ГЛАВА I
НОВГОРОДСКАЯ И КИЕВСКАЯ РУСЬ

   Взгляд на историю военно-морского искусства. Приступая к изложению «Истории военно-морского искусства в России», прежде всего должен сказать, что под историей военно-морского искусства я понимаю эволюцию военно-морских идей и их применение в условиях реальной действительности, и потому история военно-морского искусства совпадает в моем сознании с историей флота, как ее следует изучать.
   Предмет введения. Основная военно-морская идея есть идея о военном флоте. Поэтому я чувствую себя обязанным исследованию предмета истории военно-морского искусства предпослать ряд вступительных сообщений о ходе развития идеи военного флота в России, представляющих из себя извлечение из общей истории нашего государства.
   Задача введения — выяснение, необходим ли флот России. Вместе с тем я чувствую необходимость прежде, чем начать изложение о флоте русском, понять, почему и каким образом явился флот в России; я не могу a priori считать русский флот не имеющим корней в истории, а только созданием гениального человека, волею которого он стал быть. Я не имею права считать создание флота такою случайностью — не имею права уже потому, что при этой постановке вопроса отпадает вопрос об естественности флота для России, об исторической необходимости флота, а не только необходимости его в определенный исторический момент.
   Причина споров о необходимости флота. Мне кажется, что нередкое еще в наше время в России мнение, что флот ей не нужен или мало полезен, держится именно оттого, что до сих пор история России не исследована с военно-морской точки зрения.
   Может ли быть история флота (военно-морского искусства) вне связи с историей России. Между тем флот есть ведь только часть государственного организма — орган государственного тела. А потому история его вне связи с историей России является отвлеченностью— чем-то вне времени и пространства, другими словами, — не есть совсем история, так как всякая история есть эволюция некоторого явления, а значит может рассматриваться только во времени и только в связи с тем целым, в которое данное явление входит как элемент.
   Поэтому-то и историю русского флота следует рассматривать в связи с историей целого, т.е. России; и лишь проследив, как народились и как постепенно развивались в русском государстве условия, приведшие к созданию флота, мы можем понять значение флота для России.
   История флота — не история мореплавания. Если бы я задавался целью представить исторический очерк развития мореплавания в России, то должен бы был перечислить, в больших или меньших подробностях, многочисленные уцелевшие отрывки исторических сведений о морских походах киевских и новгородских славян на Царьград и Сигтуну (Стокгольм), свидетельствующих как о привычности русских славян к морю, так и о необходимости для них иметь на Черном и Балтийском морях какую-то военную силу.
   Но наш предмет заключается в очерке развития всероссийского флота, флота государства, имеющего совсем другие границы, территорию, народонаселение, государственный уклад и задачи, чем предшествовавшие ему русские государства Новгородское и Киевское. Всякий военный флот, который должен для своего существования иметь определенную политическую задачу, заимствует эту задачу у своего государства. Поэтому-то исторической очерк флотов Новгородского и Киевского не имеет непосредственного отношения к нашему предмету, он имел бы для нас некоторую важность только как очерк флотов государств, существовавших на частях территории, принадлежащей в настоящее время Российской империи, с народонаселением, вошедшим в ее состав, т.е. государств, которые могли иметь цели, сходственные с настоящими целями России.
   В этом смысле и исторический очерк недолговечного польского флота имеет для нас почти такое же значение и, попутно, также войдет в мое изложение.
   Гораздо большую первостепенную важность, на мой взгляд, представляет собою, хотя бы самое краткое, напоминание хода образования Московского государственного ядра с указанием постепенного накопления в нем условий, вызвавших необходимость морской силы для России.
   Оседание славян и образование двух центров. В IX веке главная масса русских славян осела по великому водному пути из Балтийского моря в Черное — торговому пути от варягов к грекам. Они образовали два центра: Новгород и Киев, на северном и южном концах этого пути.
   Сходство центров. И Киев и Новгород, основанные с торговыми целями, имели сначала между собою полное сходство в их значении торговых городов, — богатство, созданное торговлей, оставляя след по великому пути, и сделало эти оба города центрами материальной и духовной культуры — центрами власти.
   Различие их от внешнего влияния. Но между Киевской и Новгородской областями и в самой ранней их жизни сказывается коренное различие; это различие обусловливалось большим удобством сношений с Западной Европой для Новгорода и относительной близостью Киева к Византийской империи.
   Культуры, как и торговля, Новгорода и Киева являлись не самостоятельными, а заимствованными у варягов и у греков, служащими целям вольных городов Ганзейских и Византии.
   Обмен сношений западной и восточной половин Европы, великий речной путь, замыкавший тогда эти два полюса европейской культуры, и создал наше первоначальное русское самоопределение, выразившееся в двух названных центрах.
   Замеченное историей различие и некоторое даже соперничество между Киевом и Новгородом, весьма вероятно, происходило и от только что указанной причины, — оно окончилось на первых порах признанием высшей власти Киева.
   Различие их, обусловленное качеством земли. Было еще коренное различие между Киевской и Новгородской областями, заселенными одним и тем же славянским народом: различие, происходившее не от внешнего влияния соседней, а обусловленное качеством земли, доставшейся во владение славянам в этих двух областях.
