Морская идея в Русской земле
Старший лейтенант флота Е.Н.Квашнин-Самарин

ГЛАВА III


   Настроение Московского государства после смерти Иоанна Грозного. Виды на Ливонию. Несмотря на видимый разгром России, Иоанн Грозный оставил в наследство следующему поколению небывалую бодрость, которая была следствием впервые появившихся в русском сознании государственных задач. Заключая мир с Баторием, Федор Иоаннович приказал объявить польскому послу, что название Ливонского он наследовал от отца своего вместе с царством, почему и не может от этого титула отказаться.
   В то же время царь приказал приставу говорить послу, что «Москва-де теперь не старая, и на Москве молодых таких много, что хотят биться и мирное постановление разорвать... Москва-де, теперь не старая, надобно от Москвы беречься уже не Полоцку, не Ливонской земле, а надо беречься от нее Вильне».
   Послам нашим велено было также «проведывать — рижские немцы послушны ли королю, и его люди теперь в Риге есть ли, кто именно и много ли их, и что рижские люди королю и себе дают и Лифляндская земля на какой мере устроена у короля Стефана и как ее вперед строить хочет».
   Посол наш в Польше говорил полякам: «Алексей Адашев был разумен, а Годунов не Алексеева верста; это великий человек, боярин и конюший, Государю нашему шурин, Государыне брат родной, а разумом его Бог исполнил всем и о земле великий печальник».
   Из приведенных выписок очевидны желания, какие питали русские люди конца XVI века на Ливонию и кто являлся надеждою на выполнение этих желаний.
   В этом бодром настроении Москва, воспользовавшись смертью Стефана Батория и неспособностью Польши к войне во время происходившего в ней избрания нового короля, потребовала от Швеции возвращения всех отошедших к ней по перемирию русских областей: Ивангорода, Еми, Копорья и Корелы. Во время переговоров другая гроза московского войска — шведский полководец Делагарди, назначенный на мирный съезд уполномоченным, утонул при переезде через реку Нарову; царь отвечал на известие об этом так: «сделалось это Божием милосердием и великого чудотворца Николы милостию».
   По этому счастливому случаю, к русским требованиям прибавлена была уступка еще и Нарвы и всей Ливонской земли, которую по смерти Батория шведы считали своею.
   На отказ шведов послы наши высказали, что «государю нашему, не отыскав своей отчины, городов Ливонской и Новгородской земли, с вашим для чего мириться. Теперь уже вашему государю пригоже отдавать нам все города, да и за подъем государю нашему заплатить, что он укажет».
   Война 1590—1595 гг. со Швецией. Не упуская времени, в январе 1590 г. с окончанием семилетнего перемирия многочисленное войско под предводительством царя выступило к шведским границам. Князь Хворостинин разбил 20-тысячный отряд Банера близ Нарвы и после бесплодной осады нами Нарвы, через месяц было заключено перемирие на год с уступкой нам Еми, Ивангорода и Копорья. На следующий год шведы так же безрезультатно, как мы Нарву, осаждали Ивангород.
   В 1592 г. мы произвели опустошение Финляндии от Выборга до Або.
   Причина и условия Тявзинского мира. В это время уже произошло событие, весьма затруднявшее дальнейшие шаги наши в Ливонии и по защите берегов Невы: Польша и Швеция объединились в одном короле, Сигизмунде III, Эстония с Нарвой перешла к Польше.
   Однако еще три года продолжалась полувойна, но в 1595 г. мы заключили «вечный» (Тявзинский) мир со Швецией, по которому шведы возвратили нам Корелу, а мы обещались оставить свои притязания на Нарву. По этому же миру Эстония снова возвращалась от польской к шведской короне. Мир заключен был на условии взаимно свободной торговли русских и шведов в Эстляндии, свободного плавания русских в Швеции, а шведов по Ладожскому и Чудскому озерам. Ревель и Выборг объявлены были стапельными пунктами для иностранцев, Нарва делалась закрытою для них.
   Значение Тявзинского мира. Это был большой удар Ганзе, начало овладения шведами Балтийским морем, пока его северо-восточным углом.
