возраста, развилось в родство индивидуальное, личное, сближавшее теснее одно лицо с другим, на котором и стал род по матери. Род материнский выработал представление о частной (не общей) собственности; это начало и легло в основание рода патриархального. Этот последний выработал из совокупности составлявших его элементов представление о власти патриарха как главном связующем элементе, который связывал родичей даже и по смерти патриарха посредством родового культа; власть главы союза и стала основною связью семейства. Что в самом деле связует членов семейства? Прежде всего и главным образом, иногда единственно, власть - власть отца семейства. Обыкновенно непосредственное происхождение связывает детей с отцом; но это только обыкновенный факт, который не всегда может быть доказан и потому является предположением; притом он не захватывает жены, которая не связана с мужем кровною связью, даже не связана родством фиктивным, как в патриархальном роде. Действительной, юридической связью остается власть отца семейства, основанная по отношению к детям на факте или на предположении непосредственного происхождения, по отношению к жене - на простом договоре, без участия той фикции, помощью которой муж принимал в свой род жену, как дочь (filiae loco). Патриархальный род еще держался на родстве как фикции, когда уже не мог держаться на родстве как факте. Семейство не требует и этой фикции: оно прямо держится на союзе двух чуждых друг другу лиц, не нуждаясь в фикции. Какой же новый элемент входит в этот союз? Этот вопрос касается другой стороны в развитии союзов. Мы видели, что каждый следующий союз держался на более сложном составе элементов, чем прежний; т. е. если сложностью связей определяется крепость союза, то крепость сменявшихся естественных союзов была обратно пропорциональна их количественному составу. В семействе, как мы сейчас видели, кровное родство как факт остается на втором плане; члены семейства соединены друг с другом властью отца; жена повинуется мужу не потому, что она названная дочь его, а потому, что жена; дети повинуются отцу не потому, что они кровно произошли от него, как в материнском роде, и не потому, что они составляют его собственность, входят в состав его имущества или наследуют это имущество (дети обязаны повиноваться, даже когда у отца нет имущества), а потому, что отец есть связующая семейство власть, т. е. повинуются в силу права. Основная связь, на которой держится семья, вводит в состав союза еще новый элемент - ряд чувств. Отцу семейства не предоставлено права распоряжаться жизнью детей, как распоряжался патриарх, глядя на детей как на собственность; на нем лежит обязанность заботиться о детях, как на детях лежит обязанность повиновения отцу, а та и другая обязанность рождает известные обоюдные чувства. Вот этот элемент - чувство - и присоединяется в семействе к прежним, усложняя состав этого союза. Все прежние элементы входят и в состав семейства; право собственности, родовой культ действуют и в семействе. Последнее может несколько удивить вас, но вы не берите семью в ее последнем фазисе развития, а возьмите хотя бы христианскую семью старых веков; христианские понятия не тотчас истребили остатки родового культа даже в христианской семье. Припомните нашего Ростислава, князя смоленского XII в., который действовал, разумеется, как истинный христианин, когда в своей грамоте учреждал для Смоленска епископию. Мстислав, отец Ростислава, никогда не был записан ни в какие святцы, и ни один молебен не был спет ему во всей Руси, а Ростислав в своей грамоте пишет, что он дал ее по повелению отца своего святого это - то же представление, которое боготворит родоначальника. Древний князь в битве, подвергаясь опасности, обращался с молитвою о помощи к умершему отцу своему, который никогда не был святым. Но рядом с прежними элементами в образовании семейства мы видим еще ряд новых это разнообразные чувства, которых не было заметно в прежних союзах. Это было - чувство верности жены мужу, это женское чувство очень позднего происхождения и теперь отсутствует в людских обществах, держащихся на родовых связях, идеи принадлежности жены одному мужу нет до сих пор у многих племен Азии, Африки. Далее рождается как вознаграждение за верность известное чувство мужа по отношению к жене. Такое же чувство связывает отца с детьми, нашему чувству противна самая мысль о продаже детей в рабство, мы не сделаем этого, даже когда закон это позволит, а ведь первая форма, в которой проявлялась власть отца над детьми, именно состояла в праве и обычае продавать их в рабство, благодаря этому преимущественно и колонизовалась Северная Америка негритянским населением.
   Итак, в образовании семейства повторился тот же процесс. Главною связью этого союза было начало, выработавшееся как последствие из сочетания элементов предыдущего союза, то была власть родителя. И этот союз обнимает меньшее количество лиц и поколений, держащихся, однако, на более сложном сочетании элементов - на целом ряде нравственных чувств. Наконец, благодаря этим нравственным чувствам и узкому своему составу союз этот уже не мог существовать изолированно, узость его состава вызывала в нем чувство ежеминутной потребности общения с другими союзами, а нравственные чувства, которые в нем развивались, служили средством этого общения, переносясь только из узкой семейной среды на союзы соседние. Доля чувства, какое связывало детей с отцом, переносилась и на отношения этих детей к старшим чужеродцам, которых они по старой привычке языка назвали и называют также отцами.
   Теперь сделаем выводы из анализа, сейчас изложенного. Какими результатами для общежития сопровождалась смена естественных союзов? По-видимому, общежитие с каждой сменой все более суживалось, простиралось все на более ограниченное количество людей, но это только одно течение в развитии общежития. Суживалось, собственно, понятие о том основном и общем элементе, на котором держались все естественные союзы, - понятие о кровном родстве; оно стесняется все более потому, что рядом с ним стали другие элементы общежития, которые также требовали себе известного простора и вследствие этого соседства должны были подвигать и суживать первоначальный основной элемент, т. е. кровное родство. Но эти элементы, последовательно входя в кровные союзы и разлагая их, вместе с тем делали каждый последующий союз все более способным к общению и слиянию с другими, т. е. переводили общежитие с узкою основания на другое, более широкое, переводили с основания простого, естественного и грубого факта на основание широкое, растяжимое и изменчивое - юридическую или религиозную фикцию.
   Изложенный процесс можно свести к таким моментам каждый последующий союз возникал из разложения предшествующего, разложение это вызывалось вмешательством какого-либо нового элемента общежития, впервые начинавшего действовать на людские отношения, это вмешательство нового элемента производило все более осложнявшееся сочетание элементов, на которое становился последующий союз, это все более осложнявшееся сочетание общественных элементов общежития стесняло кровное родство, вовлекая в союз все более разнообразные элементы. Представляя ход дела схематически, часто сравнивают этот процесс развития общежития с ростом дерева, в котором от основного ствола отделяются сучья, из этих сучьев вырастают ветви от этих ветвей идут более топкие отпрыски с листьями. Но эту простую схему можно было бы заменить другою, представив последовательный рост естественного общежития (т. е. основанного на естественных элементах) в виде постепенного срастания нескольких деревьев.
   Результатом такого развития и явился союз естественно-искусственный - племя. Мы о большей части племен не можем сказать, что они действительно выросли из одного генеалогического корня; часто замечают, что племя срастается из чужеродных частей, связанных только фикцией общего происхождения. Этот естественно-искусственный союз - племя - обыкновенно и принимает формы искусственного союза - государства. Так, мы приступаем к истории искусственного общежития. Изложив местный процесс развития естественных союзов, мы теперь должны изложить местный процесс развития союзов искусственных. Но имел ли в истории место такой процесс? Мы видели, что союз, который служит обыкновенно основанием государственного, был уже сам происхождения не вполне естественного. Мы едва ли найдем союз, который, оставаясь под действием одних и тех же внешних условий и вне влияния других союзов, прошел бы весь перечисленный нами ряд моментов развития, т. е. мы едва ли где можем наблюдать, как первоначальная орда разделилась на роды по матери, как из материнского рода выделился патриархальный род, как последний подразделился на семейства. Едва ли какое-нибудь население могло пробежать этот ряд фазисов развития, оставаясь под действием одних и тех же условий и вне столкновений с другими союзами. Уединенного же полного развития искусственного союза - государства - мы не знаем на всей поверхности земного шара. Государство обыкновенно и возникало либо из союзов, искусственно развившихся, либо из столкновений нескольких таких союзов. Следовательно, местного процесса искусственных союзов не было. Так, местный процесс сам собою переходил в общий. К изложению этого общего процесса теперь мы и должны обратиться.

   Общий исторический процесс. Припомним, как мы определили общий процесс. Это географическое изменение хронологических сочетаний элементов общежития. Я думаю, вы знаете, что надо разуметь под этой несколько или даже очень искусственной формулой. Под ней надо разуметь процесс изменения общежития, завязавшегося на известном месте, под влиянием союзов, сложившихся на другом месте под другими условиями, следовательно, на других началах. Союз, завязанный местным процессом, изменяется с течением времени под действием других союзов, завязавшихся на другом месте. Новая форма общежития, вышедшая из этого изменения, в свою очередь сталкивается потом еще с новым союзом и подвергается дальнейшему изменению. Так, один союз сцепляется с другим, производит третий, который в свою очередь сцепляется с четвертым, и т. д. Эта цепь столкновений, изменений и перерождений общежития и составляет общий процесс.
   Возможно ли, однако, изучение общего процесса, т. е. возможно ли восстановить всю эту цепь, связующую различные местные союзы? Этот общий процесс составляет предмет всеобщей истории. Прошу вас припомнить содержание этой истории, именно припомнить те народы, история которых в ней рассказывается. Древняя всеобщая история с некоторой гримасой начинает с Китая, зная, что китайскую историю она не свяжет с историей народов, о которых потом будет рассказывать, потом излагает историю Индии, Ирана, Передней Азии, Египта, из Передней Азии переходит в Грецию, из Греции в Рим и на разрушении созданного Римом общежития останавливается. Все ли это человечество? Хотя мы очень мало знаем те племена, на которые другие смотрят как на варварские племена дикарей, но мы знаем, что они составляли очень значительный мир; что история, перечисляя новые народы, воспроизводит только одну, довольно широкую, но одну струю всеобщей истории; что эта струя, опять выражаясь схематически, бежит среди широкого пространства, которое представляется нам неподвижным, болотистым и которое занято варварами, или дикарями. То же и в новой истории. Новая история воспроизводит процесс развития народов, которые составляют только часть человечества, покрывавшего поверхность земли в известный период; необъятный мир и доселе остается для нас неизвестным или малоизвестным. Но среди этого мира совершался свой исторический процесс, который даже в иных местах соприкасался с историческим процессом, происходившим среди нам известных цивилизованных народов. Возможно ли по одной струе воспроизвести все течение истории человечества? Это затруднение давно чувствовалось, и оно вызвало несколько любопытных попыток воспроизвести историю человечества, миновав историю неизвестных пародов, именно причислив их к неисторическим.

Лекция 11.

Историческая теория Боссюэта. Теория Лорана. Теория Гегеля.

   Начав разбор общего исторического процесса, мы, прежде всего, встретились с научно-техническим затруднением; это затруднение заключается в чрезвычайной ограниченности поля исторического наблюдения. Является вопрос о возможности составить себе понятие об общем процессе только по одной доступной наблюдению струе его. Таким образом, самый этот процесс является проблемой; проблема эта может разрешиться, если мы уловим исторические явления, несомненно, составляющие общий исторический процесс. Чтобы подготовить вас к этому наблюдению, т. е. узнать, где искать эти явления, я коротко изложу вам несколько попыток понять ход общей истории. Таких попыток было сделано очень много, но из них мы выберем некоторые, которые помогут нам узнать, какие явления составляют общий исторический процесс; избранные попытки послужат нам только методическим средством. Из этих попыток я избираю три наиболее удобные для краткого изложения: это исторические теории Боссюэта, Лорана и Гегеля. Я их располагаю не в хронологическом порядке, как вы видите, ибо теория Лорана стала известна позже Гегелевой. Вот в самых общих чертах содержание этих теорий.