   Стадии хозяйства: охота, скотоводство, земледелие. На заре человеческого творчества все народы ведут самое экстенсивное хозяйство, некультурно, по-варварски, малосознательно разрушают окружающие их богатства природы. Так поступили и все русские славяне, занимаясь сначала охотой, т.е. истреблением низшей жизни для поддержания своей.
   Дальнейшими стадиями материальной культуры человечества, как известно, являются скотоводство, т.е. более рациональное извлечение выгоды из животных, и земледелие, в первоначальных формах связанное с истреблением лесов.
   Земледелие — уже труд. В основе земледелия лежит уже значительный труд человека. В более развитых формах своих труд характеризуется полным отсутствием какого-либо истребления природного богатства и, наоборот, созданием новых и высших ценностей; например, земледелие извлекает минералогические богатства почвы в царство растительных злаков, необходимых для поддержания органической жизни.
   Разность условий труда для киевлян и новгородцев. Дойдя до этой стадии развития, славяне южные и северные оказались не в равных условиях: вблизи Киева земля была плодородна и располагала трудиться на ней, вокруг же Новгорода лежали болота, возможны были разве только пастбища. И вот новгородцы стали охотниками и реже пастухами, а киевляне — землепашцами. Оба центра удерживали около себя народонаселение, что являлось условием постепенного развития сельскохозяйственных форм. Но низкий уровень последних производил и обратное явление — колонизацию.
   Обусловленная богатствами близлежащей земли, эта колонизация также была различна на юге и на севере.
   Условия колонизации киевлян. Киевляне, в героический период своей жизни, устремлялись на благодатный юг, основывали царства на берегах Русского моря (как тогда называлось Черное море)— Тмутаракань, Болгарию; оторванные от моря кочевниками "тюркского племени, они усилили свое колонизационное движение на восток и северо-восток, и здесь также встречали землю, доступную земледельческому труду, щедро поощрявшую его.
   Условия новгородской колонизации. Новгородцы, отделенные от тогдашнего русского земледельческого района непроходимыми лесами и болотами, тоже шли на свой северо-восток, встречали страну с бедной почвой, по поводу которой новгородские былины сохранили нам легенду (быть может, сложенную и финнами), что страна эта создана была дьяволом, когда он «корился с Богом» и старался испортить Божие творение.
   Значение охоты для Новгорода. Зато северная земля изобиловала всяким зверем, и новгородцы могли в ней развить свое первобытное занятие — охоту. И действительно, охота за все время самостоятельности Новгорода имела для него такое значение, что в XIII веке Новгород еще изгонял князей за злоупотребление ею.
   Завоевательный, охотничий и торговый характер новгородской колонизации. Новгородская колонизация, встречаясь с финскими племенами, имела характер завоевания отдельными шайками племен, захвата больших пространств отдельными семьями, а хозяйство заключалось в уничтожении зоологических, а в позднейшем и в извлечении минералогических богатств.
   Подчинив себе финские племена севера и дойдя до Урала и до берега Белого моря, новгородцы основали по берегам рек редкие одиночные поселки-центры сбора дани, мехов, меновой торговли. Новгородская колонизация имела охотничье и торговое значение, техника же добывающей промышленности, например, способ выработки соли, железа, породы скота — ко времени падения Новгорода не улучшились.
   Значение Новгорода как центра сборов и посредника между Европой и Россией. Характер занятия наложил печать на всю культуру области. Вся дань и весь товар стекались в прибрежный Новгород, а из него— за море. Новгород сделался с ранних пор посредником между Европою и будущею Россией — ее купцом (Договор с Ганзой и Готландом в 1195 г.). Посредничество было выгодно, и Новгород богател. Торговля опиралась не на местное производство, а на богатство других местностей, была передаточной, транспортной.
   Влияние основного занятия на государственный строй Новгорода. Ремесла, которыми занимался черный люд в Новгороде, были просты и незначительны. Весь строй Новгорода установился в зависимости от коренного его занятия — торговли. Окружающие его земли и дальние провинции вскоре сосредоточились в руках немногих денежных людей — купцов. Правительственный класс составляли разбогатевшие купцы (банкиры), они давали деньги более бедным, скупали у них товар и покупали их самих, они вели все сношения с иностранными купцами и назывались боярами (переделанным на русский лад шведским словом «борьярен», что значит гражданин города; из былин видно, что боярин отождествлялся с богатым купцом; «ко купцу, купцу богатому, ко боярину»); из их среды выбирались должностные лица.
   Совершенство форм жизни в ущерб содержанию. За время своего независимого от Москвы существования Новгород высокой степени развил формы общежития: в отношении гражданских прав свободное черное население ничем не уступало боярам и купцам, каждый новгородец имел право кому угодно завещать свое имущество, женщина была вполне равноправна, размножились формы торговых коопераций, достигнуто совершенство в формах городского самоуправления и во всей административно-технической области; перед государством личность поставлена столь высоко, что вечевое решение могло состояться лишь при единогласии. Эти формы общества следует назвать свободными, не крепостными по отношению к государству. И в то же время в Новгороде и его провинциях существовал бесправный класс закладней, которые были в положении полного закрепощения своими владельцами, их вещью. Не в лучшем положении находилось инородческое население, — сношения Новгорода с некоторыми из них, более отдаленными, заключались в периодических грабежах и набегах. Равноправность граждан не мешала более выгодному положению богатых, и черный люд, по приговору веча, нес большую часть налогов.