   Для нас это был весьма удобный мир, распалявший раздор между двумя королевствами Сигизмунда и направленный более всего против Польши. С нашей стороны этот мир не был искренен. Заключая его, Годунов в то же время тайно посылал к цесарю сказать, что он ему «ради братской любви уступает Лифляндскую землю, кроме Юрьева да Нарвы с пригородами». Между тем эта земля принадлежала тогда не нам, а полякам, а Нарва — шведам; ни те ни другие и не думали отказываться от своих владений. И вообще, в конце XVI века политически неправильным явился московский, хотя довольно общепринятый в то время, взгляд на австрийского императора как на действительный центр европейского могущества.
   Под влиянием открытия Америки и экономического развития Москвы и прибрежных Балтийскому морю государств срединной Европейской империи уже в это время очевидно грозило полное распадение.
   Столетнее почти действие Реформации в Европе уже сделало в этом отношении многое: Пруссия и Голландия сделались фактически самостоятельными государствами, примыкавшими к северному ядру протестантских государств — Дании, Англии и Швеции.
   Причина попытки Годунова завести флот. Для того чтобы условия Тявзинского мира были в отношении морской торговли равноценны для нас и Швеции, было логически необходимо иметь и русские корабли. И мы, действительно, видим такую попытку со стороны Годунова. В 1599 г. наш ганзейский посланник купил в Любеке два корабля, приведенных в Нарву. Дальнейшая их судьба неизвестна. Это была попытка московского флота на Балтийском море.
   Между тем Сигизмунд уже в лето 1594 г. (тотчас же после Тявзинского договора) имел флот на Балтийском море, построенный Данцигом, задача которого была мешать торговле протестантских купцов.
   Начало и задача борьбы католиков и протестантов. Польский флот. Тявзинский договор, освобождая протестантскую Швецию для борьбы с Польшей, совпал с началом действия католической конъюнктуры на Балтийском море. Польский король, воспитанник иезуитов, получил от Святого Престола задачу — окатоличить всю державу свою: Швецию, Ливонию, Эстонию и Литву. Задача его не ограничивалась этим, также он должен был водворить католицизм в Пруссии, Померании и, наконец, в Великороссии и Дании. За услуги Святому Престолу ему обещались прусская корона, русское царство и владычество Зундом.
   Швеция отложилась от Сигизмунда. Борьба за католичество должна была выразиться борьбою за господство на Балтийском море.
   На первых порах политическое порабощение Швеции предполагалось достигнуть при помощи Москвы. С этою целью в 1600 г., через год после покупки Годуновым двух кораблей, Сигизмунд обратился к нему с предложениями о союзном флоте на Литовском и Великом морях и в море Черном.
   Россия должна была дать весь материал для постройки и снабжения судов, а Сигизмунд — личный состав флота. Содержание флота предлагалось на общий счет. Годунов, не входя в рассмотрение польского предложения, не пытаясь изменить его условий, отклонил этот союз.
   После неудачи союза с Москвою 1601 г. испанский король прислал в распоряжение Сигизмунда 18 кораблей. С этим флотом Польша должна была завладеть шведским Колмаром (западнее Данцига), Эльфсборгом (западнее Зунда) и Финляндией и, отрезав тем всякое сообщение Москвы и Швеции с Западом, захватить в свои руки всю балтийскую торговлю.
   В Эльфсборге предполагалась постройка польского флота, чем гарантировалась независимость его действий в Норвегии, Англии, Шотландии и Нидерландах, возможность производить высадки в еретические страны и не пускать еретиков в Зунд. Лишение таким образом прибалтийских государств источника богатства, по мнению иезуитов, должно было всех их вскоре же привести к покорности католичеству.
   Предполагалось так или иначе заставить московского царя продавать свой лес и хлеб только верным подданным Сигизмунда и подчинить воле христианнейшего короля ганзейские города.
   На этих основаниях началась борьба Польши со Швецией, борьба за Балтийский доминант, перешедшая в Тридцатилетнюю, всеевропейскую войну Густава Адольфа и приведшая затем Европу в середине XVII века к той политической комбинации, которой воспользовался в начале следующего века основатель русского флота.