   Историческая теория Боссюэта. Боссюэт в своем трактате о всемирной истории представляет ход ее действием провидения, направляющего людей к назначенной им цели. Такая теория дает действующую силу истории и ее содержания: первою служит провидение, вторым - цель, к которой оно направляет человечество; цель эта - религиозная, соответствующая природе движущей силы, ибо провидение само по себе есть предмет не научного и религиозного ведения. В этом отношении Боссюэт строго последователен, не навязывая силе цели, ее природе не соответствующие. Целью этой служит подготовка христианства и потом его развитие; народы - политические и религиозно-нравственные формации - являются в истории и получают в ней значение по своему отношению к этой цели. Государства мира, говорит Боссюэт, служили религии и сохранению народа Божия; народы, или исторические формации, не имевшие отношения к этой цели, не получают и места в истории. Итак, теорию Боссюэта можно назвать телеологической, т. е. теорией исторической целесообразности.

   Теория Лорана. Из того же начала, но с меньшей логической последовательностью развивается взгляд на историю у Лорана. Этот взгляд у него проведен в сочинении, замыкающем собою его огромный труд "Этюды об истории человечества"; последний том этих этюдов назван им философией истории. Действующей силой исторической жизни и у Лорана является Промысл; но содержание истории не состоит в последовательном шествии человечества к цели, указанной ему Промыслом, потому что кроме этой силы в истории действует и другая - свобода человека. Определяя взаимное отношение этих сил, Лоран говорит, что Бог ограничивается только тем, что вдохновляет и руководит, предоставляя человеку полную свободу действия. Как же достигается цель, предназначенная человечеству Промыслом? (Ибо без идеи цели не может быть и Промысла в понятии, о котором дано уже необходимое понятие цели.) Всемирная история, говорит Лоран, представляет двойственное зрелище: с одной стороны, видим то, чего хотят люди, с другой - то, чего хочет Бог. Как при таком двойственном ряде исторических явлений выводится понятие исторической цели? Люди стремятся к одному, а выходит так всегда, что достигается другое; следовательно, то, что достигается помимо людских стремлений, то и есть указанная человечеству историческая цель. Историю делает человек как свободное существо; сплетается она из явлений, источником которых служат страсти человека; воля человека, проявляющегося в этих страстях, находится в оппозиции с волей Бога, однако результаты, которые выходят из свободного движения воли человека, согласны с волей провидения; сила, противоборствующая воле Божией, приходит к результатам, совпадающим с намерениями Божества, совпадение это и остается исторической тайной. Допущение такой тайны не есть научный недостаток; везде возможна такая тайна для знания, имеющего свои границы; и физик, исследуя действие жизненной силы, не знает, что она такое. Какая же цель, к которой помимо своей воли и без ведома направляется человечество? Эта цель педагогическая, не религиозная; она состоит в последовательном развитии способностей человека. Вот логическая непоследовательность, ставящая эту теорию в техническом отношении ниже взглядов Боссюэта: провидение направляет человечество к цели, не совсем соответствующей природе этого провидения. Так и теория Лорана основана на телеологическом начале, только в нее внесен элемент психологический.

   Теория Гегеля. Историческая теория Гегеля составляет один из моментов развиваемого им стройного метафизического процесса; вот почему нельзя оторвать этой теории от общих начал его философии; я только напомню вам эти начала, чтобы можно было хотя несколько представить себе происхождение его исторической теории, развиваемой в его известной книге "Философия истории". Метафизический процесс Гегеля, как известно, состоит из трех моментов развития абсолютного. Первый момент составляет абсолютное как чистая идея; этот момент составляет содержание гегелевской логики. Второй момент есть состояние абсолютного, разложившегося в явлениях реального мира, в пространстве и времени, когда абсолютное отчуждено от самого себя, находится в состоянии инобытия (вне-себя-бытия). Третий момент есть состояние абсолютного, выходящего из этого самоотчуждения и себя сознающего, поэтому делающегося конкретным. Абсолютное в состоянии такого самосознания есть дух; сущность этого духа определяется двумя моментами: моментом сознания и моментом проявления. Как сознающий себя, дух отвлекает себя от всего - мыслит; это выражается в его свободе; это есть дух субъективный, самосознающий свое "я". Второй момент, в котором обнаруживается сущность этого духа, заключается в том, что дух этот проявляет себя в действительности, создавая себе конкретное разумное существование. Дух мыслящий, теоретический есть разум; дух, себя проявляющий в созидаемой им разумной действительности, есть дух практический - воля. Дух, проявивший себя в сознанной им разумной действительности, есть дух объективный; этой разумной действительностью служат: право, государство, нравы, искусство, наука, религия. Итак, сущность самосознающего и самопроявляющегося духа может быть обозначена состоянием свободной воли; процесс развития этого самосознающего и самопроявляющегося духа и есть всемирно-исторический процесс; он и составляет содержание философии и истории.
   Итак, исторический процесс есть развитие духа; этот развивающийся в истории дух у Гегеля и зовется всемирным или, как бы мы назвали, упрощая понятие, всемирно-историческим. Итак, дана движущая сила истории. Как вы видите, она не религиозная, а метафизическая; на место провидения поставлен развивающийся разумно-свободный дух. Сообразно с сущностью этой движущей исторической силы изменяется и самый исторический процесс; на место целей, предначертанных провидением, являются законы, по которым развивается в истории всемирный дух. Мы пока оставим в стороне эти законы; мы вспомним о них, когда будем вести речь о методе. Теперь для нас важно только общее содержание исторического процесса; оно уже диалектически подсказано изложенным построением истории, т. е. природой ее движущей силы. Сущность развивающегося в истории духа состоит в способности отвлекать себя от всего, т. е. в свободе, и в способности проявлять себя, т. е. эту свободу, в созидаемой им разумной объективности; сообразно с этим и содержание всемирной истории состоит в постепенном сознании духом своей свободы м в постепенном ее осуществлении. Поэтому вся история делится на моменты, соответствующие фазисам развития этого сознания свободы и успехам ее осуществления. Прежде всего Гегель делит историю на три главных момента: Восток, классический мир и мир новогерманский. Всемирный дух на Востоке еще не сознает своей свободы, так сказать погруженный в человеческую массу; он находится там под гнетом деспотизма - религиозного и политического. В классическом мире дух этот сознает свою свободу, но еще не успевает вполне осуществить ее; потому сознание свободы проявляется только в ограниченных формах. В новогерманском мире всемирный дух не только сознает свою свободу но и вполне ее проявляет; вот почему новогерманский мир есть последний фазис развития духа, состояние его зрелости. Гегель имел неосторожность даже закончить историю. Этот прогресс духа и сформулирован у Гегеля в известных трех положениях на Востоке свободен один, все прочие - рабы; в классическом мире свободны некоторые, но не все; в новогерманском мире свободны все. Но и каждый из указанных трех главных моментов в свою очередь подразделяется на несколько частных. То состояние, когда дух еще только стремился к сознанию свободы выразилось в исторической преемственности древнейших народов китайцев, индусов и персов, состояние сознания свободы при неполном ее осуществлении выразилось в последовательной смене эллинов, римлян и (тут нет народа, а есть цивилизация) и христиан, точно так же и процесс осуществления свободы выразился в трех моментах развития германских племен до Карла Великого, в Средние века и в Новое время. Таким образом, всемирная история представляет последовательный переход всемирного духа от одного народа к другому; история этих народов, преемственно посещенных всемирным духом, и составляет содержание всемирной истории. Прочие народы, обойденные всемирным духом, имеют лишь служебное отношение к тем, в которых витал всемирный дух, у этих народов есть свои духи, но они не самостоятельны; они, как выражается Гегель, окружают трон всемирного духа, служа исполнителями его воли.
   Вот в коротких и потому недостаточно ясных чертах содержание теории Гегеля. Согласно с началом, положенным в ее основание, ее можно назвать в отличие от телеологических логической или, если угодно метафизической. Я изложил эти теории только для того, повторю, чтобы они нам осветили то темное пространство в котором надо искать явления общего исторического процесса если только этот процесс существовал и существует поэтому мы должны на минуту остановиться, чтобы определить отношение этих теорий к задачам исторического изучения.

Лекция 12.

Отношение этих теорий к задачам исторического изучения.