   Значение города и князя. Новгород, весь смысл жизни, вся сила которого заключались в посредничестве, без коего самое существование города было бы немыслимо, естественно, должен был создать и поддерживать самую сильную централизацию власти — и, действительно, как известно, городу принадлежала вся область, разделенная на пятины, по числу пяти его концов, являвшихся господами всего севера тогдашней Руси. Город был вольный, князь в нем, за редкими исключениями, являлся простым наемником (лишен был права внешних сношений, назначения на административные должности, права торговли с иностранцами и дома — права приобретать землю и закладней; в XIII веке принужден был отдать на откуп свои земли и даже свой суд).
   Князь существовал лишь на случай военных действий, которых Новгород не любил.
   Формализм религии, влияние Запада. Новгород принял веру византийскую от Киева, но мы встречаем в нем много сект западного склада, со временем все более материалистических, сложившихся не только под иностранным и иноверным влиянием, но и под развращающим влиянием города, отрицавших божественность Христа, воскресение и таинства, не признававших покаяния и кончины мира и лишенных каких-либо нравственных, созидательных, положительных элементов. В правоверной религии господствовал формализм; прихожане заключали денежный договор со священниками, определяя количество и продолжительность обязательных служб, и затем представляли своего более выгодного кандидата на утверждение епископа; не понимая различия исповедания, крестили своих детей «у варяжских попов». Глава церкви новгородский владыка за сто лет до разгрома Новгорода Москвой успел отделиться от Константинопольского патриарха, причем новгородцев не остановило проклятие последнего. Владыка являлся до некоторой степени блюстителем купеческой чести — хранил установленные образчики мер и весов; он занимал высокое, вполне светское положение, заведуя общественными работами; он был богатейший земледелец и купец, имел право сношений с иностранными купцами, собственную артель мастеровых, огромный штат администрации, под именем «Софиян», имел и свой собственный полк, напоминая во всем западного Первосвященника. Однако Новгород не раз сменял владыку, увлекаясь борьбою партий. Владыка избирался Божественною Премудростью — жребием меж трех выбранных вечем кандидатов, имена коих клались на Престол в Святой Софии, где владыка хранил и важнейшие грамоты торговых договоров. Но история знает случаи святотатственных мошенничеств и с именами глав церкви, и с грамотами, наравне с обыкновенными мошенничествами новгородцев, продававших поддельные и крашеные меха, подмешивавших в воск смолу, песок и даже камни...
   Личная выгода, эгоизм в основе всего строя. Итак, над вольным городом купцов не было ни небесного, ни земного авторитета, не было никакой власти, кроме власти денег и торгашества. Последнее проявлялось во всем, входило даже в закон, по которому денежная цена за преступление возрастала в зависимости от большого имущества преступника. Во всем строе Новгорода господствовали экономический принцип и классовый эгоизм, как выражается профессор Рожков, т.е. все направляла идея личной наживы и личного господства, доходившего до абсурда в принципе единогласия веча.
   Влияние эгоизма на политику. Оторвавшись от ослабленного кочевниками Киева, от византийской веры и впитав в себя формальную, материалистическую культуру, находившуюся в соответствии с воспитавшими его хозяйственными условиями, Новгород в значительной мере потерял и чувство Народной связи с другими русскими славянами, и чувство государственной независимости, передаваясь по очереди Москве или польскому королю — игрою партий из-за соображений только торгового порядка.
   Условия, благоприятные для создания морского флота, — внешняя торговля. Переходя теперь к вопросу о новгородском флоте, мы должны признать, что в Новгороде существовал целый ряд условий, необходимых для создания флота.
   Главнейшим была внешняя торговля, засвидетельствованная летописными известиями и многочисленными договорами с Готландом и Ганзейскими городами, начиная с 1195 года.
   В начале XIII века, ознаменовавшегося возникновением целого ряда немецких городов на берегах Балтийского моря, новгородская торговля распространялась на Готланд, Нарву, Ревель, Дерпт, Ригу, Данциг, Любек, Або, Стокгольм и новопостроенный Выборг. Города по южному берегу Финского залива, в землях Чуди и Ливи возникли на территории, принадлежавшей к державе Рюрика (первых русских князей): Дерпт — Юрьев, Ревель — Колывань, Рига — Волынь, Нарва — Ругодив были основаны славянами, входили сначала в состав Новгородского княжества, но в XII веке отошли к немцам.
   Денежный капитал. Денежный капитал Новгорода в XIII веке увеличился настолько, что процент при долговых операциях понизился почти до ½ процента, земельная рента возросла чуть не до современного нам размера, меновой характер торговли заменился кредитными сделками, натуральное хозяйство становилось денежным.
   Морские границы. Новгороду, до самого падения его, принадлежали берега Финского залива от Нарвы до Невы. Необходимость удобного доступа с моря в Новгороде создали в нем целые организации для проводки кораблей через волховские пороги, для перегрузки товара с морского иностранного флота на новгородский каботажный (артели лоцманов и лодочников).