   Я коснусь этой борьбы только в самых общих чертах, отмечая в ней лишь главные моменты и какое в это время занимала положение Москва. Последнее будет нам необходимо, чтобы проследить ход русских политических идей, приведших к сознанию необходимости флота.
   Перемена характера московской политики и причина этого. До сих пор мы видели, что «самостоятельность политики», постоянная готовность поддержать ее военными усилиями, крайне тяжелыми при несовершенстве русского военного оружия, были отличительной чертой в отношениях Москвы к соседям.
   С начала XVII столетия политика Москвы не может быть названа самостоятельной даже вплоть до царствования Петра.
   Бесплодность одностороннего, вследствие отсутствия флота, и слабого технически военного напряжения во время борьбы приводит государство к полной беспомощности, чем и объясняются дальнейшие тяжкие обстоятельства русской истории.
   Окончание шведской войны порождает внутренние обстоятельства, сделавшие необходимым закрепление крестьян; вызванное необходимостью поддержать служилое сословие, оно перешло постепенно в полное закрепощение одного сословия другим.
   Годунов. Мир во что бы то ни стало и непосредственное обогащение. Род Рюрика иссяк на престоле. Государь, не имевший родовых прав на московский престол, менее всего был способен на самостоятельную политику.
   Желание всем угодить внутри страны ставит его в невозможные условия для внешней политики.
   Стараясь действовать по форме в подражание Грозному, Годунов не чувствует под собою твердой почвы в доверии народа и потому старательно соблюдает «мир во что бы то ни стало», для чего ему приходится балансировать между двумя враждующими соседями.
   То он велит приветствовать шведов по случаю занятия Нарвы салютом из Ивангорода и снабжает их войска хлебом, то пропускает папских нунциев и миссионеров в Персию и обменивается любезностями с Цесарем, папою, королями испанским и польским. Их он старается поднять на турок; помогает восставшему на турок воеводе молдавскому, но сам восстанавливает в 1594 г. позорную для русских плату дани крымскому хану.
   Копируя Грозного, Годунов делает попытку привести Ливонию в вассальное подчинение Москве, для чего заводит сношения со шведским принцем Густавом, сыном Эрика XIV, изгнанным из Швеции и жившим в Италии, чтобы женить его на своей дочери Ксении и сделать королем ливонским. Но Магнус, которого выбрал Грозный царь для той же цели, был признанным братом царствующего датского короля, а Густав — нежелательным претендентом на шведский престол. В этом заключалась разница между расчетом Грозного и выдумкой Годунова.
   Во время польско-шведской борьбы Годунов весьма искусно устраивает ряд заговоров в Риге, в Нарве и других ливонских городах; только упускает из виду необходимость поддержать их вооруженною силою, и эти хитрые заговоры гибнут бесполезно для Москвы один за другим.
   Желая во что бы то ни стало обогатить страну, Годунов восстанавливает ганзейские дворы в Новгороде, Ивангороде и Пскове, всячески поддерживает иностранное купечество, освобождает иностранных купцов от податей и пошлин, дает им крупные суммы в долг без процентов из своей царской казны. Этими мерами он отвращает от себя русское купечество, а также подрывает торговые обороты Ревеля, чем возбуждает против Москвы важнейший элемент Ливонии.
   Вся внешняя политика Годунова производит такое впечатление, будто он является общим европейским угодником, желает что-то выиграть для Москвы, не потратив кровных военных усилий.
   Наша военная сила при Годунове. Но только приняв во внимание личный упадок духа царя Бориса, можно объяснить себе отсутствие твердого направления в его политике.