   Отношение этих теорий к задачам исторического изучения. Нам нет надобности разбирать философские основания изложенных историко-философских теорий; нам нужно только определить их отношение к историческому изучению, его задачам и приемам. Изложенные теории, как вы согласитесь, представляют очень смелые попытки понять смысл истории; но эти теории являются прикладными частями какой-либо общей теории бытия, его происхождения и целей. Телеолог, например, исследуя задачи или цели, к которым предназначено человечество, может или даже должен показать, как эти задачи вскрываются в истории человечества; точно так же метафизик, изучая сущность духа, естественно, желает видеть, как этот дух обнаружился в конкретных, т. е. исторических, явлениях. Значит, теории телеологическая или логическая смотрят на историю с точки зрения, которая лежит вне области истории, подкладывают под исторические явления начала, не из них выведенные и царствующие на более обширной территории, чем история, выражаясь образно, как выражается Гегель. Провидение управляет не одним историческим процессом, оно правит бытием вообще; абсолютный дух есть нечто более абстрактное, чем тот конкретный человеческий дух, который доступен наблюдению историка, т.е. человеческая личность. С другой стороны, не все исторические явления укладываются под эти теории - телеологическую и логическую; телеолог сознается, что в истории есть много явлений, ненужных для целей провидения. Гегель строит свой исторический процесс на преемстве немногих народов, в которых обитал всемирный дух; вассальные отношения духов других народов ко всемирному, как вы видите, есть или риторический оборот, или публицистический намек на ожидаемого германского императора. Значит, обе теории, с одной стороны, шире, а с другой - уже истории; они не совпадают с историей, хватают то дальше ее, то не захватывают всей ее области, вообще, входят в нее клином. Они могут иметь такое же отношение к истории, как и к естествоведению; моралист может и природу включить в число средств, помощью которых человечество придвигается к предназначенным ему целям. Наши древние летописцы и изображали природу как историческое орудие в руках провидения: нужно дать знать обществу, что пора ему свернуть с греховного пути, и является какое-нибудь поразительное знамение небесное - комета, мор, неурожай и т. д. Точно так же и метафизик указывает в жизни природы такие же точно моменты развития, как и в жизни человечества, ибо природа есть тот же абсолютный дух, только в состоянии вне-себя-бытия. Но в физике есть закон, в силу которого времена качаний маятника пропорциональны квадратным корням из его длины; как вывести этот закон из провиденциальных целей или логического процесса развития природы? Точно так же и в истории наблюдаем явления юридического характера в области права: в материнском роде наследство передается племянникам или племянницам помимо собственных сыновей и дочерей; как вывести это явление из провиденциальных целей или логического процесса развития всемирного духа? Оба эти явления, и физическое и историческое, вероятно, не отрицают ни провиденциальных целей, ни логического процесса; но мы не видим связи между теми и другими порядками явлений, ни логической, ни другой, не видим даже противоречия. Притом обе теории не объясняют вполне даже собственно исторических положений, что делает их для нас очень неудобными. По теории Лорана, даже слепые страсти человека ведут его к божественным целям; провидение даже из зла извлекает добро. Но если так, то телеолог разрушает свое собственное основание: для телеолога качество всего определяется результатами, т. е. целями; следовательно, зло, ведущее к добру, не есть зло, а есть добро. Точно так же невозможно согласить теорию Гегеля с его некоторыми положениями. Он совершенно справедливо кладет в основание философии истории положение, что разум господствует в истории; мы можем понять, что разумеется под этим разумом, припомнив общий, логический процесс развития абсолютного; разум - это теоретический, или субъективный, т. е. мыслящий, дух. Но большинство народов во все исторические процессы оставались вне действия этого разума. Каким образом может царствовать разум в истории, когда большинство народов ему не покорялось? В таком случае царствует неразумие, ибо сам Гегель признает значение числа и количества как категорий, имеющих место и в историческом процессе; так, последний германский момент этого исторического процесса состоит только в количественном расширении свободы, сознанной уже в классическом мире. Если так, то история разумных народов не обнимает всего исторического процесса, а является только счастливой случайностью, историко-философским анекдотом. Чтобы определить отношение этих исторических построений к задачам исторического изучения, теперь припомним эти задачи.
   Изучая развитие естественных союзов, мы заметили, что довольно трудно отыскать такое первобытное общество, которое бы, одиноко развиваясь, прошло весь ряд фазисов развития, весь ряд естественных союзов, преемственно сменявшихся; прежде чем это общество доживало до момента, когда оно из естественного союза превращалось в искусственный, его уединенное развитие уже прерывалось столкновением с другими союзами. Искусственные союзы и развивались уже не одиноко, а в этом общении; общение это постепенно расширялось: на доступном нашему наблюдению историческом поле в каждый период мы видим уже несколько союзов, связанных общею жизнью, взаимными отношениями, столкновениями, интересами, мыслями, понятиями; в каждый дальнейший период круг таких взаимосвязанных союзов все расширяется. Союзы, приходя в соприкосновение, действуя друг на друга, вследствие этого взаимодействия изменяются. Как они изменяются, т. е. как действуют разные союзы друг на друга, приходя в соприкосновение? Вот один вопрос, касающийся общего исторического процесса. С каждым новым историческим моментом расширяется круг взаимосвязанных обществ; в последовательном своем развитии этот все расширяющийся круг представляет все новые исторические формации, т. е. все новые сочетания исторических элементов. Есть ли какая-нибудь преемственная связь между сменяющимися сочетаниями элементов общежития в этом кругу союзов, живущих общею жизнью, постепенно расширяющихся? Вот другой вопрос исторического изучения, касающийся общего процесса.
   Теперь припомним изложенные исторические теории. Как они отвечают на эти вопросы и отвечают ли? Телеолог говорит: историю направляет провидение; цели, к которым направляет оно человечество, составляют содержание истории. Это совершенно справедливо; как скоро есть идея провидения, иного смысла в истории и быть не может. Но это не то, что нам нужно для решения указанных вопросов; это ответ на другой вопрос. Метафизик говорит: история не есть история народов, союзов и т. д., а есть логический процесс развития всемирного духа, сознающего свою свободу и ее осуществляющего. Опять не то, что нам нужно, хотя это совершенно справедливо; если в историческом процессе действует дух человеческий, он и не может иначе развиваться, как только по-гегелевски. Обе теории - телеологическая и метафизическая - показывают нам, откуда идет история и куда она направляется, но процесс заключает в себе понятие движения, и процесс поэтому можно назвать исторической механикой. Главный вопрос здесь, как совершается движение, а не откуда оно пошло и куда идет. Откуда пошло движение? Это вопрос, касающийся момента, предшествующего началу движения, а так как поле исторического наблюдения ограничивается этим движением, то этот вопрос лежит вне этого поля Точно такое же значение имеет для нас и вопрос: куда? Цель потому и цель, что она не достигнута; как скоро цель достигается, она перестает быть целью и превращается в факт. Поле исторического наблюдения определяется продолжаемостью движения следующих один за другим моментов; где это движение прекращается, там явления лежат вне поля исторического наблюдения. Поэтому историк, оставаясь оным и не усвояя себе не принадлежащего ему звания, т. е. не пытаясь разрешить задач, не подлежащих его разрешению, не может исследовать ни начала исторического процесса, ни конца его. Процесс есть само движение; изучающий его (процесс) должен исходить из вопроса: как совершается это движение? Я хочу сказать, что философия истории и история - это две различные сферы ведения, которые никогда не сойдутся; здесь господствуют различные начала и различные методы изучения: философия истории есть философия, а не история; история, следовательно, должна быть сама собой, не переходя в философию; это касается, как я сказал, приемов изучения истории: историческое изучение не должно быть философским, если оно хочет оставаться историческим. Задача исторического изучения гораздо скромнее тех, какие ставит себе изучение философское. Она и ограничивается указанием доступной наблюдению связи и преемственности явлений, не восходя к исходному пункту этих явлений и не спускаясь к конечным их целям. Так понятая, эта задача должна указать основные моменты исторического процесса.

Лекция 13.

Три момента общего исторического процесса. Первый момент. Второй момент. Третий момент.

   Три момента общего исторического процесса. Явления, составляющие общий исторический процесс, - двух порядков: один ряд явлений касается того, как изменяются сочетания элементов общежития, подвергаясь действию сторонних сочетаний (первый момент) или вбирая в себя элементы разрушающихся сочетаний (второй момент); другой ряд явлений обнаруживается в преемственной смене различных общественных формаций (третий момент).
   Моменты эти - не исторические периоды, а частные процессы, из которых слагается общий; этих процессов можно указать три.

   Первый момент. Первый мы назовем общением или столкновением союзов. Под первым термином мы разумеем мирное соприкосновение встретившихся союзов, под вторым - соприкосновение враждебное. Впрочем, как при мирном, так и при враждебней соприкосновении происходит одинаковый процесс во встретившихся союзах; он состоит в том, что изменяется взаимодействие элементов общежития в каждом союзе, но не изменяется состав общежития, т. е. наличное количество этих элементов. Это изменение взаимного отношения наличных элементов происходит оттого, что столкновение с другим союзом сообщает усиленное развитие одним элементам на счет других. Так, нам известно, что союз, подвергшийся внешней опасности при встрече с другим, более сильным союзом, напряженно развивает в своей среде те элементы, которые необходимы для внешней обороны; именно столкновение усиливает власть, извлекает из общества наверх людей, наиболее способных к борьбе, образует из них особый класс, чем ускоряется сословное деление общества, усиливается в нем развитие юридического неравенства; словом, внешняя опасность дает усиленное развитие праву. Временные или местные условия сообщают неодинаковую скорость и неодинаковые формы этому усиленному развитию права; например, если внешняя опасность, происшедшая от встречи союза с другим, неодинаково чувствуется всеми частями союза слабейшего или подвергшегося нападению, то власть, усиливаясь, локализируется; если все части союза одинаково чувствуют внешнюю опасность, [то] власть, усиливаясь, централизуется. В первом случае части, наиболее подвергающиеся опасности, уединяются от тех, которые менее ее чувствуют, создают в себе местные центры власти; так было на Западе, когда западноевропейские общества подвергались внешним нападениям со многих сторон: со стороны скандинавских пиратов, со стороны сарацин и пр.; следствием этих внешних опасностей была феодальная формация государственной власти, т. е. ее местное дробление. Почти то же было и в нашей истории в продолжение первых известных ее веков - X, XI, XII: опасность, особенно сильно почувствованная южными областями, повела к политическому областному дроблению земли под руководством местных князей и главных областных городов. Напротив, в позднейшие века, когда опасность, шедшая и с юго-востока (из степей), и с северо-запада (со стороны Швеции, Ливонии, Литвы), стала одинаково чувствоваться всеми частями тогдашней Русской земли, власть сосредоточилась в Москве, централизовалась. Примеры усиленного развития одного или нескольких элементов на счет других представляет нам история европейских колоний, возникших со времени открытия Нового Света; здесь не союзы, встреченные в Новом Свете, а физические его особенности подействовали на союзы Старого Света, действие это всюду обнаружилось в усиленном развитии движимого капитала. Самый характерный и яркий пример блестящего, но кратковременного и чисто искусственного развития одного этого элемента на счет других представляет, например, колониальная история Голландии; все ее узенькое историческое содержание и вся ее минутная роль в истории созданы были этим усиленным развитием одного материального элемента на счет других.

   Второй момент. Второй момент мы назовем поглощением или слиянием. Этот момент обыкновенно есть продолжение предыдущего. Союзы, встретившиеся мирно или враждебно, вследствие дальнейшего развития мирных или враждебных отношений часто сливаются, но слияние это обыкновенно сопровождается поглощением одного слабейшего союза другим, сильнейшим; поглощение это сопровождается тем, что сочетание элементов в поглощаемом союзе разрушается, но самые элементы входят в состав поглощающего союза. Таким образом, изменяется самый состав общежития, становясь сложнее: являются два языка, два права, два порядка обычаев, нравов и понятий и т. д. Процесс слияния этих встретившихся элементов не одинаков, смотря по тому, как произошло поглощение; в этом отношении особый процесс совершается, когда поглощение совершилось посредством простого территориального присоединения одного союза к другому, и особый процесс можно наблюдать, когда это поглощение совершается посредством вторжения сильнейшего союза в среду слабейшего. В историческом изучении история Рима всегда останется лучшим поприщем для наблюдения того или другого процесса; ход изменения римского общества под влиянием его завоеваний всего нагляднее представляет нам условия и результаты поглощения, совершающегося посредством территориального присоединения; ход разложения Римской империи, сопровождавшегося вторжением чуждых племен, варваров, в различные ее провинции, - лучший предмет для наблюдения хода условий и результатов поглощения, совершающегося посредством вторжения.