   Развитие форм жизни. Юридические памятники новгородские показывают в нем вообще большую способность к организации коммерческих предприятий, свидетельствуют о высокой степени развития в нем форм общественной жизни.
   Речной флот. Новгородцы имели очень большой речной флот — перевозка русских товаров в Новгороде происходила большею частью по реке.
   Все перечисленные факты, а именно: высокое интеллектуальное развитие, большая внешняя торговля, привычность к воде, владение морским берегом, денежная стадия хозяйства, транспортный характер торговли — казалось бы, должны были наталкивать Новгород на создание собственного морского коммерческого флота. Однако такого флота у него не было, как то можно судить по произведенным историческим исследованиям.
   У Новгорода не было морского флота, он нанимал чужие корабли под свои товары. Вот что говорит об этом профессор Никитский в своей «Истории экономического быта Великого Новгорода»: «Если посещение Новгорода готландским купечеством было обыкновенным явлением, то нельзя отрицать, чтобы и новгородцы не посещали Готланда. Но трудно сказать, насколько сильно и самостоятельно было это первоначальное плавание новгородцев на Готланд. Прежде всего нельзя думать, чтобы новгородцы совершали плавание на Готланд на собственных судах. Великий Новгород не был собственно приморской страной, а потому, если и располагал судами, то отнюдь не более как речными: настоящих же морских судов у новгородцев не было. Вследствие этого необходимо допустить, что движение новгородцев на Запад совершалось обыкновенно на судах чужих. Данные же позднейшего времени как нельзя лучше подтверждают это положение. Как увидим впоследствии, новгородцы в XIV и в XV веках обыкновенно ездили на иноземных судах. Обыкновенно заключают отсюда, что активный характер торговли их падал с течением времени все более и более. Кажется гораздо правдоподобнее, что в этом смысле активности не было и в начальное время».
   «Нетрудно доискаться и пути, каким возникло плавание новгородцев на Готланд: обязанные для безопасности гостей давать проводников, новгородцы удовлетворяли этой обязанности помещением своих послов и купцов, которые ехали с гостями до самой их родины и там занимались торговлей. Но как скоро обычай отправлять товары на иностранных кораблях установился, то дело совершалось обыкновенно так, что новгородские купцы подряжали какого-либо иностранного шхипера или же просто поручали свои товары на комиссию иностранным гостям».
   Если резюмировать эту цитату, то участие новгородцев в морской торговле заключалось лишь в том, что они помещали свои товары на немецкие корабли и иногда сопровождали их за море. (Былина о Садко не противоречит этому: Садко мог плавать и на чужом корабле, нанятом. Для Новгорода не существовало разницы между своим кораблем и чужим нанятым, что и отразилось на былине, где Садко плавал на своем корабле.)
   Можно ли из летописей заключить, будто у Новгорода был морской флот?
   В летописях мы находим два упоминания о торговых судах новгородских на море: одно под 1130 г., где сказано, что буря захватила 7 новгородских ладей, возвращавшихся с Готланда, причем часть новгородцев погибла вместе с товарами, другие же воротились домой, потеряв в море товар; другое под 1142 г., более сомнительное: «приходи свейский князь с епископом в 60 шнек на гость, иже из-за моря шли в 3 ладьях», — под этими гостями тоже подразумевают новгородских купцов, хотя этот факт мог быть отмечен летописцем и в видах другой его важности — в попытке шведов прекратить торговлю иностранных гостей с Новгородом.
   Этих двух фактов недостаточно, чтобы говорить о коммерческом морском флоте новгородском в XII столетии, и, как бы то ни было, остается вполне доказанным, что в последующих столетиях Новгород не имел коммерческого морского флота.
   У Новгорода не было военного флота. То же рассуждение относится и к новгородскому военному флоту, вернее к использованию морского флота для военных целей.
   Время заключения старейшего из уцелевших писаных торговых договоров (1195 г.) совпало с борьбой Новгорода со Швецией, окончившейся мирным трактатом 1201 г., по которому Емь, занимавшая всю современную Финляндскую провинцию (а именно: всю южную часть ее, прилегающую к Финскому заливу всю западную, прилегающую к Ботническому заливу, Каянию или Сумь—землю финских лопарей и Карелию — вокруг Ладожского озера), осталась за Новгородом.
   Это завоевание Финляндии и заключение выгодного договора со шведами совпало с вокняжением Ярослава Владимировича, князя Суздальского, посаженного Всеволодом против воли новгородцев. В это же время были основаны Рига и орден меченосцев. Момент крайне важный для русской истории.
   Во время емьской войны новгородцы на речных судах (учанах) вместе с эстонцами и корелами, т.е. подчиненными им финскими племенами, два раза (в 1188 г. и 1191 г.) совершали набег на Емь, причем речной флот играл роль транспортного каравана для военного ополчения. В первый раз они достигли Сигтуны (вблизи современного Стокгольма), а во второй — Або и сожгли оба города. Казалось бы, новгородцы как будто и приняли посильное участие в отстаивании русских интересов. Однако при ближайшем рассмотрении события выясняется нечто иное: оба эти похода совершены Ярославом Владимировичем, который и поднял эстов на шведов. Первый поход на Сигтуну, по-видимому, совершен одними эстами под начальством Ярослава и его дружины; по крайней мере, еще Карамзин замечает, что «участие Россиян в сем предприятии было не важно, когда наши современные (новгородские) летописцы о том не упоминают, описывая обстоятельно малейшие военные действия того времени». Так как Ярослав Владимирович окончательно посажен на новгородский престол только в 1201 г., то, надо думать, он совершал свой поход на Сигтуну против воли новгородцев и без их участия или с участием только немногих новгородцев своей партии.