   Как мы видели, настроение молодого русского поколения, родившегося при Грозном, было весьма бодрое; к тому же урок борьбы Грозного с Западом не пропал даром для организации русской армии: при его сыне уже появилось в ней 12 000 постоянных стрелецких полков, появилось в русской армии несколько тысяч знающих ратный строй шотландцев, голландцев, датчан, шведов и ливонцев, служилая дворянская конница достигает 100 000, в ее составе немало имевших боевой опыт, вновь сформировано 50 000 татарского войска, по-прежнему в распоряжении Бориса было земское ополчение (и несметные толпы татар, черемис и мордвы, последние несли сторожевую станичную службу на Оке). Густав Адольф считал и говорил своему канцлеру, что в распоряжении Годунова до полутора миллиона войска. Если это мнение и преувеличено, то все же показывает уважение великого человека к русской военной силе.
   Пропуск момента для создания флота и причина этого. С окончанием шведской войны в 1594 г. берега Финского залива до Нарвы были опять в наших руках; казалось бы, наступило время выполнить замыслы Грозного о флоте. Как раз в этот год Сигизмунд Польский завел флот. Между тем Годунов только через шесть лет делает слабую попытку завести свой флот, неизвестно с какими, вероятно, с коммерческими целями, но ограничивается первой неудачей. Опубликованные акты того времени не дают возможности смотреть на эту попытку как на серьезное понимание необходимости флота.
   В отношении Годунова к идее о флоте нельзя не видеть отражения всего характера его внешней политики — отсутствия самостоятельности этой политики. Годунов потому же не мог создать флота, почему в свое время не мог создать его Новгород.
   Технические преимущества сухопутных сил царя Бориса сравнительно с войском Грозного оказались неспособными для отвращения последовавшего Смутного времени. Смутное время, с военной точки зрения, является последствием тяжести борьбы с Западом, тяжести, оказавшейся невыносимой при отсутствии флота. Именно так понимал это Петр Великий, который осудил всю предшествующую ему русскую историю следующими словами: «В древние времена не имела Россия морского плавания, хотя и могла бы иметь, если бы мысль о том и попечение было, настали же времена лютейшие, когда и помыслить о том стало невозможно».
   Правительство Бориса, по причине непрочности своей и несамостоятельности, оказалось глухо к указаниям времени и обстановки, не могло или не умело обратить внимание на то, что борьба между Польшей и Швецией решается на море. Оно подумало, что в продолжение этой борьбы, глубоко нарушавшей экономические наши интересы, Россия сможет богатеть в тишине.
   Следствие отсутствия нужной внешней силы. Ближайшие события показали ошибку Годунова и заставили его впервые обратиться для умиротворения недовольства в стране к бюрократической централизации, к разжижению населения и к полицейскому строю. В этом строе погибли зачатки самоуправления, положенные при Грозном выборными земскими должностями и Соборами всей земли.
   Трагедия Годунова. Протестантские рыцари были использованы не как инструкторы армии, а как личная царская стража. Ученые иностранцы не были насадителями просвещения: это были исключительно доктора при царе, который с каждым днем все более страшился насильственной смерти. Другими словами, просвещение и военная техника Запада служили тоже только целям охраны самодержца, не чувствовавшего себя самодержавным. При Годунове создано было организованное переселение в Сибирь, со льготами сложения податей на 10 лет, с выдачею переселявшимся скота и денег на заведение земледельческих орудий и устройство. С этих-то пор усилилось переселение русского народа из центральных областей в Сибирь — движение по направлению наименьшего сопротивления. Эта мера, как и все меры Годунова, оказалась паллиативом и вместе с тем опять-таки подорвала благосостояние служилого класса. Постоянные войска не могли не быть оскорблены фактом иноземной охраны при царе. Боярство, едва сломленное Грозным, точило нож на Годунова. Крестьянство волновалось прикреплением, московское купечество — льготами Ганзе. Недоверие царя к народу, недоверие во всем народе к царю, страшное недоверие всех ко всем как следствие упадка духа было отличительной чертой этого времени. (Общее недоверие — всегда предвестник и спутник смуты.) В то же время впервые, под влиянием просвещенного царя, в высшем круге явилось внешнее пристрастие к иностранцам — в ношении иностранной одежды, в бритье волос. Борис построил в Москве лютеранскую церковь для своих докторов. Он хотел ввести в школах обучение иностранным языкам; духовенство воспротивилось этому, оно почувствовало себя обиженным: до сих пор русское просвещение находилось всецело в руках церкви. Борис оттолкнул от себя и духовенство, дал случай патриарху заподозрить его в некрепости веры. Правда, это обучение иностранным языкам не состоялось, но Борис послал несколько юношей служилого класса в Любек и Лондон «для науки разным языкам и грамотам». Эти юноши, подобно голубю, в третий раз выпущенному из ковчега, не вернулись в Москву, имев случай сравнить тесноту московского ковчега с жизнью на европейской воле. «Из бедных не вернется ни один», — говорили по этому поводу на Москве бояре.