   Третий момент. Третий момент мы назовем исторической передачей. Путем общения одного союза с другим и поглощения одного другим постепенно расширяется круг союзов, находящихся в постоянных взаимных сношениях: к союзам, встретившимся первоначально, постепенно присоединяются другие; так образуется группа союзов, которые по мере усиления взаимных сношений начинают жить общей жизнью. С течением времени союзы, первоначально вошедшие в этот круг, под действием разных обстоятельств выпадают из него, в то время как другие вступают в этот круг; отпавшие начинают жить изолированною жизнью или входят в новый круг союзов, который с первым не имеет общения или имеет общение очень слабое; между тем оставшиеся в первом кругу союзы продолжают развивать полученное от тех союзов, которые уже выпали из круга, и т. д. Формы общежития, сложившиеся в кругу этих союзов, живущих общею жизнью, пошли от начала, заимствованного от более ранних членов этого круга, но на высшей ступени развития они начинают оказывать обратное действие, влиять на общежитие членов более древних, но отставших. Вы легко догадаетесь, какие процессы я разумею. Культура эллинов, какою мы ее знаем на высшей ступени ее развития, завязалась под влиянием, шедшим с Востока, а потом оказала могущественное обратное действие на свою родоначальницу - культуру Востока. Таким образом, замечаем двоякое течение в общем историческом процессе; он не остается на одних и тех же пунктах, только расширяясь; расширяясь, он передвигается географически. В известное время общая жизнь сосредоточивается в Передней Азии и постепенно захватывает южноевропейские острова; а потом эта общая жизнь сосредоточивается на этих островах, распространяясь на Среднюю Европу, но уже не все части Передней Азии входят в круг союзов, живущих общею жизнью. Арийцы некогда жили несомненно общею жизнью; древнейшие основания и формы этой жизни мы наблюдаем в памятниках древних индусов; но дальнейшее развитие этих начал совершалось уже без всякой связи с Индией, и только теперь, т. е. в последние века, культура, пошедшая из индийских источников, возвращается к индусам в такой форме, в какой они даже усвоить ее себе не могут. Так, исторический процесс обнаруживается в географическом перемещении. Вместе с этим мы замечаем последовательное изменение форм и начал общежития, совершающееся при этом географическом передвижении; в кругу союзов, живущих общею жизнью, обнаруживаются известные одинаковые явления; происходит обобщение жизни в среде этих союзов; политические, общественные и другие формы, политические, общественные и другие понятия одного союза все более приближаются к формам и понятиям другого; эти одинаковые явления - продукт общей жизни союзов, их бы не было при жизни уединенной. По этим общим явлениям можно составить себе понятие о культуре известного исторического периода; так, определенное понятие имеем мы о культуре древнего Востока, сводя и обобщая сходные явления местной цивилизации (египетской, ассирийской и т. д.). Точно то же наблюдаем мы и в дальнейшие периоды. Мы имеем определенное понятие о культуре античной, и черты этой культуры мы встречаем на той территории, где некогда росла культура Востока; но сравните обе: это не только две местные формации общежития, но они - последовательные ступени человеческого развития. Итак, вместе с географическим перемещением процесса мы замечаем и историческое движение. В этих двух частнейших моментах и обнаруживается действие исторической передачи.
   Географическое перемещение есть факт слишком очевидный. Историческое движение в значительной мере есть историческая, или научная, проблема; оно легче чувствуется, чем доказывается. В чем оно состоит? Очень часто это историческое движение характеризуется названием исторического прогресса. Вы легко заметите разницу между обоими терминами: движение (то же, что процесс) и прогресс; первое есть простое механическое понятие, не квалифицированное, второй термин представляет квалификацию движения, разумея движение к лучшему, последовательный успех общежития. Этот успех как факт и подлежит сомнению, не имеет достаточной очевидности, утверждается одними и отвергается другими. Мы сейчас увидим, что действительно этот термин не выражает действительного хода исторического развития, а схватывает только отдельные его моменты. На разборе этого понятия я остановлюсь только для того, чтобы яснее представить действительное содержание исторического движения, точнее обозначить, что передается в общем движении истории человечества от одних союзов к другим.

Лекция 14.

Три момента исторического процесса (окончание ). Исторический метод.

   Самое простое определение исторического прогресса, какое встречаем мы в исторической литературе, выражает ту мысль, что по мере развития человечества людям становится лучше жить. Но это не факт, а благожелание; может быть, это правда, но она никогда не может быть доказана, потому что нет научного орудия, которое бы могло ее доказать. Сравниваемые моменты общежития никогда не могут быть определены с этой стороны, ибо нет исторического термометра, которым бы точно был определен градус температуры в тот или другой момент исторического развития; мы не знаем, как жилось древнему гражданину античного города или как жилось какому-нибудь древнему индусскому шатрию; может быть, они чувствовали себя лучше, чем мы, может быть, хуже; это "может быть" никогда не будет устранено научно при оценке исторического движения. Итак, в определении прогресса является не уловимый научными средствами признак. Гораздо осязательнее другие признаки. Человеческое общежитие слагается из двух параллельных процессов: из успехов общественной свободы и из успехов личного сознания; оба эти процесса можно уловить по историческим явлениям, но в этих параллельных течениях нет прогресса, а есть постоянные перерывы. Общественная свобода то расширяется, то суживается, и личное самосознание то поднимается, то падает. Первые века, следовавшие за разрушением Римской империи в Европе, несомненно, представляют громадный шаг назад как в развитии общественной свободы, так и в развитии личного сознания. Итак, исторический прогресс есть термин, который ничего не определяет в ходе исторического движения; излагая основания исторического метода, мы, однако, вернемся к этому термину, чтобы показать, какое смутное чувство лежит в его основании.
   Что передается одним союзом другому или одной формацией общежития другой? Прежде всего, люди одного общества охотно усвояют житейские удобства, выработанные другим; усвоение это совершается легко, независимо от строя того союза, который усвояет эти чужие удобства. В связи с этим легко усвояются знания; знание, выработанное высокообразованным обществом, может быть усвоено отдельными личностями общества, очень низко стоящего. Менее удобны для передачи искусства; однако и они могут пересаживаться на почву, очень мало для них подготовленную, путем отдельных усилий, искусственных поддержек: как можно сравнивать древнее киевское общество XI - XII вв. с современным ему обществом византийским? А русские иконописцы превосходно усвояли от греческих учителей фресковую живопись, остатки которой мы находим на стенах древних соборов. Итак, историческое движение представляет последовательный процесс передачи и накопления житейских удобств, знаний, художественных произведений, приемов художественной техники. И чувства, верования, понятия без особенного труда переселяются из одного времени в другое, как из одного союза в другой. Некоторые наблюдения говорят о легкой распространяемости религиозных понятий; древний мир завершился соединением всех местных религиозных систем в одном культе; вся история христианства доказывает то же самое. Теперь припомните другой ряд элементов и форм общежития; право, формы власти, политические учреждения никогда не переходят целиком из эпохи в эпоху, из союза в союз. Были попытки искусственного, механического усвоения чужих политических и юридических форм; эти попытки были только историческими опытами, чрезвычайно драгоценными для нас, ибо они доказывают только невозможность перенесения этих элементов; под чуждыми влияниями политические и юридические формы и отношения изменяются, но они не переносятся. Точно так же не переносятся предания и обычаи; они встречаются и борются, вследствие борьбы сближаются и иногда сливаются, образуя из себя новые обычаи и предания; но просто механически они не пересаживаются с места на место. Обратите внимание на свойства тех и других элементов, легко передаваемых и не способных к перемещению хронологическому и географическому. Житейские удобства суть результаты успехов знания; знания, чувства, религиозные верования и искусства суть продукты духа человеческого, т. е. человеческой личности. С другой стороны, политические формы, право, обычаи, предания - все это продукты другой исторической силы - общества. Итак, можно, кажется, сказать, что к исторической передаче особенно способны те элементы общежития, которые являются продуктами уединенной силы - личности человеческой; неподатливыми к передаче являются продукты силы, которую мы называем обществом. Общество, можно сказать, не играя терминами, есть сила, наименее способная к общению; это объясняется большею сложностью процесса, которым развиваются и усвояются право, обычаи, предания; вот почему они и усвояются труднее.
   Теперь можно поставить вопрос: историческая передача, вооружая новое общество средствами развития, выработанными в прежнем, ускоряет и усложняет его развитие; представляет ли смена этих формаций общежития какую-нибудь последовательность? Я сказал, что можно составить себе определенное понятие о культе древнего Востока, античного мира, Средних веков и так ближе к нам; можно точно и подробно обозначить особенности всех этих культов; но есть ли какая-нибудь последовательная внутренняя связь между ними? Можно ли определить, что античная культура следовала за древней - восточной - как последовательный момент развития, шедшего в том же направлении, в каком это развитие после античной культуры привело человечество к культуре средневековой? Это и есть важнейший вопрос в изучении исторического процесса; это и есть задача, к разработке которой направлено историческое изучение, и метод этого изучения имеет теснейшую связь с этой задачей. Отвечая на этот вопрос, мы можем сказать, что искомая последовательность может быть найдена; она открывается явлениями, доступными наблюдению. Возьмем частный процесс, т. е. отдельное течение общего процесса; именно посмотрим, из каких единиц слагался искусственный политический союз в последовательной истории союзов, живших общею жизнью. Государство есть союз, но составные единицы в нем не всегда одинаковы; эти составные единицы суть те частные союзы, на общении которых и зиждется государство. Из каких единиц слагалось древнее восточное государство? Из племен; древнее восточное государство - либо единое племя, либо союз племен, сохранивших свою племенную обособленность с особенным упорством; то были союзы, чрезвычайно трудно поддававшиеся искусственному раствору. Возьмем античное государство - то, что называлось πολες или civitas. Это союз чего? Родов, и притом родов как женских, так и мужских. Исследование свойств античных родовых союзов показало, например, что античная фамилия - это род мужской, патриархальный, a gens или γευος, слагавшийся из этих патриархальных фамилий, имеет свое основание в женском родстве. Триба является той единицей, из постепенного дробления которой и вышли последовательные роды женские (gentes), а потом фамилии патриархальные, т. е. роды мужские. Итак, составной единицей античного государства был род. Какая была составная единица феодального государства? Фамилия, ибо фамилия - члены известного колена (старшего) - составляла власть в каждом феодальном местном миру. Новоевропейское государство, как известно, стремится к уничтожению и этой господствующей составной единицы; составной его единицей является семья. Как известно, государство той Европы, в которой мы живем, постепенно разрушает и этот союз, оттесняя его в сферу частной нравственной жизни и лишая его политического и юридического значения; новейшее государство далеко не достигло, но ясно обозначило свое стремление - разбить все общество на свободные, но одинокие лица, связав их в искусственные новые союзы. Итак, есть известная последовательность в общем историческом процессе, это доказывается одним частным течением, которое в нем заметно; это доказывается преемственной сменой составных единиц, союз которых образует государство. Припомните процесс местного развития естественных союзов; он имеет некоторое отношение к тому, который я сейчас изложил. Он состоит в постепенном выделении из предшествующего более крупного союза союзов более мелких; каждый последующий из этих союзов держался на более сложном сочетании элементов, чем предыдущий, и чем сложнее становились эти сочетания, тем уже становились союзы; и чем уже они становились, тем делались они способнее к общению с другими союзами. Итак, местный процесс развития естественных союзов представляет нам постепенное образование союзов, все более мелких по своему составу, но все более способных к общению с другими союзами. Общий процесс развития искусственного общежития, т. е. государства, представляет нам постепенное разрушение естественных союзов и в том же самом, порядке, в каком эти союзы до государства развивались. Итак, можно подозревать не только известную последовательность в общем историческом процессе, но и известную его логическую связь с предшествовавшими местными процессами естественных союзов.

Лекция 15.

Исторический метод (продолжение).

   Исторический метод. Теперь мы обратимся к изложению исторического метода. Это изложение будет состоять из выводов, извлекаемых последовательно из описания предметов исторического изучения; разнообразные эти предметы, как вы знаете, сводятся к тому, что мы называем историческим процессом. Методом, как вы знаете, мы называем совокупность приемов изучения известной отрасли человеческого знания. Приемы эти разнообразятся по характеру задач, какие ставятся изучению той или другой отрасли, а задача всегда определяется предметом изучения. Предмет исторического изучения - исторический процесс, т. е. ряд явлений, которыми он обнаруживается; так все понимают предмет исторического изучения. Но, понимая его одинаково, ставят различные задачи его изучению и по свойству этих задач разнообразят самые приемы изучения. Задачи, какие ставятся историческому изучению, чрезвычайно разнообразны; но я думаю, что научное значение могут иметь только две задачи, и поэтому в историческом изучении можно различить, по крайней мере, при настоящем состоянии историографии, только два метода, за которыми можно признать научное значение.