   Кроме того, эти факты не обнаруживают существования морского флота у Новгорода. Набеги эти совершались внутренним флотом — речным.
   Разгадку отсутствия морского флота у Новгорода следует искать в той внешней и внутренней обстановке, которая и создала Новгород таким, каким он был.
   Что такое морской флот. Главная причина отсутствия флота у Новгорода. Морской флот — цвет страны; в нем выражается ее активность; с ним народ распространяет свое влияние далеко за пределы государственной территории. Поэтому-то существование флота и немыслимо при наличии духовной зависимости страны.
   Между тем, эта зависимость Новгородского государства неоспорима.
   Новгород по природе своей, по рождению, не был западным государством; однако в его культуре мы замечаем целый ряд заимствований от Запада: значит, Новгород от него зависел.
   Денежные выгоды Новгорода зависели от Ганзы, и он в экономическом смысле являлся ее агентом, имевшим совершенно определенно выразившуюся задачу: извлекать для Запада природные и трудом добытые богатства Востока, главным образом Центральной Руси. Что Новгород действовал в выгодах Ганзы, следует из характера договоров с нею; такие условия, как экстерриториальность немецких подворий, присвоение немецким купцам права убивать воров, скрывать преступников, судить своим судом и новгородцев за нанесенные им обиды, причем новгородское правительство лишено было права защищать своих. Право иметь свою полицию, малые пошлины подтверждают это. Карамзин замечает: «Новгородское правительство довольствовалось столь умеренною пошлиною, что Ганза не могла нахвалиться его мудрым бескорыстием». Бескорыстие это, лишая самостоятельности, приносило выгоду Новгороду.
   К посредничеству располагала Новгород, как мы видели, и природная бедность его земли, отсутствие в ней значительного сельского хозяйства, земледельческого труда.
   Вред для России зависимости Новгорода от Западной Европы. Зависимость Новгорода от Западной Европы отразилась и в отсутствии в нем крепкой государственной идеи, направленной к удержанию морских берегов, и вообще в шаткости его в политике, основанной почти исключительно на ближайшей и денежной, выгоде. Эгоизм рождал близорукость, узость взгляда, и Новгород, потеряв духовную связь с Киевским государством, оказался не в состоянии защитить самый жизненный интерес будущей России: он допустил немцев пробиться сквозь славян и взять южный берег Финского залива; летопись не сохранила нам даже намека на какую-либо борьбу Новгорода из-за этого с немцами. Новгород спокойно смотрел, как от Рюриковой державы отошли Чудь и Ливь, и мирно заводил торговлю с перекрещенными по-немецки славянскими городами Лифляндии и Курляндии.
   Кто боролся за Ливонию — берег моря. Если мы припомним борьбу русскую за Ливонию, то увидим участниками ее или литовских, или новгородских князей, не любимых им, из дома Всеволода, Ярослава и его сына Александра Невского. (Исключение составляет Мстислав Удалой, которому, однако, уже пришлось прогонять немцев из Оденпе, с берега Чудского озера, защищать славянскую область; он занят был междоусобною войною со Всеволодовичами. Проникнутый идеей сделать из Новгорода столицу, он под конец отказался от нее, имев неоднократный случай разочароваться в Новгороде.)
   Как поступал Новгород. Когда же новгородцам приходилось по собственной инициативе, а не по желанию князей Центральной Руси, временно подчинявших Новгород своей силе, защищать русские интересы в Ливонии, он обыкновенно действовал нерешительно, находил какого-нибудь князька-наемника, которого сажал в крепость для обороны и обыкновенно не поддерживал в критическую минуту (так случилось, например с кривским князьком Вячко, погибшим в Дерпте, после чего новгородцы, не отвоевав Дерпта, заключили тотчас же мир с рижским епископом). Или новгородцы (по просьбе эстов защитить их) врывались в Ливонию, не разрушив немецких замков, грабили бедных эстов же и привозили обильную добычу в Новгород. Так случилось в 1219 г., когда эсты просили их уничтожить новооснованный Ревель.
   Новгород отдал шведам и северный берег Финского залива, завоеванный им, правда, с помощью эстонцев и корелов, но все-таки в лице признанного им князя и Новгородом самим, в конце XII века. Когда шведы отстроили Або и построили под носом у Новгорода Выборг в Новгородской Еми, новгородцы и туда послали свои товары, желая извлечь денежную выгоду из факта, грозившего им самым печальным концом в ближайшем будущем.
   Вскоре шведы захотели и в торговом значении заменить Новгород; опираясь на Выборг и владея военным флотом, они построили Ландскрону (Венец, державу страны) у истоков Невы, на пути из Новгорода в море.