   Мангазея. Морской путь в Енисей. Из многосторонней и по приведенным причинам неудачной политики Годунова сибирская тенденция составляет самую светлую мечту его царствования. В ней он и сам, подобно всему народу, шел по линии наименьшего сопротивления, вырывался из политической обстановки своего времени. В этой действительной обстановке окружали его сильные и одинаково злые и требовательные соседи — поляки, шведы и крымцы, и в Москве — в самом дворце — враги. Благодаря последним благороднейшие усилия царя Бориса иссякают в косности среды. Формально самодержавный царь лишается даже возможности окружить себя средствами для успешной внешней политики, иметь русских дипломатов, способных понимать чужие страны, людей, говорящих на языке этих стран. А Годунов так любил тонкую нить дипломатической интриги — государственную борьбу без кровопролития.
   Желания царя Бориса, направленные ко благу всего народа, всегда встречаются с тем, что затрагивают больно интересы какой-либо части народа, того или другого класса, а понимания приемов, способных внешним образом увеличить народное богатство, нет, а если и является, то нет веры в свою беспредельную, всенародную, самодержавную власть, которая одна способна дать решимость повести народ в кровавую борьбу.
   И вот у Годунова вырастает мечта о новом царстве, великом и свободном, где — полнота власти, где еще нет чужеземных интересов, которое далеко от старой, недовольной Москвы, где живут монголы, которым нет дела до татарского происхождения Белого Царя и до родовых счетов его с подданными.
   Страна, ставшая стремлением Бориса, была морская; она лежала за лукоморьем — пределом новгородских вожделений, за реками Мутною и Зеленою, и жили в ней тогда «люди самоед зовомы мангазея».
   Еще при жизни царя Федора в 1598 г. Борис отправил в эту Мангазею, в устье Енисея воеводу, прослышав, что как-то ездят туда русские купцы морем. Тобольскому воеводе приказано было приготовить морские лодки для двух один за другим посланных отрядов в 100 и 200 человек, которые добрались в Мангазею в 1601г. и построили острог в устье реки Таза. Оказалось, что «прежде сего приходили в Мангазею и Енисею (так называлась страна вниз по одноименной реке) многие торговые люди: пермичи, вятчане, вымичи, пустозерцы, устюжане, усольцы, каргопольцы, волжане и всех московских городов торговые люди со всякими (т.е. немецкими и своими) товарами и меняли свои товары на соболи, бобры и на всякую мягкую рухлядь. И исторговавься — десятинной пошлины со своих товаров не платили».
   Теперь купцы были обложены этой пошлиной, в Мангазее были помещены чиновники и военный отряд в сто человек. Разрешено было явно ходить морским путем в Архангельск, что занимало всего четыре недели времени; и в царствование Годунова ежегодно бывало в Мангазее свыше 1000 купцов, а годовые обороты ее, по исчислению одного современного историка, превышали полмиллиона рублей, что переведенное на денежный счет времени Алексея Михайловича составляет годовой оборот в XVIII веке Архангельска. Во всяком случае, только приняв во внимание по уцелевшим документам мангазейским одну сбиравшуюся в казну десятинную пошлину, следует заключить, что вывозилось ежегодно из Мангазеи при Борисе мехов на сумму 150—200 тысяч рублей того времени. Тогда же Годунов начал переселять к устьям Енисея хлебопашцев, стремясь к тому, чтобы обеспечить новую провинцию местным хлебом. Он имел в Енисейской губе и несколько легких морских судов-кочей — для полицейской службы. Путь морской в Мангазею из Архангельска шел в Карскую губу, по реке Мутной, волоком до реки Зеленой и по ней в Карское море.