Лекция 16.

Субъективный метод. Объективный метод. Наблюдение.

   Субъективный метод. Видя в историческом процессе последовательную смену явлений, которые привели к современному состоянию образованного человечества, одни останавливаются на этом состоянии и ставят задачей исторического изучения его происхождение и постепенное образование. Согласно с этой задачей определяются и приемы исторического изучения; эти приемы суть: подбор явлений, оценка их и связь. Из явлений исторического процесса изучению подвергаются только те, которые имеют близкое или отдаленное отношение к современному состоянию образованного человечества. Явления эти ценятся по своему отношению к тому же состоянию, т. е. по тому действию, какое они оказали на процесс образования того, чем живет современное образованное человечество. Связь, в какой рассматриваются эти явления, строго хронологическая, так как задача изучения состоит в том, чтобы проследить постепенный рост современной культуры. Легко видеть, какой характер получает историческое изучение при такой задаче и при таких приемах: оно превращается в рассказ о происхождении, развитии и накоплении всех тех учреждений, отношений, интересов, средств, удобств, обычаев, чувств, верований, знаний и идей - всего того культурного запаса, которым живет современное человечество. Задача такого исторического изучения выведена из той совершенно верной мысли, что точное и полное понимание современного состояния человечества невозможно без знания того, как оно сложилось, и что лучшее средство понять содержание современной культуры - это проследить ход ее развития. Но из этой мысли, из которой выведена задача исторического изучения, в свою очередь вытекают еще следующие заключения: так как знание истории нужно для того, чтобы понять современное состояние человечества, а изображение современного состояния человечества есть предмет статистики в широком смысле этого слова, то история получает значение пояснительного приложения к статистике. Далее, так как знание современного состояния человечества необходимо человеку для того, чтобы знать среду, в которой он вращается, а знать эту среду необходимо, чтобы верно и добросовестно судить о том, как человеку надо действовать и к чему стремиться, то историческое изучение становится нравственно-педагогическим средством для человека, руководством для практической деятельности. Затем так как историческое изучение должно воспроизвести генезис известной культуры, а культур в современном человечестве несколько и все они существенно различаются между собою, то и выбор, и самая оценка исторических явлений неизбежно будут различны у историков, принадлежащих к различным культурам. Выбор и оценка явлений у историка-магометанина необходимо должны быть не те, какие встречаем у историка-христианина; приемы изучения историографии азиатской непременно должны отличаться от приемов изучения историографии европейской. Так как предметом исторического изучения служит происхождение и накопление известного культурного запаса, а этот запас по частям рассеян в отдельных умах и редко соединяется, даже едва ли когда соединяется весь в одном уме, то, следовательно, полнота исторического изучения неизбежно зависит от широты личного кругозора историка, который обыкновенно рассказывает, да и может рассказать, только то, что знает и понимает сам. Таким образом, историческое изучение превращается в историю индивидуальных миросозерцании, становится чем-то похожим на культурную автобиографию самого историка, который воспроизводит генезис не всего содержания известной культуры, а только тех ее элементов, которые могли поместиться в его сознании. Все изложенные заключения, вытекающие из основной мысли излагаемого метода, сводятся к тому конечному выводу, что такое историческое изучение отправляется не от исторического явления, а от личного кругозора изучающего, т. е. не от изучаемого объекта, а от изучающего субъекта, и, следовательно, исходным пунктом изучения становится точка зрения изучающего. Поэтому такое изучение можно назвать субъективным и такой метод можно назвать субъективным. Легко представить, как разнообразны условия, определяющие точку зрения историка. Это разнообразие условий и сообщает капризную изменчивость приемам такого исторического изучения; исторические явления подбираются в изложении по личному усмотрению каждого. Точно так же они и ценятся. Один, например, придавая господствующее значение в истории общества отношениям экономическим, подбирает в прошедшем факты преимущественно экономической жизни; другой, приписывая такое руководящее значение формам политического быта, сосредоточивает свое внимание исключительно или преимущественно на устройстве управления и его формах. Историки обыкновенно получают литературно-философское образование и поэтому мало знакомы с математикой и с естествоведением; уделяя в своем изложении какое-нибудь место успехам знания, они обыкновенно опускают развитие знаний математических и физических.

   Объективный метод. Можно поставить и ставят историческому изучению другую задачу, более объективного характера. Можно принять за точку отправления в изучении истории не изучающий субъект, а изучаемый объект, исходя из того же самого взгляда на исторический процесс, на каком построен и субъективный метод. Можно видеть в историческом процессе последовательную смену явлений, подготовивших современное состояние образованного человечества. Но можно не останавливаться на этом состоянии как на чем-то твердом, ведь современное состояние, настоящее время - это также субъективное представление, которым обозначается не исторический факт, а только хронологическое отношение наблюдателя к известным историческим фактам, и в этом смысле понятие о современном состоянии, о настоящем времени - в значительной степени абстракция, т. е. фикция. В исторической действительности нет ни прошедшего, ни настоящего, а есть только непрерывное течение; едва наблюдатель успеет схватить своим наблюдением бегущую минуту, известные текущие явления, как схваченное им представление становится уже анахронизмом: оно отражает в себе уже не то, что идет, а то, что прошло; все наши представления о явлениях современного состояния человечества суть такие анахронизмы. Когда изучающий отрешится от этой фикции, которая заставляет его отличать современное состояние от прошедшего, когда он уверится, что всякие отдельные представления о явлениях современной жизни суть представления о тех же минувших фактах истории, тогда в историческом процессе перед ним останется как проблема, требующая его разрешения, не генезис известных исторических состояний, или формаций общежития, а самое историческое движение, последовательно создающее и разрушающее различные состояния, или различные формации, общежития. Это движение и останется задачей исторического изучения. Все отдельные культуры получают значение только отдельных явлений, в которых это движение обнаруживается. Итак, можно поставить задачей исторического изучения самое историческое движение.
   Что входит в понятие движения? Силы, его производящие, свойства предметов, движимых этими силами, и порядок, или последовательность, самого движения. Для изучения всего этого не годятся приемы субъективного метода, или метод субъективного исторического изучения. Изучающему нет нужды подбирать явления, потому что для него все явления суть обнаружения исторического движения; для него нет нужды и в сравнительной оценке явлений по их отношению к современному состоянию человечества, для него явление получает значение, насколько оно обнаруживает действие исторических сил, свойства исторических союзов или порядок исторического движения. Следовательно, явления он может различать только как меньшие или большие удобства, как худшие или лучшие средства понимания. Для изучающего теряет свою важность даже хронологическая последовательность явлений, ибо при изучении действия сил, свойств людских союзов или последовательности движения важно не то, что после чего следует, а то, что из чего следует. Для такого изучения, которое в противоположность первому мы будем называть объективным, необходимы другие приемы изучения; этих приемов также три: наблюдение явлений, сопоставление явлений и обобщение явлений.

   Наблюдение. Наблюдением изучаются отдельные исторические явления. Что такое историческое явление, т. е. какие обнаружения исторического процесса надобно принять за явления, всего более его вскрывающие? Явления, которые мы знаем в прошедшем, не одинакового характера. Все эти явления можно разделить на несколько разрядов по логике их происхождения и по действию, какое они оказывали: именно, одни явления с первого взгляда представляются случайными, другие - неизбежными последствиями своих причин. Но еще Боссюэт заметил, что случайное явление есть нечто немыслимое, что (говоря его словами) термином "случайность" мы только прикрываем собственное невежество, т. е. незнание причин, вызвавших случайное явление. В самом деле, каждое явление, кажущееся случайным, вызывается достаточной причиной, но достаточная причина - это причина, которая могла вызвать явление, могла его и не вызвать; явление, вызываемое достаточной причиной, следовательно, могло быть и могло не быть. Из них одни, вызванные достаточными причинами, не оказали заметного действия на ход дальнейших явлений; такие явления мы называем приключениями, анекдотами. Другие, будучи также вызваны достаточными причинами, оказали заметное действие на ход дальнейших явлений; такие явления мы называем событиями. Если вы представите себе содержание всего рассказа, излагаемого в каком-либо кратком руководстве по всеобщей истории, вы заметите, что излагаемые там явления суть почти все события и частью анекдоты, т. е. все те явления, обусловленные достаточными причинами, явления, которые могли быть и могли не быть. Может ли изучение ограничиться такими явлениями? Чтобы оценить значение их, надо обратиться к наукам, стоящим на более твердой почве, чем история. И в природе есть события, т. е. явления, которые могут быть, могут и не быть; таковы нормальные явления, которыми сопровождается неравенство температуры в разных слоях, или сферах, воздуха, - это ветры; но неравенство это иногда становится ненормальным, т. е. более резким, чем обыкновенно, и тогда ветер превращается в бурю; вот эта буря и есть происшествие. Далее, действие электричества иногда обнаруживается в тех потрясениях, которые мы называем громом и молнией или тучей; такое явление может быть, может и не быть, но оно происходит только при особенном, т. е. ненормальном, сочетании сил; и это есть происшествие. Итак, и в природе есть события. Но представьте, если бы вся физика была составлена из явлений, подобных громоносным тучам, бурям, наводнениям; несомненно, во всех этих явлениях сказывалось бы действие физических сил, но действие, обнаруживающееся в особенных явлениях, без которых могла бы и обойтись природа; ведь физический порядок не разрушится, если не будет бурь, а останутся только ветры. События, совершающиеся в человечестве, и суть с научной стороны явления, параллельные бурям и наводнениям в природе; в них обнаруживается действие тех же сил, но только в формах, не вызываемых необходимо природой сил и законами их действия.
   Итак, в природе есть явления, которые могут быть, но могут и не быть; с другой стороны, есть явления, которые не могут не быть, - это все те нормальные явления, которыми обнаруживаются действия физических сил; они не могут не быть, как скоро есть силы, - если их нет, нет и сил. Подобные явления есть и в истории; это те явления, которые вызываются повелительной, а не достаточной причиной, т. е. которые необходимы. Например, если люди в известном союзе прожили известное время, у них образуются предания и обычаи; если они некоторое время живут вместе и не расходятся, то между ними возникает право и т. д.; право, обычай, предание есть неизбежные явления соединенной жизни людей, продолженной известное время. Когда вы соберете подобные необходимые последствия своих причин или явления, вызванные повелительными историческими причинами, то вы найдете, что эти необходимые явления все суть то, что мы назвали производными элементами общежития, что они составляют в своей совокупности быт. Явления, составляющие настоящий предмет исторического изучения, суть не приключения или события, а быт, который слагается из явлений необходимых, вызываемых повелительными историческими причинами; быт, т. е. производные элементы общежития, - понятия, нравы, привычки, право. Приключения почти не нужны в историческом изучении. События, т. е. явления, обнаруживающие действие причин только в ненормальных формах, могут быть предметом исторического изучения как вспомогательный материал или как замена быта, если последний неизвестен.

Лекция 17.

Сравнение. Обобщение.