   Только тут, когда Новгород взяли за горло, понял он, что со шведами надо воевать. Новгородцы сделали в начале XIV века два набега на берега Финляндии, в первый раз разграбив Ваной (около Свеаборга), а во второй дойдя до Або. Они дважды разрушали Ландскрону, основали крепость Орешек (на месте Шлиссельбурга).
   В 1323 г. по мирному договору новгородцы потеряли окончательно Емь, установив границу со Швецией по реке Сестра (вблизи Петербурга). С этого времени новгородская торговля не перестает зависеть от воинственности шведов. Через 25 лет шведы нарушили мир и, войдя флотом в Неву, взяли Орешек. Достоверно владел Орешком Новгород лишь с 1411 г., т.е. завладел им после того через 60 лет. В этот период шведы построили крепость в устьях Невы Ниеншанц, на месте новгородского сельца Канцы, где жили артели лодочников и лоцманов, чем уничтожалось значение Орешка.
   Действия против шведов заволочан у мурманского и норвежского берегов, производившиеся по новгородскому приказу, были также нерешительны. В 1419 г. Шведы придя на судах к устью Северной Двины, разорили Архангельский монастырь.
   Поздно и нерешительно вступили новгородцы в военную борьбу со Швецией, борьбу, которую пришлось продолжать уже Московскому государству и Российской империи и которую считать оконченной в наше время было бы мало осмотрительно.
   Не имея морского флота, Новгород не выполнил общерусских государственных задач. Таким образом, в конце концов мы приходим к заключению, что Новгород не имел морского флота, ни военного, ни коммерческого, а имел свой и эстонский речной коммерческий флот, который четыре раза за время существования Новгородского государства совершал военные морские походы на Швецию и, пользуясь, вероятнее всего, шхерными фарватерами, достигал меридианов Свеаборга, Або и Стокгольма. Этот речной флот, бессильный выполнить русские задачи по защите южного берега Финского залива от немцев, оказался бессильным выполнить и задачу по удержанию северного его берега и по обороне от шведов необходимого для самого существования Новгорода устья Невы.
   Только флот мог бы их выполнить. Что именно наличие военного флота могло бы помешать укоренению немцев в Ливонии ясно из того факта, что и Рига и Ревель завоеваны немцами с помощью флота. Вот как описано первое событие у Карамзина: «В 1200 г. Владимир (Полоцкий), к которому, не получая должной защиты от новгородцев, обратились эсты за помощью от немцев, снял осаду замка Киргхольм, услышав, что многие корабли приближаются к берегам Ливонии... Флот был датский, король Вальдемар пристал к Эвелю и отсюда послал в Ригу лунденского епископа. Скоро большая часть жителей крестилась. Владимир заключил союз с рижским епископом».
   Взятие Ревеля в 1219 г. совершилось точно так же: тот же король Вольдемар «высадил многочисленное войско и взял Ревель после кровопролитной битвы с эстами». (Тогда-то эсты просили новгородцев помочь им, а те, не взяв Ревеля, ограничились грабежом: летописец говорит, что «войско принесло много золота».)
   Если бы существовал новгородский флот на море, этих фактов не могло бы случиться, и, во всяком случае, мы бы услышали о морских сражениях с датчанами.
   Главная причина отсутствие флота у Новгорода. Причиною того, что Новгород не создал морского флота, не создал его при наличии достаточных материальных условий для его образования, мы считаем причину духовную: отсутствие сознания у Новгорода государственных задач, т.е. отсутствие самознания, явившееся следствием формального материализма, узости и эгоизма новгородской культуры.
   Сильная государственность Киева. Морские походы. Иначе представляется нам история Киевской Руси...
   На заре своего существования стремилась она определить свою государственность, ограничиться от Византии: в первое же столетие существования Киева его флот 9 раз ходил на Константинополь и добился того, что греческие хронографы назвали Черное море — Русским.
   После долгой борьбы с дикими монгольскими ордами русский народ, постепенно оттесненный от южного моря, не потерял сознания своей целости, своего единства, унаследованной от Византии идеи «Святой Руси», а поэтому не потерял и государственной энергии, поддерживая ее земледельческим трудом, который и составлял основу его жизни и распространения.
   Характер киевской колонизации — стихийность. Если центр Киевского государства — город Киев по быту своему и весьма сильно походит на Новгород, то все-таки киевская народная колонизация представляет совершенно иной характер и форму, чем новгородская. Насколько последняя индивидуальна, настолько первая — народна, стихийна. Киевляне, может быть, вначале и убегая от судьбы быть проданными в рабство, входили в новую землю не для охоты и не для торговли, а для труда; селились не в одиночку, а образовывали деревни, с целью взаимопомощи в тру- де и обороне. Захватив сначала возможно более широкий район и прежде всего основав монастыри и поселки на его границах, киевская колонизация потом уже, с прибытием новых переселенцев, распространялась внутрь, в глубь захваченных областей.
   Отношение к аборигенам. Славяне встречали на новых местах финские народцы, которые иногда уходили к северо-востоку, но большею частью сливались со славянами, чему способствовала общность занятия и высокое влияние христианской культуры.
   Образование княжеств. Князь и его слуги приходили на заселенное место, отмечали новые поселки и сообразно их рабочим силам определяли размер оброка — подати.