   Смутное время как результат польско-шведской борьбы. Призрак законного царя лишил Годунова престола. Когда Лжедмитрий дал новые льготы Ганзе, московское купечество выдвинуло князя Шуйского — царя на условиях. При Шуйском появляются в России «правительствующие бояре», имевшие свою долю верховной власти. Они назывались зачастую по-польски «сенаторами». Оба эти царя не составляют перерыва в течение Смутного времени. Оба они поддерживались иностранцами — поляками и шведами. Первый отдал полякам несколько русских областей. Последний купил шведскую поддержку формальным отказом за себя и свое потомство от всех прав на Ливонию и обещанием вечного союза Москвы со Швецией.
   В то же время и поляки при Лжедмитрии и шведы при Василии пытались завладеть Москвой и всей Россией и держали в стране свои войска. Таким образом, оба эти воцарения являются эпизодами польско-шведской борьбы и вместе с тем эпизодами европейского политического влияния на внутреннюю политику России.
   Внутренняя причина благоприятного окончания Смутного времени. Но единая и целая Россия продолжала существовать, несмотря на отсутствие правительства и разъединение городов, что и доказала тем, что справилась со смутою. Слишком велика была внутренняя государственная связь в нашей великой родине; связь, основанная на единой крови и едином земледельческом труде.
   Что надо России, чтобы Смутное время не повторялось. Патриарх Гермоген, собравший разрозненные элементы вокруг единой идеи, в обращениях своих к народу указал на эту идею.
   Вот что говорил он в своей первой грамоте народу: «Отцы ваши не только к Московскому царству врагов своих не подпускали, но и сами ходили в морские оттоки в дальние расстояния и в незнаемые страны, как орлы острозрящие и быстролетящие, как на крыльях парящие, и все под руку покорили Московскому Государю-Царю» (не себе, а царю — принцип единодержавия).
   Патриарх Гермоген напоминает здесь об основной идее государственности — самостоятельности политики, указывает и необходимые условия для этого: 1) активность или, иными словами, постоянную работу и подвиг, т.е. подъем духа и 2) самодержавное единство власти, т.е. по отношению к отдельному лицу: царю ли — подданному ли — самоотверженность. Указывает патриарх Гермоген и на необходимый для самостоятельной русской политики род военного оружия — морской флот (без него нельзя же ходить в дальние расстояния в море).
   Грамота Гермогена собрала русский народ воедино, а потому мы можем смело утверждать, что взгляд патриарха отвечал народному самосознанию, что народ русский в основной глубине своей жил идеей о морских оттоках, воспоминанием о морских походах, мечтой о господстве над морем, другими словами, что народ русский чувствовал нужду во флоте — нужду, которую не удовлетворило его правительство. Таким образом, и с точки зрения внутренней политики (а не только с военной), Петр Великий был прав, поставив явление Смутного времени в зависимость от отсутствия флота.
   Причина избрания на престол Михаила Федоровича Романова. Величайший подвиг народный, предпринятый после недельного всеобщего поста на всем необъятном пространстве Иоанновой России, спас русскую государственность. «За разум, правду, дородство и храбрость к ратным и земским делам избранный в вожди всем Российским государством», князь Дмитрий Михайлович Пожарский-Стародубский избавил Россию от кандидатов в цари — польского и шведского королевичей и скромно, отстранив от себя престол, указал народу на маститого В.В.Голицына или юного Михаила Федоровича Романова. Последний и был избран, причем сыграла роль любовь народа к Грозному царю и братьям его первой жены и известная народу мудрость отца молодого царя Филарета Никитича, постриженного в монахи Годуновым и томящегося в польском плену за стойкое соблюдение русских интересов.
   Отношение Новгорода. Один только Новгород дольше других придерживался короля шведского, «Северного льва», ибо Густав Адольф в это время уже являлся фактическим господином Балтийского моря, господином торговли.