   Наблюдением познаются отдельные явления; наблюдая явления, мы их анализируем; анализируя, открываем первичные элементы, которыми они произведены; расследуя эти элементы, видим их сочетания, т. е. состав общежития; разбирая их сочетания, замечаем их взаимные отношения, или взаимодействие элементов. Итак, наблюдением познается состав общежития и взаимные отношения составных элементов.

   Сравнение. Второй прием есть сопоставление, или сравнение, явлений. Этот прием состоит в объяснении разделенных пространством или временем явлений однородного характера посредством сравнения одних из них с другими. Прием этот так важен в историческом изучении и дал такие ценные результаты, что иные делают из него целый сравнительный метод, т. е. все приемы исторического изучения сводят к одному в чаянии, что им одним разрешатся все задачи исторического изучения. Но, преувеличивая значение этого приема, им и страшно злоупотребляют; наибольшее злоупотребление происходит от слишком буквального его понимания, т. е. от того, что задачей сравнительного приема считают доказательство сходства сравниваемых явлений. Замечая где-либо бледные следы известного исторического факта или процесса, ищут, где бы этот факт или процесс обнаруживался явственнее и полнее, и, нашедши такой более очевидный факт или процесс, черты его подставляют под те бледные следы. Такой прием основывается на предположении, что если в истории одного общества встречаем явления, которые напоминают процесс, имевший место в истории другого общества, то, значит, под этими явлениями скрывается и весь этот процесс, и, перенося черты исторической жизни одного общества в историю другого, мы только восстановляем в этой последней факт, стертый временем или затерявшийся в архивах. Таким образом, сравнение становится только вспомогательным средством наблюдения, т. е. теряет характер особого приема изучения, который направлен к дальнейшему, более глубокому познанию явлений, уже изученных наблюдением. Предположение, на котором основано такое понимание сравнительного приема, или опасно, или бесполезно. Опасно потому, что может быть неверно и, следовательно, может ввести в ошибку; исторический факт или процесс, может быть, потому и оставил после себя только неясные следы, что зачинался, но не успел развиться; в таком случае реставрация его помощью однородного процесса, имевшего место в другое время или на другом пространстве, - такая реставрация может оказаться подделкой. Приведу один пример такой ошибки, наиболее характерный: Мэн в своей истории древних учреждений, исследуя процесс перехода союза родового в союз территориальный или в поземельную общину, отмечает различные моменты этого перехода. Он замечает, что передел земли между членами союза есть признак того момента его развития, когда кровная связь только что перемещалась на землю, т. е. когда кочевой род только что становился оседлым, и союз родства подменялся союзом поземельным - соседством; где, следовательно, есть передел земли между членами общины, там поземельная община является в своем первоначальном строе; где поземельный передел исчезает, там, следовательно, кровный союз заменяется уже союзом поземельным. Вступая в дальнейший момент своего развития, поземельная община индусов не знает уже земельных переделов, хотя члены общины и считают себя потомками одного родоначальника, т. е. родичами. Русская община еще хранит обычай поземельных переделов; следовательно, она должна быть древнее индусской. Надобно найти и основание этого признака, т. е. живое чувство кровного родства между членами общины. Мэн и постарался найти это основание, услышав от кого-то, что русские крестьяне, составляющие поземельную общину, всегда считают себя родственниками. Так, сравнительный метод был причиной ошибки Мэна. Наша поземельная община, как известно, самая поздняя в мире и создана чисто искусственно, без всякого участия - действительного или фиктивного - традиций кровного родства; ее создали в XVII в. две чисто политические силы: помещик - крепостной владелец и дьяк финансового управления. Далее, если предположение, на котором основывается рассматриваемое понимание сравнительного метода, и безопасно, то оно все-таки бесполезно; бесполезно оно потому, что если не вводит в ошибку, то и не приводит ни к какому выводу. Положим, русская крестьянская община оказалась бы такой же родовой, как и индейская. Что же дальше? Перед глазами наблюдателя явилось бы вместо одной две родовые общины, т. е. вместо одного ископаемого экземпляра социальной формации два экземпляра, и только. Это открытие обогатило бы только коллекцию ископаемых древностей, а не запас исторических сведений; для исторического изучения все равно, повторяется ли факт один раз или два раза.
   Совсем иными результатами сопровождается сравнительное изучение, когда мы ставим его целью изучение не сходства, а различия однородных явлений. Заметив это различие, мы спрашиваем о его причине; причину эту надо искать в особенностях среды, произведшей то или другое из сравниваемых явлений; изучая эти особенности, найдем, что однородные явления произведены одними и теми же элементами общежития, но вышли неодинаковыми потому, что самые общежития, в составе которых действовали эти элементы, не похожи друг на друга ни по своему составу, ни по взаимным отношениям составных элементов. Таким образом, изучение однородных явлений приведет к тому важному выводу, что одни и те же элементы общежития в различных сочетаниях и при неодинаковом взаимодействии действуют неодинаково, т. е. обнаруживают неодинаковые свойства своей природы.
   Если наблюдением познается состав общежития и взаимные отношения составных элементов, то познание свойств и способа действия элементов общежития в различных его составах и при различном взаимном отношении составных элементов есть цель сравнительного изучения.
   Понятно, какую цену имеет сравнение в историческом изучении: оно заменяет историку опыт естествоведа. Никогда не достигнем мы того, чтобы история стала экспериментальной наукой, потому что у историка никогда не будет в руках того искусственного средства для познания свойства явлений, каким служит в руках естествоведа кабинетный опыт. Но у историка остается обширное поле наблюдений, на котором он может, выбирая, сравнивать явления; он может наблюдать один и тот же элемент общежития в различных сочетаниях и при различном взаимодействии составных элементов и, наблюдая, открывать в его природе разные свойства, видеть разные способы его действия.

   Обобщение. Третий прием исторического изучения есть обобщение явлений. Помощью этого приема историческое изучение углубляется еще в более сокровенные струи исторического процесса. Наблюдением познаются отдельные явления, сравнением изучаются однородные явления, обобщение устанавливает взаимоотношение всех явлений. Наблюдая отдельные явления, мы открываем составные элементы общежития; рассматривая действие этих элементов, встречаемся с первичными силами, направляющими жизнь человечества. Сравнивая однородные явления, мы изучаем свойства и способы действия разных элементов. Исторические силы, направляя эти элементы общежития, приводя их в известные сочетания и в известные взаимоотношения, творят исторические тела, которые мы называем людскими союзами или общежитиями; эти общежития рождаются, растут и разрушаются, сменяя одно другое. Обобщение устанавливает внутреннюю последовательность, или связь, между хронологически сменяющимися союзами и приводит эту смену к основным началам, по которым она совершается. Если обобщение схватывает только внутреннюю последовательность, или связь, хронологических смен явлений, оно дает историческую схему. Если оно указывает начало, по которому совершается эта смена, оно дает исторический закон. Обобщением явлений вырабатываются исторические схемы и исторические законы.

Лекция 18.

Исторические схемы и исторические законы.

   Исторические схемы и исторические законы. Итак, историческая схема отвечает на вопрос: в каком порядке сменяются явления? А исторический закон есть ответ на вопрос: почему они сменяются в таком порядке?
   Излагая исторический процесс, мы уже имели случай вывести одну историческую схему. Она указывает порядок, в каком шло развитие естественных союзов; процесс этого развития, как мы видели, представляет постепенное выделение из союза предыдущего - союза, обнимающего своими связями все меньшее количество наличных людей и сменяющихся поколений, но все более способного к общению с другими союзами. Это - схема. Если бы мы нашли ответ на вопрос, чем определяется такой процесс развития естественных союзов, мы бы нашли закон развития естественных союзов. Большая часть исторических законов, какие выведены в историографии, суть исторические схемы, притом даже недостаточно обобщенные, обнимающие не все явления. Для примера приведу три исторических закона, которые под этим названием выводятся, например, в одной философско-исторической книге Одис Баро - "Письма о философии истории". Он выводит три закона, определяющих, собственно, развитие национально-политических союзов. Первый закон: "Национальность - это бассейн" ("Une nationalite, c'est un bassin"), т. е. национальные тела всегда складываются в пределах речного бассейна. Так бывало часто, но не всегда, притом эта формула указывает, как бывало - как складывались национальности, но не указывает, почему они так складывались. Итак, это схема, а не закон. Такого же характера и второй закон, или вывод: "Граница национальности - это гора" ("Une frontiere, c'est une montagne"); все остальное не может быть границей национальности. Опять это схема, определяющая отношение населения к природе страны, показывающая, как или чем определяются географические границы национальности, но не показывающая, почему они так определяются. Еще дальше от закона третья формула, которую автор также называет законом, выражая его несколько многословно: "Мир колеблется между двумя системами обществ - между обществами простыми и сложными; между национальностями естественными и союзами искусственными; между народами, имеющими границы, и нациями, границ не имеющими; между порядком мелких государств и порядком крупных империй" ("Le monde oscille entre deux systemes de societes: les societds simples et les societes composees; les nationalites naturelles et les agglomerations artificielles; les peuples a frontieres et les nations sans frontieres; le regime des petits Etats et le regime des grands empires"). Это даже и не схема, а воспоминание о некоторых моментах исторического развития.
   Итак, исторический закон есть начало, управляющее сменой исторических явлений. Это общее определение закона, выведенное диалектическим путем и потому проблематичное: если существуют законы в истории, то они должны быть такими началами. Но существуют ли они? Чтобы ответить на этот вопрос, надобно логически вывести понятие об историческом законе из свойства явлений, которыми он управляет. Составная единица человеческого общежития как исторического союза есть человек - существо мыслящее и сознающее. Как такое существо он есть предмет психологии. Поэтому одни думают, что все исторические явления суть, собственно, явления психологические. Так, Тэн считает возможным вывести исторические явления из законов ума и потому называет историю прикладной психологией. Но есть исторические явления, которые нельзя объяснить исключительно процессами, совершающимися в духовной жизни отдельного человека. Таков язык: как способность он есть явление психологическое, но как средство общения, как грамматическая и лексическая система он есть произведение человеческого общежития; совершенно уединенный человек не имел бы ни потребности в нем, ни возможности создать его. Таково же и право: идея права зарождается только с момента встречи лица с лицом. Потому другие поправляют Тэна, говоря, что исторические явления бывают или психологические, или социологические. Многие ограничивают классификацию исторических явлений этими двумя категориями. Но если уж распределять все исторические явления по их источникам или производителям, то следует прибавить к этим категориям две другие. Во-первых, в числе исторических явлений есть такие, которые не объясняются ни социальными, ни психическими процессами, а имеют свой корень в физической природе человека. Таков факт нарождения: как разность, выражающая перевес количества рождений над количеством смертей, оно есть явление физиологическое. Таково же количественное отношение полов в составе общества: в иных местах оно нарушается искусственно, но при нормальном ходе нарождения колеблется слабо, и не заметно его связи ни с психическими процессами, ни с социальными условиями. Во-вторых, и внешняя природа, окружающая человека, не остается только обстановкой его деятельности, а является деятельным фактором в очень важных исторических явлениях, особенно экономических, в истории народного хозяйства, вообще в ходе накопления капитала и т. п. Как продукт человеческого труда капитал - явление частью психологическое, частью физиологическое; но как вещество, произведенное силами природы и только приспособленное к потребностям человека, он есть явление физическое. Направление и степень напряжения народного труда, выбор естественных богатств для разработки указываются всего более природой страны. Итак, к психологическим и социологическим явлениям в истории надобно прибавить еще явления физиологические и физические, и тогда получится ровно столько же категорий исторических явлений, сколько есть исторических сил, их производящих, что и требовалось доказать или, говоря прямее, чего вовсе не стоило доказывать.
   Но если все исторические явления или психологические, или социологические, или физиологические, или физические, то спрашивается: насколько же они исторические? Ведь физиолог, изучая отправления человеческого организма, вовсе не думает, что он изучает отдел истории. Каждая историческая сила служит предметом особого специального, не исторического изучения. Есть ли границы между этим специальным изучением и общим историческим? Каждая историческая сила есть особый мир, хотя и незамкнутый, у которого своя природа, свои законы и элементы, свой особый строй. Но этого строя они достигли не сразу: они тоже развивались, изменялись, т. е. имели свою историю, прежде чем достигли состояния, в каком застает их современный наблюдатель. То, что есть в них постоянного, - их свойства, законы и элементы - все это составляет предмет специального изучения; все изменяющееся - взаимные отношения их элементов, их действие, строй - это принадлежит истории. Тэн ставит такое смелое положение: "Как астрономия есть в сущности механическая задача, а физиология - задача химическая, так и история есть в сущности только психологическая задача". Но с такой же справедливостью можно сказать и наоборот, что и психология в значительной мере есть задача историческая. Разве дух первобытного человека работал так же, как он работает в современном человеке, которого коснулись успехи цивилизации?
   Психический аппарат, если можно так выразиться, всегда оставался один и тот же, но действие его изменялось: способности приходили в различные сочетания; степень напряженности тех или других психических отправлений то падала, то поднималась по мере накопления опыта, знания, предания. Современный так называемый культурный человек в своем духовном обиходе живет не столько своими собственными непосредственными восприятиями, сколько воспоминаниями и впечатлениями, усвоенными им посредством тех многочисленных искусственных прививок, помощью которых понятие или знание становится достоянием умов, его не вырабатывавших. Итак, духовная жизнь современного человека, т. е. современная психология, в значительной мере есть также продукт истории. То же самое, только не в одинаковой степени, было и с другими историческими силами. Разве внешняя природа, окружающая человека, не испытала на себе действия его рук и ума?
   Каждая историческая сила действует по неизменным законам, соответствующим ее природе. Понятие о закономерности действия неразрывно связано с понятием о силе, необходимо предполагается последнею: сила, не подчиняющаяся законам в своем действии, есть нечто немыслимое, есть логический абсурд. К числу этих законов относятся и законы изменения или развития силы исторической. Есть ли это развитие необходимое требование самой природы исторической силы, т. е. одно из коренных свойств ее? Ответить на этот вопрос не дают возможности средства исторического изучения. В исторической жизни ни одна сила не действует совершенно одиноко, независимо от других сил, как заставляет действовать силы природы физик в своей лаборатории. Историческому изучению открыт лишь тот общий факт, что развитие каждой из исторических сил есть следствие их взаимодействия, которое, как и действие каждой из них, так же подчиняется известным законам. Но так как все исторические явления суть произведение этого взаимодействия, то исторические законы и надобно понимать как законы взаимодействия исторических сил. Таково логически выведенное из характера исторических явлений понятие об историческом законе.
   Значит, исторические законы не психологические, не физиологические, не физические или социологические; но они и не чужды ни тем, ни другим, ни третьим, ни четвертым по свойству явлений, которыми они управляют. В истории есть явления психологические, но они преломляются под действием условий социологических, физиологических и других. Есть, далее, явления социологические, но они также усложняются, преломляясь под действием условий психологических и других. Это преломление и есть следствие взаимодействия исторических сил. Словом, исторические законы можно назвать законами сложения исторических сил. Поясним это примером.