   Влияние Византии и основного труда на государственный склад серединной Руси. Так создавались отдельные русские удельные княжества. Причиной широкого размаха киевской колонизации считается первобытность форм земледелия, требовавших больших пространств земли (быть может, в этом явлении следует видеть и наклонность к расширению государственной территории, унаследованную от Византии). Из многочисленных исследований о хозяйстве Древней Руси совершенно выяснено, что с ранних пор главную роль в нем играло земледелие; пашня везде выдвигается на первый план в писцовых (раскладных) книгах юга и центра России.
   Заметно также развитие простейших ремесел, необходимых для обихода и крова, и крайняя слабость, особенно вначале, обмена ценностей — торговли. Большинство людей жило своим трудом в пределах своей общины.
   При господстве натурального хозяйства денег в стране было мало, они сосредоточивались в немногих руках. С другой стороны, с увеличением народонаселения появилась необходимость большей интенсивности земледелия, что требовало затрат на орудия труда. Явившаяся отсюда должность, отягчаемая дороговизною денег (ссужались за 20, 40 и даже 60 процентов) образовала обязательства более бедных богатым.
   Самоотверженность личности для общего блага, крепостной строй. Помимо сего, необходимость государственного союза накладывала подать на население, необходимость государственной защиты увеличивала постоянный состав княжеской дружины (двора), отсутствие в стране денег вынуждало князей платить за службу землею, сами условия полевого хозяйства требовали ограничения свободы передвижения помещиков и тяглых, — таким образом, возник строй русских княжеств, в котором все резче обозначались два одинаково закрепощенных государству класса — служилый и тяглый, из которых последний все более впадал в экономическую зависимость от первого.
   Причина слияния удельных княжеств. Отсутствие естественных границ и одинаковый труд поддерживали внутреннюю, племенную связь между отдельными княжествами, а одинаковая внешняя опасность — татарское иго — являлась вторым условием для объединения этих княжеств в одно государство.
   Причина возникновения и значение торговли. С XIV века земля центра России находилась в таком состоянии культуры, что давала уже излишек хлеба. Тогда появилась и торговля (с избытком предметов производства и рабочих рук) главным образом хлебом, на западе — с Новгородом и на юге — с Крымом (Сурож, Судак и Кафа), даже с Грецией, Венецией и Генуей — самостоятельная, конечно, не столь организованная, как новгородская, и являвшаяся в некоторой мере также инспирированной Новгородом, передаточной между Новгородом и югом, отделенным опасною степью. Завязалась некоторая торговля и с Западной Русью — Литвою и Польшей, куда стали вывозиться предметы кустарного производства (мебель, посуда, утварь).
   Географическое положение Новгорода. Новгород занимал верховья рек, по которым подвозились на западный рынок восточные товары, а из Руси — воск, мед, кожи, говяжье сало, пеньку, лен, смолу, лес, конский волос. Новгород же являлся и главным скупщиком русского хлеба. Пробовали немецкие купцы установить сношения, независимые от Новгорода, Риги с Тверью, но это направление было менее удобно и всегда второстепенно. Недаром князь Мстислав, пробовавший использовать Новгород как столицу всей Руси, говорил, что «не бывать Торжку Новгородом, не бывать Новгороду Торжком». Балтийский торговый путь шел из Москвы через Тверь и Торжок на Вышний Волочек и Новгород.
   Географическое положение Москвы. Москва лежала на удобнейшем пути хлеба в Новгород, составляла центр приокского района. Это привлекало в Москву население и капитал. В то время московские князья после удачной борьбы с Тверью явились посредниками между татарами и Русью по сбору дани. Таким образом, Москва сделалась тем центром, который прежде всего экономически привлекал к себе остальные княжества.
   Использование богатства московских князей. Собранный московскими князьями капитал пошел на увеличение размеров княжества покупкою и на общее всей Руси дело освобождения от монгольского ига. При таком использовании материального капи- тала он приобретал высокое значение духовное, которое не замедлила благословить церковь и с которым немыслимо было бороться русскому владельческому сепаратизму.
   Оказавшись в зависимости от московских, удельные князья быстро теряли княжества, свой суверенитет, оставаясь полуфеодалами-полупомещиками Москвы; их потомки потеряли и право личной свободы и постепенно вошли в крепостное по отношению к государству состояние наравне со служилым классом. Огромные личные земельные богатства московских великих князей, требовавшие большого количества слуг, смешиваясь в сознании властителей с остальной государственной территорией, только помогали закрепощению общества, преследовавшему цели объединения русских славян в один народ и совершавшемуся по вышесказанной государственной необходимости.
   Общий характер эволюции русской государственности. На всем протяжении истории сложения Русского государства мы видим увеличение обязанностей, возлагаемых на отдельное лицо, при постоянном подавлении его анархистических прав; видим постепенное подчинение личной воли — воле стихийной, народной.
   Значение города и земли в этой эволюции. Город в Древней Руси, при слабом развитии торговли и господстве земледельческого труда, терялся, не мог иметь такого значения, как в Новгородской земле, где город представлял собою все. Самая общность людей к природе — к земле не располагала к политике, и в этом естественном явлении следует, на мой взгляд, прежде всего искать разгадку падения древнего русского веча и укрепления самодержавия; однообразная равнина, одинаковый на земле труд, огромная сравнительно с высшими сословиями масса черных (земских) людей, наконец и одинаковые внешние условия: общность задачи по сложению и защите своего государства, защите в условиях посягательства на самое его существование, — вот причины русского единодержавия.