   Но и тут чувство единства победило эгоизм и, несмотря на присутствие шведских войск в Новгородской области, митрополиту удалось уговорить новгородцев признать общего царя русского.
   Причины мира со Швецией. Народному ополчению не удалось пробиться к Новгороду до конца войны. Все же действия наших войск были довольно удачны: они вторгались в пределы Ливонии и осаждали Ладогу, и когда новый царь заключил договор о союзе против Швеции с германским императором, Англией, Данией и Нидерландами, Густав Адольф поспешил заключить с нами Столбовский мир, не будучи в силах вести войну одновременно и с Москвой и с Польшей при общем неодобрении Европы; спешили замириться и мы, желая оправиться после 12 лет революции и неприятельского опустошения.
   Тот факт, что голландские и английские уполномоченные явились посредниками при мирных переговорах наших со Швецией, лучше всего показывает, что мир со Швецией не является самостоятельным актом только русско-шведской политики. Протестантским странам было необходимо освободить Швецию для европейской войны, император боялся усиления Швеции насчет России. В то же время никто из них не считал выгодным для себя возвеличение России, и наши робкие предложения об уступке нам некоторых ливонских городов были отвергнуты посредниками. Нам был возвращен только Новгород.
   Условия Столбовского мира 1617 г. были весьма выгодны для Швеции; они составляли венец многолетней утилитарной политики Карла IX и его сына Густава Адольфа по отношению к России на Балтийском и Финском побережьях и к обеспечению своих границ с Россией.
   Значение Столбовского мира в представлении Густава Адольфа. Царь Михаил должен был отказаться от всякого права на Лифляндскую землю и Корелу в пользу шведского короля и его потомков; торговля формально делалась обоюдно свободною (ввоз иностранных товаров в Россию сделался беспошлинным с 1587 г.), и что в действительности Швеция достигла всего завещанного Карлом IX, видно из подлинных слов Густава Адольфа на торжественном сейме, собранном по случаю замирения с Россией:
   «Мы, шведы, походили бы на безумных глупцов, если бы, имея возможность оградить себя от русских Ладожским озером, на 30 миль тянущимися болотами и рекою Наровой, допустили бы русских в наши форпосты — Эстляндию и Финляндию ради трех или четырех лет мира».
   Но... «Благодаря уступке нам теперь Ивангорода, Еми, Копорья, Нотебурга и Кексгольма, мы вполне гарантированы и в Эстляндии и в Финляндии от всяких нападений со стороны русских. Финляндия отделена от России Ладожским озером, по ширине своей равняющимся Балтийскому морю между Швецией и Аландом. Как полякам, так и русским трудно будет перескочить через этот ручеек. Да если бы это им и удалось, то впереди их ожидали бы еще две крепости — Hoтебург и Кексгольм. Эстляндию защищают Нарва и Ивангород, озеро Пейпус и впадающая в него река Нарова».
   «С востока Швецию отделяют от России непроходимые болота. На случай будущей войны все выгоды на стороне шведов: Невою можно перевести войско по Ладожскому озеру и Волховом к самым воротам Новгорода; Свирью легко достигнуть Онеги и Онежской земли и, таким образом, легко завоевать всю Новгородскую область, лучшую из областей русских. Без труда шведы могут достигнуть и Пскова, куда удобно свозить провиант и пушки Наровою и Пейпусом».
   «Тяжелее всего для русских быть отрезанными от Балтийского моря, а допустить их утвердиться на этом море с целями ли торговыми или другими (т.е. политическими, военными) было бы крупнейшею политическою ошибкой. Но Нарва и Ивангород запирают им доступ к Нарове, Нотебург — к Неве, а этими путями они только и могли бы достигнуть Балтийского моря».
   Поэтому... «Все европейские государи заинтересованы в деле примирения нас с Россией — и Англия, и Нидерланды, и Дания, и немецкие князья».