Лекция 19.

Исторические схемы и исторические законы (окончание). Критика.

   Пример этот мы берем из истории развития естественных союзов. Следя за этим развитием, можно заметить, что завязкой каждого из них было известное естественное влечение. Таким влечением для первобытной орды служил инстинкт самосохранения, для материнского рода - потребность питания, для рода патриархального - половое влечение, а для семьи - влечение к господству над окружающей средой. Может быть, и не в таком порядке естественные влечения пробуждались, строя общество; может быть, докажут, что не в таком порядке и сменялись естественные союзы. Во всяком случае, останется то положение, что естественные союзы развивались в известном порядке пробуждения естественных влечений. Если так, то это положение и будет выражать закон развития естественных союзов. Так как естественные влечения, строившие союзы, или физиологические, или психологические, то и закон их развития надобно назвать физиологическим или психологическим.
   Такой вывод, очевидно, противоречит нашему определению исторического закона: в данном примере действуют одиноко, а не совместно две исторические силы - личность и физическая природа человека. Рассмотрим, однако, правильно ли сделан такой вывод. Для этого мы припомним фактическую историю естественных союзов и воспроизведем их развитие, подставляя под явления, т. е. под формы и отношения каждого союза, естественные влечения, которыми они вызывались, а под хронологическую смену явлений - их психологическую связь; таким образом, мы воспроизведем вместо фактической истории естественных союзов их историю схематическую.
   Бывают ощущения столь обыкновенные и естественные, что они охватывают всех наличных членов союза; таким образом, ощущение становится общим. Но чувство общее не есть еще явление общественное; таким оно становится, когда, разделяемое всеми, выражается в каком-либо совместном действии всех - так являются общественные учреждения как выражение общего ощущения. Чувство страха - инстинкт самосохранения, становясь общим чувством, выражается в известной организации, которую общество направляет к самозащите; является власть, распоряжающаяся защитой, установляющая обязательный порядок действия для каждого члена союза, известные орудия и средства защиты: окопы, пещеры и т. д. Став общественным учреждением, действующим обязательно, ощущение, вышедшее из сферы личной жизни, возвращается в ту же сферу, но уже не как ощущение, а как обязанность, которая принуждает человека к известным действиям даже и тогда, когда не поддерживается личным ощущением. Дальнейшие поколения воспитываются уже не под влиянием непосредственного ощущения, а под действием этой обязанности. Следовательно, личное ощущение, став общественною обязанностью, в дальнейшие поколения передается в виде идеи, именно идеи общего долга. Это один ряд моментов развития личного ощущения. Теперь перейдем к другому. Созданная для самозащиты организация устраняет внешнюю опасность как постоянную угрозу; это дает место действию других ощущений, т. е. потребностей, которые прежде подавлялись более сильной. Психологически вероятно, что сильнейшей потребностью был в первобытных обществах инстинкт самосохранения; та же вероятность заставляет думать, что за этой потребностью следовала, прежде всего, потребность питания. Остановимся на этой психологической вероятности. В борьбе за существование с внешними врагами, с такими же людьми или хищными зверями каждый член союза удовлетворял этой потребности питания единичными усилиями и тотчас истреблял плоды этих усилий. История первобытной культуры расскажет вам, как в первобытном обществе рождается стремление обеспечить питание, запасая средства для него на будущее время; оттуда же узнаете вы, как это стремление привело людей к попытке приручить некоторых диких животных. Приручение это невозможно было единичными усилиями: один человек мог убить дикого зверя, но загнать в загородь стадо бизонов не под силу одному человеку. Между тем первобытная орда под другими влияниями стала раскалываться на группы, связанные единством происхождения от матери; эти связанные общим происхождением члены орды соединенными усилиями и приручали диких животных. При этом должен был выступить целый ряд новых задач и отношений; так, например, должен был возникнуть вопрос о собственности. На разрешение этих задач, на определение этих отношений и была направлена готовая общественная организация, установившаяся в борьбе за существование с внешними врагами. Теперь соединенные силы обратились на борьбу с природой, чтобы вырвать у нее более обеспеченные средства питания. Кровные группы работали над приручением животных; орда, части которой составляли эти группы, признавала плоды этой работы, т. е. право родовой собственности. Таким образом, общественная организация под действием новых задач, к разрешению которых она была направляема, стала изменяться. Так бывало в одних местах, где вопрос об обеспечении питания был насущным. Но в странах, где природа без борьбы дает человеку необходимые средства питания, мы долго не видим попыток приручения животных; там, значит, инстинкт самосохранения не имел преемником своим потребности питания как строителя общества; там чувство самосохранения имело дальнейшее развитие. Когда орда стала распадаться на более мелкие кровные союзы, она стала более беззащитной. История культуры расскажет вам, как в этой отколовшейся от целого части по мере ее обособления возникала идея обеспечения самозащиты на будущее время. Группа изменяется постепенно в своем наличном составе; поколение опытных бойцов-стариков сходит со сцены, рождается идея о заготовке резервов. Эта идея обнаруживается в усиленной потребности людей сеяться, размножаться. Отсюда при перерождении материнского рода в патриархальный вырастает обычай многоженства. Исторической почвой этого обычая был плодородный Юг и Восток, где вопрос об обеспечении питания не имел такого рокового значения, как на Севере. Развиваясь дальше, это стремление обеспечить средства самозащиты на будущее время превратилось в идею обеспечения загробного существования человека посредством непрерывного продолжения его потомства. Древнейшая форма идеи бессмертия души является в форме продолжения существования загробного при условии существования потомства, на земле остающегося. Вот почему древний человек верил, что его загробная жизнь прекратится, как только погаснет огонь на очаге его рода, а огонь гас, когда пресекалось его потомство.
   Таков схематический процесс развития естественных союзов, который можно продолжить до последнего момента, до семьи.
   Этот процесс и дает нам ответ на два вопроса, которые возбуждаются рассматриваемым законом развития естественных союзов. Закон этот гласит, что естественные союзы развиваются в известном порядке пробуждения естественных личных влечений. Спрашивается, каким образом личное естественное влечение может переходить за пределы личного существования? Теперь мы получаем на этот вопрос ответ. Ответ этот сводит процесс с психологической или физиологической почвы: личная потребность, став общей, превращается в общественное учреждение, действующее обязательно и тогда, когда бездействуют условия, его вызвавшие, поддерживающие память о потребности, и тогда, когда ее не ощущают уже отдельные лица. Второй вопрос: каким образом естественные влечения в личной жизни, беспрестанно сменяющиеся или наплывающие беспорядочной толпой, в жизни исторической разобщаются, задерживаются каждое на несколько поколений и сменяются в известном порядке? Ответ: из личных потребностей твердеют и кристаллизуются, подвергаясь общественной обработке, наиболее общие; а так как обобщение потребностей зависит от их физической устойчивости, то они выступают строительницами общества по мере удовлетворения наиболее общих из них и по мере обобщения наиболее настойчивых из них.
   Получив эти ответы, мы теперь спросим, что же значит положение: естественные союзы сменяются в порядке пробуждения личных естественных влечений. В личной жизни нет никакого порядка естественных влечений, установленного физиологически или психологически, а есть только известная смена физиологических или психологических отправлений. Естественные союзы сменяются в порядке обобщения личных потребностей; этот порядок определяется степенью их настойчивости, настойчивость же потребностей зависит от трудности их удовлетворения, условливаемой свойствами окружающей природы. Следовательно, исторические союзы сменяются в порядке, определяемом взаимодействием всех исторических сил; в указанном процессе мы встречаем совместное участие личности, физической природы человека, внешней природы, его окружающей, и общества. Итак, мы вовсе не нашли закона развития естественных союзов, а составили только схему этого развития, и схема эта вобрала в себя вовсе не одни психологические явления.
   Можно было бы взять другие примеры, чтобы еще более выяснить такую смешанную сложную природу исторических законов. Так, например, можно было бы проследить на явлениях, еще точнее исследованных, чем процесс развития естественных союзов, как личные ощущения под влиянием непрерывной смены поколений превращаются в общественные идеи, проходя через стадии обычая, закона, верования, предания и принимая форму общественных нравов, а потом облекаясь в поэтические воспоминания.