   Отличие серединной Руси от Новгорода. Вот почему сложившееся в XVI веке Московское государство отличалось совершенно обратными по отношению к Новгороду чертами.
   Там — полная свобода личности образовала республику со слабым государственным смыслом, здесь — полная принадлежность личности государству создала царство, широкая государственная задача которого обеспечила ему долгое существование.
   Труд создал наше государство. Выработавший в земледельческом труде железную волю — выносливость, в труде укрепивший духовную независимость и в технике этого труда (экстенсивности) получивший наклонность к расширению, русский народ создал настоящее наше государство.
   Уничтожение посредников. Первым актом самосознания сложившегося Московского государства было поглощение Новгорода, Пскова и разных других торговых центров, поглощение тех посредников между ним и Западом, которые не добывали собственного хлеба и существовали чужим трудом.
   Присоединение северо-запада и севера имело благодетельное влияние на интенсивность труда в этих краях, заменив определенной государственной повинностью новгородские вооруженные грабежи. Новгородские провинции не оказали при своем присоединении никакого сопротивления Москве и скоро оказались в состоянии наконец пропитаться собственным хлебом, так как техника труда и количество рабочего народонаселения в них увеличились. «Новгородская боярская и владычная вотчина была с корнем вырвана Иваном III и заменена крестьянским, так называемым черным землевладением, причем высшее право собственности на землю стало принадлежать Московскому государю» (проф. Рожков).
   Собиратели земли Русской. Отношение к ним так называемых либералов и причина этого. В действиях наших московских великих князей — собирателей земли Русской — некоторые представители современной науки в России усматривают «эгоизм, идею личного господства», иногда оправдывая их перед лицом истории тем, что-де при низком уровне тогдашней Руси никакое иное явление, кроме личного эгоизма, и не могло развиться в такой силе и с такой определенностью. Однако это обстоятельство не мешает тем же историкам подметить такие обстоятельства, как необычайное сходство, стихийность (а то, что стихийно, — не «лично») характеров первых великих князей московских и необычайную настойчивость в преследовании ими одних и тех же целей, хотя бы, по их мнению, и внушенных эгоизмом, однако приведших же к сложению великого государства. Такой печальный факт выискивания и вымышления отрицательных черт главных деятелей в истории сложения нашего государства имеет место каждый раз, как только вопрос касается образования на Руси единодержавия или усиления на Руси государственной власти.
   Ниже я скажу несколько слов о деятельности одного из таких созидателей Русского государства, которого наше мнимое самолюбие уже постаралось совсем смешать с грязью, уже сделало «безумным извергом». Еще Карамзин назвал его Грозным, отдавая дань либерализму; но мы не будем этого бояться, если припомним, что и Петр Великий был «весь как Божья гроза».
   Задачи Московского государства. Так или не так, а в конце XV века сложилось внутри Московское государство, и жизнь предъявила ему трудные задачи — ограничить себя от Востока и Запада, укрепить свое существование в естественных границах. Москва назвала себя «третьим Римом», надо было им стать.
   Чем измеряется государственность. Государственность страны есть уменье народа жить независимо своим трудом, способность отстоять свою самобытность, готовность применить свой личный труд на общую пользу всего народа.
   Государственность, следовательно, определяется количеством народного труда (творчества) и качественно уменьем его использовать.
   То и другое оказалось налицо в объединенном Русском государстве XV века: сельскохозяйственный (трудовой) склад центра и коммерческий (умеющий использовать) склад Новгорода. Всю предыдущую историю России мы рассмотрели как раз с точки зрения нарождения и развития сельскохозяйственной и торговой культур в русском народе.
   Как труд гнал человека все вперед и вперед в степь и победил восточного кочевника, так желание облегчить этот труд и получить за него награду, желание выяснить и улучшить формы жизни поставило Россию в соприкосновение с Западом; вызвало необходимость тяжелой борьбы России с Западом — владельцем культуры; вызвало длинную борьбу за право на культуру, на вполне самостоятельную облагороженную жизнь; борьбу, еще не законченную.
   Было ли у Московского государства главное условие, необходимое для создания военного флота. Теперь, когда вместо Новгорода в лице Московского царства Россия вновь подошла к морю, она при наличии определенной и глубокой государственности, не хватавшей Новгороду, имела в себе условие, необходимое для создания военно-морской силы господства над морем.
   Но история не прощает ошибок, не прощает грехов и бессознательности; раз не воспользовавшись, в лице Новгорода, и потеряв Балтийское море, Россия потом должна была потратить два века и вести дважды роковую борьбу только за то, чтобы «прорубить окно в Европу», т.е. открыть доступ свету знания для того, чтобы оказаться способной осуществить идею флота в реальной действительности.
   К краткому описанию этой борьбы, постепенно укреплявшей Русское государство, мы и должны теперь перейти, перед тем как приступить к изучение величайшего акта русской государственности — к изучению создания начатков военно-морской силы, стяжавшей России имя великой империи.