   Теперь... «Без нашей воли русские купцы не могут показаться на Балтийском море ни с одною лодкою. Кроме всего этого шведы теперь могут руководить по своей воле нарвской торговлей. До войны русские препятствовали правильному ходу торговли, из-за чего между Швецией и Россией происходило немало столкновений. Вся богатая русская торговля прибалтийского бассейна теперь должна проходить через наши руки, так что при новой таможенной организации доходы Швеции очень увеличиваются».
   Причина потери Москвою берегов Финского залива. Впоследствии, в 1628 г., сравнивая силы императора с силами Москвы, Густав Адольф обмолвился и о причине потери русскими балтийских городов в начале столетия: «Разница между русскими и немцами в том, что у первых не было тогда и лодки, на которой они могли бы показаться на море, среди них не нашлось бы тогда и человека, понимавшего в морском деле, у Императора же в распоряжении громадные средства для постройки флота, у него найдутся и сведущие моряки. Гавани его так защищены, что вредить им не будет возможности, блокировать трудно...»
   Итак, Густав Адольф считал отсутствие флота причиною потери нами балтийских берегов.
   Зависимость между близостью моря и культурой, и этой последней морской идеей. Прошло несколько десятков лет, прежде чем ясно понял это кто-либо в России, и пока человек морской идеи не оказался на московском престоле. Медленно прогрессирует культура, а с нею и сознательность государственной политики.
   И если мы вглядимся в историю культуры прибалтийских народов, то заметим, что близость открытого моря (удобство пути сношений) положительно влияет на более раннее появление и воплощение в отдельных людях тех или иных идей.
   То же можно сказать и по отношению к идее флота.
   Внешнее сходство характеров Христиана IV Датского с Петром Великим. Для доказательства я позволю себе напомнить характеристику Христиана IV Датского, родившегося в 1577 г., т.е. на девяносто пять лет раньше Петра Великого. Вот как Христиан описан по датским источникам его времени: «Первые успехи короля сказались в морском деле. Мальчиком он велел построить себе небольшой корабль и ездил на нем по Скандерборгскому озеру; корабль этот по устройству своему походил на военный. Опытные в морском деле люди должны были объяснить королю каждую вещь на корабле, он сам выучился править и руководить им. После смерти отца он 6 лет провел в Скандерборгском замке и в продолжение этого времени изучил до совершенства морское дело. Впоследствии не раз в морских битвах можно было заметить самого короля то на верху мачты, то внизу у парусов.
   Христиан научился сам строить корабли под руководством опытных мастеров, и мы имеем немало планов и рисунков кораблей, вышедших из-под его руки. После морского дела Христиана наиболее живо интересовали фортификация и артиллерия. Охотно просиживал он и в химической лаборатории, интересовался и ботаникой, завел даже ботанический сад, способствовал поднятию образования и в подданных своих, на собственные средства содержал при университете профессора анатомии; радушный прием встречал при дворе его всегда и Тихо де Браге. В его письмах встает перед нами вся его личность: рыцарский дух, честность, отвага и храбрость. Стиль писем простой, не разукрашенный, иногда в нем заметны грубость и резкость, но лишь как результат прямоты и честности. Он охотно прибегает к лаконизмам; нередко в письмах прорывается и меткая ирония. В обращении с придворными он обнаруживал всегда особую доступность; всегда живой и бодрый, он поражал прямотою своих суждений. Он имел красивую наружность, крепкое сложение и страстно предавался ручному труду».
   Христиан IV родился в стране, все интересы которой заключены были в господстве над суровой стихией, окружавшей ее со всех сторон. Он был носителем идеи антишведской коалиции Дании, Пруссии, Польши и России, которую выполнил Петр Великий, выказавший вообще исключительное сходство характера и склонностей с Христианом IV, при резком отличии в мотивах деятельности.
   Поражающее сходство заставляет предполагать, что появление царя-моряка на русском престоле не было случайностью, и если, конечно, великий сын своего народа, Петр Первый, не был только следствием какого-то точного закона прогресса культуры, то все же остается очевидным, что и в его появлении во времени участвовал этот точный и неумолимый закон эволюции.

1. 2. 3. 4. 5.1. 5.2.
Hosted by uCoz