   Критика. Я изложил три приема объективного изучения истории: наблюдение, сравнение и обобщение. Эти приемы постигают не одинаковые явления истории. Каждый следующий служит средством познания явлений все более сложных или более скрытых. Следовательно, эти приемы суть последовательные моменты исторического познания, ступени, на которые последовательно восходит изучающий историю. Вступление на каждую ступень подготовляется особенной, предварительной работой, правила которой составляют в своей совокупности критику.
   Наблюдением познаем мы состав общежития, взаимные отношения составных элементов. Это познается путем изучения отдельных явлений, которыми обнаруживается общая жизнь. Но чтобы изучить эти явления, их надобно предварительно извлечь из исторических источников, в которых они сокрыты. Правила разбора текстов и сопоставления их излагаются в так называемой критике, дипломатической или документальной, точнее, в критике источников.
   Сравнение изучает свойства разных элементов, обнаруживающиеся при различных их сочетаниях в составе общежития. Чтобы изучить эти свойства, надобно сопоставлять явления, воспроизводя их в хронологической связи, и таким образом узнавая причинную их связь. Правила этой подготовительной к сравнению работы излагаются в критике прагматической.
   Изучив свойства элементов по действию их в различных сочетаниях общежития, далее воспроизводим внутреннюю связь, или последовательность, всех явлений и начала, управляющие этой последовательностью. Чтобы открыть эту связь явлений общей истории и начала, ими управляющие, надобно предварительно по изученным свойствам элементов общежития изучить природу и свойства действия производящих эти элементы исторических сил, рассматривая их взаимодействие (так как историку недоступно наблюдение каждой силы в ее одиноком действии). Правила этой предварительной работы, подготовляющей обобщение, излагаются в критике, которую мы назовем собственно исторической; часто она называется также критикой высшей.
   Итак, критика дипломатическая, или документальная, разбирает и сопоставляет разные источники. Критика прагматическая сопоставляет разные явления, чтобы указать между ними связь. Критика историческая сопоставляет различные исторические силы, чтобы по их взаимодействию изучить природу каждой.
   Я изложил два метода исторического изучения, из которых один назвал субъективным, другой - объективным. Теперь остается определить значение каждого из этих методов.

Лекция 20.

Сравнительное значение обоих методов. Метод изучения местной истории.

   Тот и другой методы слагаются из различных приемов и направляют историческое изучение к разрешению неодинаковых задач. По характеру приемов субъективный метод есть облегченный способ исторического изучения. Этого облегчения он достигает, ставя исходным пунктом изучения явления, наиболее близкие для изучающего, т. е. его собственное положение и мировоззрение. Поэтому субъективное историческое изучение есть популярное изучение истории. Его можно сравнить с популярным изложением физических явлений, где излагающий отправляется от явлений, наиболее часто повторяющихся перед глазами наблюдателя. По характеру задач, к разрешению которых направляется субъективное изучение, оно делает из истории средство общественного воспитания: целью этого изучения служит происхождение и развитие тех отношений, интересов, идей и чувств, которыми живет современный человек. Это изучение проясняет сознание человека, а сознание открывает ему его цели и лучшие средства их достижения. Поэтому на субъективном методе исторического изучения основывается преподавание истории: педагогические руководства к изучению истории обыкновенно излагаются помощью этого метода. Отсюда правило, которое мы должны извлечь: начиная преподавание истории, не вводить в него приемов объективного метода, но самому изучать историю с помощью приемов этого метода, ибо качество субъективного изложения истории определяется твердостью, с какою мы усвоили приемы и задачи объективного изучения.
   Иные - приемы и задачи объективного изложения. По характеру приемов это изложение ведет к познанию природы общежития независимо от житейских понятий и интересов изучающего. Но и такое изучение может иметь практическое приложение: из изучения природы общежития должна выработаться со временем наука об устройстве общежития, которую можно назвать прикладной историей. Значит, если субъективное изучение истории дает человеку ясное самосознание и определяет его практическую деятельность, то объективное изучение дает обществу средства лучше устроиться; субъективное изучение истории - руководство для частной жизни, объективное ее изучение - руководство для целых обществ.

   Метод изучения местной истории. Теперь остается нам приложить оба этих метода исторического изучения к изучению местной истории. Субъективный метод в приложении к местной истории делает последнюю средством для развития национального сознания и для правильного достижения национальных задач. К этому результату должно привести изучение происхождения и постепенного развития отношений, интересов, идей и чувств, которыми живет известное национальное общество. Объективный метод, прилагаемый к местной истории, теснее связывает ее изучение с изучением истории всеобщей, но задачи такого изучения несколько сложнее. Всеобщая история, разумеется, слагается из ряда хронологически параллельных или хронологически сменявшихся местных историй; но не все местные истории имеют одинаковый объективно-научный интерес. Если предмет объективного изучения составляет общее историческое движение, т. е. производящие его исторические силы, движимые ими исторические тела или общественные соединения и последовательность, или порядок, самого движения, то исторический наблюдатель, с этой точки зрения изучающий историю, перенося свое наблюдение на жизнь какого-либо отдельного общества, прежде всего, будет смотреть на то, как действовали в истории этого общества исторические силы, какие общественные соединения возникали под их действием и какой момент общего исторического движения отразился в жизни этого общества. Следовательно, местная история представляет тем больше или тем меньше научного интереса, чем с большей или меньшей полнотой скрывается в ней природа каждой исторической силы, чем более или менее своеобразны слагающиеся в ней сочетания общественных элементов, чем больше или меньше новых, в других местах не замечаемых свойств обнаружили в этих сочетаниях составные элементы и, наконец, чем цельнее или мимолетнее, глубже или поверхностнее отразился в этой истории известный момент общего исторического движения. Последнее поясним частным примером. В политической истории Европы, как известно, территориальная дробность феодальных времен сменилась стремлением обществ складываться в крупные политические тела, размеры которых определялись сперва принципом так называемых естественных, т. е. географических, границ, а с начала нынешнего столетия - принципом национальности. Тому и другому принципу политика давала очень эластичное, изысканное толкование, а сила - очень произвольное применение, и следствием обоих принципов было поглощение или слияние множества мелких самостоятельных территориальных союзов, образовавшихся во времена феодального дробления Европы. Но с начала нынешнего же столетия, прежде чем указанное стремление достигло своей цели, прежде чем карту Европы успели разрисовать на крупные участки по географическому или национальному трафарету, обнаружилось обратное движение: некоторые старые и крупные политические тела начали разлагаться на мелкие части. Мотивом этого разложения явилось начало более реальное и определенное, чем произвольное и растяжимое понятие о естественных границах или шаткое и смутное, иногда искусственно возбуждаемое чувство национальных связей: этот мотив - религиозно-племенное родство. Такое разложение постигло уже Турцию и очень успешно подготовляется в Австрии. Любопытнее всего то, что руководительницей этого религиозно-племенного разложения является самая крупная и в религиозно-племенном отношении одна из наиболее сплоченных европейских держав - Россия: она создала уже четыре мелких племенных государства (Грецию, Сербию, Румынию и Болгарию) и поддержала существование пятого (Черногории). Нет сомнения, это религиозно-племенное обособление есть только дальнейший момент в ходе политического устроения Европы по национальностям; но со временем он глубоко изменит ее нынешний политический склад. Поэтому объективное историческое изучение, воспроизводя этот момент политического развития Европы, не только не может обойтись без истории России, но и должно будет поставить ее впереди других государств Европы, как в воспроизведении феодального периода оно ставит впереди историю Франции, где феодальный порядок развился с наибольшей полнотой и последовательностью.
   Итак, научное значение той или другой местной истории определяется, во-первых, степенью своеобразности ее явлений, во-вторых, ее связью с общим историческим движением. В обоих этих отношениях особенно заметно расходятся между собою оба метода исторического изучения. Метод субъективный ценит местную историю по культурной важности совершавшихся в ней процессов, т. е. по их близости к культурным интересам известного времени. Метод объективный ценит ее по своеобразности ее процессов, т. е. по новизне их для наблюдателя. С другой стороны, если для субъективного изучения история местного общества важна настолько, насколько это общество увеличило образовательный запас, которым живет современное образованное человечество, т. е. насколько это общество приблизило человечество к его современному состоянию, то для изучения объективного местная история получает значение в той мере, в какой отразила она в себе закономерный ход и условия исторического преемства, т. е. развития местных союзов, живших общей жизнью. Всем этим указываются задачи объективного изучения местной истории. Изучающий ее с этой точки зрения должен иметь в виду вопросы, какие может задать ему изучающий общую историю. Если субъективное изучение должно подготовлять разрешение вопросов, какие может задать историку его соотечественник, то изучение объективное должно вести к решению вопросов, какие может задать местному историку его собрат по науке, изучающий общее историческое движение. Вопросы эти сами собою вытекают из указанных особенностей объективного изучения; они касаются того, в какое взаимное отношение становились в известном обществе исторические силы, какие сочетания общественных элементов создавались под влиянием того или другого их взаимодействия, какие новые свойства обнаруживали эти элементы в том или другом сочетании и как подействовало так сложившееся общество на общее историческое движение. Такими задачами объективного изучения местной истории указывается и способ применения отдельных его приемов. Все эти приемы имеют место и в изучении истории отдельных обществ, но, очевидно, господствующее значение имеет в нем сравнение. Сравнительный элемент входит даже в два других приема. Выводы, добытые наблюдением над составом местного общества и взаимным отношением его составных элементов, могут иметь научное значение только тогда, когда они сделаны при помощи сопоставления истории этого общества с историей других обществ. Равным образом, восстановляя путем обобщения внутреннюю связь и последовательность в хронологической смене явлений местной истории, можно выразить эту связь и последовательность в известной формуле, составить схему местной истории. Но из одной этой схемы нельзя еще вывести никакого начала, управляющего сменой исторических явлений, никакого исторического закона, так как не может быть местных исторических законов. Это начало или этот закон откроются лишь при сопоставлении обобщенного местного процесса с другими однородными местными процессами. Итак, отдельные приемы изучения местной истории должны вести к одному конечному результату - к составлению ее общей схемы. Указанием этой конечной задачи я заканчиваю изложение общих оснований исторической методологии в приложении к изучению местной истории и перехожу к другой части наших занятий - изучению терминологии русских исторических источников. Исторические термины мы будем изучать по разрядам исторических явлений, ими обозначаемых, т. е. по составным элементам или отдельным течениям нашей исторической жизни. Пользуясь таким порядком изучения, мы будем сводить явления того или другого разряда, именно явления политические, или юридические, или экономические, в особую обобщающую их формулу, а из этих отдельных формул в конце работы, может быть, попытаемся вывести общую схему нашей истории.